ГЛАВА 15. КРОНШТАДТ
Шли годы. Чёрное море по-прежнему штормило. Мы побывали на «Гидротехнике» во всех уголках Азово-Черноморского бассейна. Совершали сложные буксировки в Кабулети, Поти, Гагру, Анапу, в Крым, под Одессу. Много всего интересного происходило на море, всего не опишешь.
Но один эпизод, когда меня неожиданно с Чёрного моря забросило на Балтику, стоит вспомнить.
В середине декабря 1983 года я сдал вахту своему старшему помощнику Елизарову Михаилу Фёдоровичу.
Насколько я помню, его тогда в очередной раз поймала на браконьерстве рыбинспекция. Могли отдать под суд, но Миша доказал, что рыбу камбалу он ловил не с целью личного обогащения, а исключительно для улучшения питания экипажа вверенного ему буксира «Сабир». Экипаж дружно подтвердил эту версию. Мише объявили выговор по партийной линии и отправили ко мне на «Гидротехник» старшим помощником, для исправления. Я этому был очень рад, да и Миша тоже. Мы с ним так сработались на море, что понимали друг друга на расстоянии без слов. Рация не нужна была. Короче, я сдал Мише пароход. Сказал, чтобы он исправлялся самостоятельно, а я полечу в Сочи встречать Новый год.
Когда Елизаров на судне, за пароход можно быть спокойным. В этом человеке я уверен как в себе самом. Поэтому в самом радужном настроении я выходил из самолёта в Адлерском аэропорту. Наконец-то можно спокойно отдохнуть дома, наконец-то Новый Год с семьёй встречу.
Со своим чемоданчиком среди других пассажиров спускаюсь по трапу самолёта. И вдруг слышу снизу бодрый и как будто даже радостный возглас:
— Здравия желаю, товарищ Егоров!
Эти четыре слова прозвучали, как первые четыре ноты пятой симфонии Бетховена «Судьба стучится в дверь».
Смотрю вниз: около трапа самолёта стоит черная «Волга», а рядом шеренгой стоят трое военных и отдают мне честь. Майор, капитан и рядовой.
Я, конечно, немного удивился: с чего бы такие почести? Я не Герой Советского Союза. Звание у меня всего лишь старший лейтенант запаса. Но ответил как положено, чемоданчик переложил в левую руку, правую к козырьку фуражки:
— Здравия желаю, товарищ майор!
Подошёл к военным. Майор, парень моих лет, радостно пожал мне руку:
— Здравствуйте! Мы вас так ждали, Владимир Николаевич! Я майор Павлов, начальник 3-го отдела Адлерского райвоенкомата. Это мой заместитель.
— Понятно. А что случилось? Что, опять война на море?
— Давайте сядем в машину, надо поговорить в военкомате. Предлагаю перейти на «ты». Меня Димой зовут.
Минут через десять вышли в Адлере у военкомата на улице Кирова. Это в двух кварталах от моего дома. Дело было уже в конце дня. В военкомате, кроме дежурного офицера и охраны, никого не было. Поднялись на второй этаж в кабинет начальника 3-го отдела (учёт офицеров запаса).
Майор Дима Павлов задушевно начал беседу:
— Владимир Николаевич, понимаешь, тут такое дело: нужен офицер-подводник в Кронштадт, на два-три месяца. В морскую часть, по плановой переподготовке офицерского состава.
— Товарищ майор Дима, я только сегодня утром с Чёрного моря сошёл, ещё качает, а вы меня уже на Балтику бросаете. У вас что, помоложе никого не нашлось? Мне уже 36 лет скоро.
— Ты не поверишь — никого нет! У нас в Адлерском районе всего 6 подводников с ВУС 1618 (военно-учётная специальность), двое из них старые, остальные три молодые, но больные. У них всегда так: как водку пьянствовать или по бабам — они здоровые. А как Родину защищать — они все больные… А ты работаешь капитаном морского буксира, значит здоров! Если ты по каким-то причинам откажешься, нам генерал, крайвоенком, всем головы поотрывает. Соглашайся! За эти месяцы тебе средний заработок выплатят. Отдохнёшь от семьи!
Мне даже смешно стало:
— Вот за это спасибо, товарищ майор! Я четырнадцать лет женат, а дома за это время если в общей сложности два года был — это хорошо. Думал, хоть один Новый год с семьей встречу.
