В российских СМИ за последнее время неоднократно звучали заявления насчет того, что для начала подлинных реформ в нашей стране необходим «тектонический сдвиг» в общественном сознании. С этим невозможно не согласиться: нежелание масс адекватно воспринимать реальность и рационально реагировать на нее, как правило, прямо связано со спецификой мышления. Но вот вопрос, что именно должно сдвинуться «тектонически» в этом мышлении остается неясным. Во всяком случае, мне лично сколь-либо убедительные ответы на него не попадались, несмотря на многочисленные поиски. По этой причине считаю возможным предложить собственные суждения на этот счет.
За прошедший век с небольшим в Российской империи (а затем в СССР) формы государственного правления кардинально сменились, как минимум, трижды. В феврале 1917 года в конце концов пала наследственная монархия, царившая у нас целое тысячелетие. Была провозглашена республика. В октябре того же года в результате военного переворота оказалось свергнутым многопартийное временное правительство. Власть в стране захватила группировка большевиков, установившая режим строгой однопартийности. Первоначально этот новый государственный уклад именовался «диктатурой пролетариата», несмотря на то, что в составе госаппарата пролетариев как таковых фактически не имелось. Впрочем, при этом было провозглашено, что данный политический строй является также «советским, социалистическим и республиканским», а именно: Союзом Советских Социалистических Республик. Для краткости режим самоопределился как «советская власть», у которой согласно хвалебным гимнам была «сила велика» Но продержался он не очень долго - немногим более 70 лет.
На рубеже 80-90-х годов ХХ века правившая верхушка под серьезным давлением масс объявила о необходимости политической «перестройки» с целью создания «демократического государства». На первых порах много рассуждали о «социализме с человеческим лицом», но с отказом от принципа однопартийности возобладала либеральная доктрина. Она заменила «гласность» «свободой слова» и собраний, сняла большую часть запретов на партийную и политическую деятельность и признала законность «частной собственности». Последнее обстоятельство и привело к страшной катастрофе.
Все индивиды, обладающие криминальными наклонностями, предпочли не создавать законно работающие механизмы неспешной, хорошо продуманной передачи казенной и общенациональной собственности в личное пользование трудящихся, реально участвовавших в ее создании. В городах ограничились аферой с раздачей ваучеров, а на селе – выделением фиктивных наделов или долевых паев без указания их местоположения и границ. В результате почти вся пахотная земля страны оказалась в руках нескольких десятков мерзавцев, а в мегаполисах и крупных городах образовалась сотня олигархов-миллиардеров и несколько тысяч или даже десятков тысяч «предпринимателей» с более скромными, всего лишь в 7-8 нулей состояниями. Практически все они участвовали в присвоении за бесценок самых прибыльных промышленных предприятий, как правило, связанных с добычей природных ресурсов. Темпы этой наглой «приватизации», ничем не отличавшейся от элементарного грабежа и раздербанивания ворованного, объяснялись ее организаторами и участниками необходимостью сделать все как можно быстрее, чтобы исключить малейшую возможность «коммунистического реванша». Конечно же, это была примитивная, крайне незамысловатая и по сути чудовищная ложь.
Впрочем, к теме данной статьи эти подробности имеют лишь косвенное отношение. Суть в другом. При всей феерической смене политических режимов, идеологий и социальных структур за миновавший век в России неизменным оставалось только одно, а именно: традиция единоначалия и самовластия. Все общественные институты и формы разработки и принятия якобы коллективных решений в конечном счете оказывались всего лишь декорацией, бутафорскими процедурами. Крайне наглядными в данном отношении стали так называемые «выборы», однозначно унаследовавшие традицию «всенародных голосований» советского периода. Разумеется, никакого реального выбора у российского народа по большей части новой и новейшей истории не имелось, если не считать крайне редкие исключения, а то и явные «проколы» системы. И совершенно закономерно, что не только население, но и профессиональные историки называют различные периоды в жизни страны по именам тех правителей, которые руководили государственным аппаратом в указываемое время.