— Владимир Николаевич, мы это уладим! Во-первых, служба только с 4 января начинается. Возьми с собой жену и сына и поезжайте в Ленинград. У тебя же там друзья с училища остались? Ну вот! Встретите там Новый год, с товарищами повидаешься. Мы тут с военкомом и этот вариант продумали. Военкомат вам с женой и сыном билеты на самолёт туда и обратно закажет и оплатит. Погуляете. Жена с сыном 3-го января на самолёте домой. А ты в Кронштадт на службу. Когда ещё такой случай выпадет!
В кабинет вошёл солдат-водитель с бутылкой коньяка в руке. Капитан поставил на стол три стакана. Я понял: если дело зашло так далеко, что в ход пошёл коньяк, мне уже не отвертеться. Ну, главное, что на пароходе Елизаров остался — значит с пароходом ничего не случится.
— Ну что ж… Я с детства так воспитан, что от службы хилять не привык. В конце концов, послужить Родине — святое дело. Наливай!
— Вот и хорошо! Завтра к десяти приходи на медкомиссию. Ну, за Военно-Морской Флот!
Как спланировал родной военкомат, так и вышло. Прилетели мы с женой и 13-летним Алёшкой в Ленинград. Поселились у моего старого друга по училищу Олега Коренькова. Он после училища попал в Военно-Морской Флот и служил в Лиепая на военно-морской базе, к тому времени капитан 3 ранга. Узнал, что я приеду в Ленинград, взял отпуск и тоже приехал домой.
3 января жена с сыном улетели в Сочи, а я поехал в Ломоносов, что на южном берегу Финского залива, и оттуда паромом в Кронштадт.
Я с 72-го года не был на Балтике, поэтому с некоторым умилением смотрел на родные балтийские пейзажи. Зимы в те годы были суровые. Финский залив покрывался толстым льдом. Ледоколы зимой постоянно пробивали фарватеры из Ленинградского порта, южнее Кронштадта, до выхода на свободную воду. И от Ломоносова до Кронштадта тоже пробивали канал, там всего мили три или четыре.
Паром шел по пробитому каналу между ледяных полей. Лёд оглушительно скрипел вдоль бортов. По сторонам канала громоздились торосы из серо-зелёного льда.. Добавим к этому снежную метель и полумрак — получается совершенно арктический пейзаж. Сразу вспомнилось Баренцево море и Кольский залив. Там, правда, море не замерзает, но зато солнце зимой месяцами из-за горизонта не встаёт, и метели постоянные.
В Кронштадте меня быстренько переодели в военно-морскую форму, пришили на китель погоны старшего лейтенанта. Поселили в казарме воинской части на северном берегу острова. Казармы эти построены ещё при царе Горохе, стены из красного кирпича толщиной метра два, не меньше, без окон. Самая настоящая крепость. Внутренний двор для построения личного состава части, КПП и узкая калитка в сторону берега залива. Заснеженный берег плавно переходил в столь же заснеженный лёд. Ночью в ясную погоду через залив можно было увидеть огни Сестрорецка и Зеленогорска на северном берегу Финского залива.
Воинская часть состояла из четырёх рот по 70—80 человек. Командир части — капитан 1 ранга.
Надел я китель, встал в строй и почувствовал себя так, будто вернулся домой из долгого путешествия. Всё до слёз знакомо с детства: подъём в 7.00, физзарядка, утренний развод, суточные наряды, учебно-тренировочный процесс. Наша рота численностью 71 человек состояла из четырёх взводов. Я был зачислен во взвод, где проходили переподготовку офицеры запаса по военно-учётной специальности 1618 — командиры БЧ-1 дизельных подводных лодок. БЧ-1 — это боевая часть номер один, иначе говоря, группа управления кораблём. Подводные лодки проекта 641 и 643 это большие океанские торпедные лодки.
Учебный процесс практически тот же, что и в училище: мореходная астрономия, навигация, водолазное дело, минно-торпедное оружие, боевое маневрирование, устройство подводной лодки, боевые корабли потенциального противника.
Три другие взвода состояли из командиров минных тральщиков, радистов и секретчиков.
В этой части кроме нашей роты было ещё три. Но там проходили переподготовку матросы и старшины по специальностям гидроакустики, дизелисты, электрики и ещё что-то. Всего в части было примерно 300 человек, призванных из запаса, и с десяток кадровых офицеров. Преподаватели в этот состав не входили.
В казарме у каждого взвода своё помещение. По 20—30 человек в одной огромной комнате без окон со сводчатым кирпичным потолком 5-метровой высоты. Этот потолок создавал в помещении уникальную акустику. Если кто-то на другом конце помещения говорил что-то шепотом, то тебе было слышно, как будто человек шептал тебе на ухо. Меня это раздражало. Особенно потому, что все мои товарищи по сборам были, в основном, молодыми, лет по 25—30, и к тому же почти никто из них после училища на море не работал по разным причинам. Фактически они расслабились на суше и вели себя иногда, особенно в начале сборов, как сухопутные шалопаи. Настоящей морской закалки не было.
Я в своей роте оказался самым «старым» — 36 лет, был правда ещё один капитан-лейтенант 35 лет, он был кадровым офицером, но по какой-то причине уволился из ВМФ.
Настроение в начале службы в роте царило легкомысленное. У всех дома остались жены, дети, у некоторых даже любовницы. Так всё было хорошо! А тут их взяли тёпленькими, одели в подзабытую уже морскую форму, заставляют ходить строем и делать физзарядку в 7 утра на морозе — кому понравится?
В первые несколько дней, кроме учёбы по специальностям, мы сдавали по нормам физподготовку и личное оружие: стрельба в тире из пистолета Макарова, бег (стометровка), отжимания от пола, жим гири 24 кг, приседания, подтягивания на перекладине, плавание на дистанции сто метров. За каждое упражнение начислялись очки в зависимости от результата, и сумма очков не должна быть меньше определённого числа.
Молодые ребята вначале добродушно посмеивались надо мной: пусть, мол, «старик» нам покажет, как надо бегать. И, в общем-то, действительно, ни в одном из видов я не стал рекордсменом. Кто-то пробежал быстрей меня, кто-то подтянулся больше. Но когда сложили результаты по всем видам, то оказалось, что у меня в сумме больше всех очков. После этого молодые ребята уже не называли меня стариком и заметно зауважали.
А в стрельбе из пистолета я вообще удивил даже нашего видавшего виды командира роты. Всю обойму с 25-ти метров засадил в кружочек от десятки до восьмёрки. И это из пистолета Макарова! Из которого с десяти метров трудно попасть в человека.
По этому случаю командир роты сказал:
— Егоров, а ты, оказывается, стрелок! Дай-ка мне эту мишень, я командиру части покажу. Где так научился?
Я пошутил:
— Тяжёлое военное детство! Пришлось учиться!
В этой шутке, как всегда бывает, была доля истины: когда мне было 9—11 лет, мой папа, в то время военный советник при Ким-Ир-Сене, регулярно учил меня в Корее правильно стрелять из пистолета ТТ. На всякий случай. Я мечтал ещё пострелять из карабина, но папа сказал, что для карабина, мол, ты ещё маленький, стреляй из ТТ.
Прошла первая неделя наших сборов. На вечернем построении наш командир роты, капитан 3 ранга Гребенников, как обычно, обругал нас за разгильдяйство, прочёл обязательную вечернюю нотацию. А в заключение сказал:
— Старший лейтенант Егоров!
— Есть!
— После отбоя зайдите ко мне в кабинет! Рота, разойдись!
В 23.00 отбой. Захожу к командиру. У того на столе аккуратно расставлена закуска, стоят стаканы. При моём появлении капитан 3 ранга достал из сейфа бутылку коньяка:
— Садись за стол, Владимир Николаевич. Я тут взял твоё личное дело и почитал. Поинтересовался твоим «тяжёлым военным детством». Слушай, да ты же находка для Военно-Морского Флота!
Услышав такие слова, а особенно при виде коньяка, я насторожился. Без коньяка на Военно-Морском Флоте серьёзные вопросы не решаются. Осторожно спросил:
— Александр Иванович, говорите прямо, как моряк моряку, какая проблема?