Краткий «ленинский» период сменился «сталинским», затем последовали «хрущевский», «брежневский», «андроповский», «горбачевский», «ельцинский», ну и наконец, «путинский». Собственно говоря, эта традиция восходит к периодизации по годам царствования разных монархов: «петровская Россия», «елизаветинская», «екатерининская», «павловская», «николаевская» и т.д. И эта параллель подчеркивает тот несомненный факт, что правление некоронованных владык, какие бы идеи и цели они ни провозглашали с трибун, своими методами и приемами мало чем отличалось от самодержавия законных наследников российского престола. За исключением того, что наследственным самодержцам не приходилось так много лгать и не надо было устраивать потешных «голосований», не считая, разумеется, последнего русского царя, несчастного Николая II, при котором избирались первые составы Государственной Думы, да Ивана Грозного, который баловался не только идеей опричнины, но и манипулировал земскими Соборами и прямым обращением к народным массам.
Не только в истории России и в ее политическом устройстве, но и в самом сознании россиян имеется нечто, что с неизбежностью приводит к появлению единого Владыки (Хозяина, Вождя, Царя, Отца народа, Государя), который всенепременно становится выше всех в своем царстве-государстве. Он по определению не должен ни перед кем ни в чем держать ответ и потому не несет никакой ответственности за свои решения и деяния. Опасность подобного абсолютизма сознавало даже Политбюро ЦК КПСС. Не случайно оно попыталось разделить ветви верховной власти, создав из своих теоретически равноправных членов подлинный триумвират: Брежнев-Косыгин-Подгорный. Некоторое время данный эксперимент худо-бедно функционировал, создавая массу непривычных сложностей, но затем все быстро закончилось. Генеральному Секретарю ЦК КПСС Л.И. Брежневу надоела эта тягомотина и он вновь, как и абсолютное большинство его предшественников, взял все бразды правления в свои руки.
При этом эффект подобной абсолютизации обусловливался не только и даже не столько властолюбием правителей, завладевавших русским троном, сколько самим восприятием власти со стороны народных масс России. В отличие от многих современных народов в глубине души мы не верим в возможность того, что властью можно и нужно делиться в интересах дела и ради общего благосостояния.
В данном отношении мы мало чем отличаемся от наших древних предков. Как наследственное заболевание, передающееся генетически, мы несем в себе абсолютизм. Наше руководство быстро превращается в деспотов потому, что мы сами подсознательно признаем необходимость деспотизма. Прочность положения власть имущих обусловлена тем, что очень многие рядовые россияне, окажись они на месте начальствующих, вели бы себя точно так же. Мы готовы очень многое понять, простить и даже внутренне оправдать в наших правителях. Мы терпим их ложь и жадность, их коварство и даже жестокость, но только не слабость. «Правитель слабый и лукавый» - это не просто личное оценочное суждение Пушкина об Александре I. Это – неотменяемый приговор, вынесенный великим поэтом от имени всего русского народа и даже всей российской истории.
Для нас до сих пор правитель, не обладающий полнотой власти и готовый реально делиться частью своих полномочий с независимыми от него людьми и при этом способный еще и ограничивать самого себя рамками существующего законодательства – персонаж, не просто вымышленный фантазерами из либералов, но и совершенно невозможный, прямо-таки сказочный образ. В нашем общественном сознании для него вообще нет места. Этим и обусловлена привычка людей беспрекословно подчиняться любым приказам начальствующих («Слушаюсь!» «Чего изволите?» «Ничего личного, я просто исполняю свои обязанности!»), как и объективная для власть имущих возможность действовать и жить исключительно во имя своих собственных интересов. И, разумеется, за счет подданных, которых они и в грош не ставят, укрываясь от них за высокими заборами, многочисленной армией охранников и плотными шеренгами никуда не летающих «космонавтов» с дубинками.
Эта привычка к абсолютизму и она же – привычка к холопству, а то и к холуйству, если рассматривать ее с другой стороны, перевернув бинокль, и есть становой хребет всех наших политических режимов, основанных на принуждении, насилии и ограблении трудящихся. Не расшатав данного предрассудка, никакого честного, правового, справедливого, а тем более, - социального государства мы никогда не получим, сколько бы побасенок нам ни рассказывали тролли, обильно подкармливаемые из бюджета за наш же счет.