Командир налил коньяк:
— Николаевич, тут такое дело. У меня есть жена в Приморске. Работает главврачом в местном госпитале. Ну, скучает, конечно, по мне. Видимся раз в месяц. Меня эти разгильдяи, офицеры запаса, до нервного истощения довели. А тут у меня в роте вдруг такой офицер появился! Предлагаю сделать так: я еду завтра на выходной к себе домой в Приморск. Там заболеваю какой-нибудь визуально не наблюдаемой язвенной болезнью. Из госпиталя в Приморске на командира нашей части приходит заверенная главврачом телеграмма, что я тяжело заболел и нуждаюсь в длительном лечении. Тебя вызывает к себе командир части (я с ним договорился) и с твоего согласия назначает тебя временно командиром роты. Ты ротой можешь командовать?
— Могу.
Я быстро сообразил, что у меня будет свой кабинет со спальней и не придётся ночевать в общем кубрике и слушать глупую болтовню молодых офицеров, от чего я уже отвык.
— Отлично! Вот тебе ключи от кабинета и сейфа. Помощником назначь себе любого из офицеров. В сейфе личные дела и папки с инструкциями на случай учений — советую почитать. Ну, за твоё здоровье! Счастливой службы!
Так неожиданно я стал командиром войсковой части 20936 «А», которая представляла из себя роту офицеров запаса числом 70 человек в звании от лейтенанта до капитан-лейтенанта.
Капитан 3 ранга Гребенников на следующий день без лишнего шума поехал навестить жену в Приморск и исчез на просторах Карельского перешейка. А меня, как и предсказал Александр Иванович, вызвал к себе командир части. Капитан 1 ранга был немногословен:
— Егоров, ваш командир роты Гребенников тяжко болен. Вот телеграмма из госпиталя. На время его болезни он рекомендует назначить на должность командира роты вас. Не возражаете? Справитесь?
— Не возражаю. Справлюсь.
— Тогда всё. Завтра будет приказ. Постарайтесь привести в чувство этих разгильдяев-запасников. Я приду на вечернее построение, представлю офицерам нового командира. За должность будете получать зарплату. Будут проблемы — заходите. Если вопросов нет, можете идти.
Вопросов у меня не было. Повернулся через левое плечо и пошёл принимать роту.
Вечером в 22.30 вечернее построение роты в широком коридоре казармы. Капитан 1 ранга разъярённым тигром прошёлся перед строем:
— Товарищи офицеры! Ваш штатный командир, капитан 3 ранга Гребенников, тяжко заболел. Я подозреваю, что он не выдержал вашего всеобщего разгильдяйства и слёг в нервном истощении в госпиталь. Но мы восполним эту потерю! На время его болезни я назначаю командиром роты офицера, который напомнит вам, как нужно служить Родине! Старший лейтенант Егоров!
— Есть! — отозвался я из строя.
— Выйти из строя!
Я вышел на два шага и повернулся лицом к строю.
— Старший лейтенант Егоров назначается командиром роты! Он поможет вам снова почувствовать себя полноценными военными моряками! Разболтались на гражданке! Забыли дисциплину! Ну, ничего! Егоров приведёт вас в чувство!
И мне:
— Так я говорю?
Я подтвердил:
— Есть привести в чувство!
— Всё! Командуйте! — кап-раз козырнул, повернулся и пошёл вдоль строя на выход из казармы.
Офицеры стояли в строю с подавленным видом и несколько оцепенелые от неожиданности. Я понял, что нужно воспользоваться этой оцепенелостью и, пока они в анабиозе от испуга, довести до них основные постулаты военной службы:
— Товарищи офицеры! Я хочу сказать вам кое-что важное. Нас всех взяли живьём и на время вернули в Военно-Морской Флот. Я, конечно, понимаю, что почти все из вас жили на берегу, в тёплых квартирках, с мамами, жёнами и любовницами. И вдруг оказаться в Кронштадте, где нет мамочки — это, понятно, тяжёлый удар для взрослого мужчины. Но Родина требует от нас этого подвига!
Короче так: товарищи офицеры, возьмите себя в руки. Всё равно из этой крепости никуда не убежишь. И не забывайте: если кто-нибудь не сдаст в конце сборов экзамены по теории или практике, тому продлят срок заключения ещё на два месяца. Но уже без оплаты среднего заработка.
Нарушения же воинской дисциплины, как-то: пьянство, прогулы занятий, пацифизм и разгильдяйство — будут преследоваться тяжкими наказаниями, вплоть до десяти суток ареста на офицерской гауптвахте.
Не думайте, что я вас запугиваю. Я говорю это вам как товарищ по несчастью, чтобы кое у кого прояснилось в голове. И не всё так плохо! Утешайтесь тем, что здесь вам обеспечено регулярное питание с горячими завтраками и еженедельная помывка в офицерской бане.
Свою же задачу я вижу в том, чтобы каждый из вас, по возможности безболезненно, прошёл эти сборы и живым, бодрым вернулся в семью и в родной трудовой коллектив. Обещаю попытаться облегчить вам тяготы воинской службы и без нужды не дёргать вас. Мы должны спокойно, в дружеской обстановке пройти через эти временные трудности, повысить, назло врагам, свою и без того высокую боевую подготовку и расстаться друзьями. Вопросы есть? Вопросов нет! Разойдись!
Работа капитаном на море научила меня, что нужно очень внимательно присматриваться к своим подчинённым. Судовые механизмы, устройства и оружие — они все одинаковые, а люди все разные, и втиснуть их в одну обойму бывает крайне трудно.
Поэтому я вытащил из сейфа личные дела офицеров и в течение недели внимательно их изучил. За эту же неделю побеседовал поочерёдно с каждым офицером. При этом, надо признаться, я узнал от них много нового о жизни. Практически все офицеры, за исключением двух или трёх, оказались нормальными людьми, и после личного разговора и знакомства с каждым у меня как командира никаких сложностей с ними не возникало.
Изучая личные дела, я обнаружил, что командир взвода секретчиков Владимир Иванович Полозков тоже из Сочи. На гражданке двадцать девять лет работал егерем в Кавказском заповеднике. Познакомились с ним и сразу как-то подружились. Прямой и очень порядочный человек. Беззаветно любит горы и досконально относится к службе. А сам по себе красивый парень, физически очень крепкий. Я предложил ему должность помощника командира роты. Он согласился. Мне это сильно облегчило жизнь.
Между прочим, я заставил офицеров изучить каждого свои обязанности по тревогам и сдать зачёт своим командирам взводов. После этого на вечерней поверке каждый день выборочно проверял знания обязанностей по тревогам у одного или двух офицеров. Как вскоре выяснилось, сделал я это совершенно правильно.
По вечерам, после отбоя, я заходил в свой кабинет, падал на койку и засыпал мёртвым сном. Уставал очень сильно. Кроме обязанностей командира роты, мне приходилось проходить вместе со всеми полный курс учёбы и практических занятий на кораблях.
Но вскоре один случай подсказал мне выход из этого положения.
Дело было на занятиях по мореходной астрономии. Преподавал нам её пожилой благообразный капитан 1 ранга Панин, весь седой, с большими, всегда сонно прикрытыми, голубыми глазами и короткой седой бородой. С профессорским видом, нудным скучающим голосом рассказывал он нам теорию вычислений места корабля по высотам светил. И при этом смотрел на нас как на сухопутных недоумков, с явным пренебрежением и жалостью.
Мне эта математика звёздного неба хорошо известна. Я защищал диплом по мореходной астрономии и к тому же провёл несколько лет в беспрерывных астрономических определениях на судах сначала Балтийского, а потом Новороссийского морского пароходства, что сильно укрепило мои теоретические знания.
И тут я слышу и вижу на доске, что товарищ капитан 1 ранга делает ошибку в теоретических выкладках. Захотелось немного сбить с него спесь, а то он, похоже, забыл, с кем имеет дело.
Негромким голосом, как бы между прочим, замечаю:
— А вот тут, товарищ капитан 1 ранга, у вас ошибочка вкралась…
Товарищ Панин остановился, глаза его впервые раскрылись на полный просвет. Посмотрел на меня снисходительно:
— Какая ещё ошибочка, старший лейтенант!
— Да вот там, при переходе из одной системы координат в другую.
Я показал пальцем на доску с формулами. Панин посмотрел туда же, но ничего не увидел:
— Ну, если вы такой умный, подойдите к доске и покажите как надо.
Я подошел к доске и обвёл ошибку мелом. Потом зачеркнул написанное и сверху написал как должно быть.
Капитан 1 ранга с минуту думал. Офицеры затаили дыхание, ждали, что скажет «профессор». Тот уже понял, что действительно ошибся, но он никак не ожидал, что кто-то из офицеров запаса знает мореходную астрономию лучше его. Он медленно повернулся ко мне и спокойно, растягивая слова, спросил:
— А кем вы на гражданке работаете?
— Капитаном.
Тот подумал несколько секунд и говорит:
— Ну коне-е-ешно! Вы там на гражданском флоте всё знаете, а мы тут ничего не знаем! Знаете что, Егоров, если вы такой грамотный, можете на лекции не ходить. Но на экзамене мы с вами встретимся!
— Разрешите идти?
— Идите!
Я собрал свои конспекты и пошёл в роту. Пока шёл в казарму, мне пришла в голову удачная мысль. Я подумал, что капитан 1 ранга в чём-то прав. Завернул в штаб части и постучал в кабинет командира в/ч. Командир, капитан 1 ранга, встретил меня приветливо:
— А, Егоров, заходи! Ты почему не на занятиях?
— Товарищ капитан 1 ранга, вот, только что с лекции по мореходной астрономии меня выгнал капитан 1 ранга Панин.
— За что?!
— За то, что я лучше его знаю мореходную астрономию.
Я вкратце очертил проблему: командовать офицерской ротой, конечно, почётно, но хлопотно. Флотские офицеры запаса — природные разгильдяи. Много разных вопросов по службе. Для меня это не страшно. Но проходить одновременно полный курс переподготовки — это уже слишком. Физически почти невозможно. Поэтому есть у меня предложение. Общештурманские науки, как то: навигация, лоция, мореходная астрономия и другие — я и так знаю с детства. Поэтому лекции мне на эти темы не нужны. Буду ходить только на сугубо военные предметы: боевое маневрирование, минно- торпедное оружие, устройство и управление подводной лодкой, тактика, боевые корабли противника. От водолазного дела тоже желательно отказаться.
Кап-раз призадумался:
— Да, я, конечно, понимаю, что две телеги одной лошадью не увезти. А экзамены ты сдашь?
— Да сдам, конечно. Я эти предметы лучше ваших преподавателей знаю.
— Ох самонадеянный ты, Егоров! А водолазное дело почему?
— Я уверенный в себе! А с водолазным делом так: у меня, во-первых, гайморит. Опускаться на глубину нельзя. А во-вторых, я в ЭПРОНе работаю, постоянно с водолазами. И даже одно время водолазным судном командовал. Что мне тут нового могут рассказать?
— Ладно. Ходи на те занятия, которые сочтёшь нужными. А на счёт гайморита — сходи в санчасть, пусть тебя военврач посмотрит и даст заключение.
Мне такое решение показалось вполне удовлетворительным, и я пошёл в санчасть.
В санчасти майор-военврач, сидя в медицинском кресле, со скучающим видом читал какую-то книжку. Видимо, здоровые военные моряки не баловали его посещениями.
Он внимательно выслушал мою версию заболевания гайморитом. Когда я дошёл до описания устройства евстахиевых труб и лобных пазух, он с удивлением спросил меня: «Откуда такие познания в анатомии?»
Я объяснил, что три года изучал в Макаровке водолазное дело и в теории, и на практике. Мне ещё тогда так надоело глотать на спусках невскую воду, что теперь, как только на меня пытаются надеть двенадцатиболтовый скафандр, у меня сразу начинается приступ гайморита. Видимо, на нервной почве. К тому же капитан 3 ранга, который руководил тогда спусками в Ленинградском учебно- тренировочном центре, как опытный профессионал, на прощание настоятельно рекомендовал нам, курсантам, при любой возможности избегать погружений на глубину. Сказал, что так мы дольше проживём.
Медицинский майор внимательно осмотрел состояние моей носоглотки и сказал, что никаких признаков заболевания не видит. Но в то же время он согласен с тем умным капитаном 3 ранга:
— А знаете, какое лучшее средство от приступа гайморита? Открою вам военную тайну: пятидесятипроцентный раствор спирта!
— Втирать в переносицу? Или закапывать в уши?
— Принимать внутрь! Два-три раза по 100 грамм с небольшим перерывом. Предлагаю прямо сейчас начать курс лечения.
— Ну, если военная медицина рекомендует…
Майор открыл медицинский шкаф и вытащил две бутыли. На одной было написано «Дистилированая вода», а на другой, как и следовало ожидать, «Медицинский спирт». Смешав составляющие в строгой пропорции, майор разлил лекарство по стаканам и произнёс:
— Ну, давай, за твоё здоровье! Спуски под воду, как я обнаружил, тебе категорически противопоказаны! — мы чокнулись и закусили флотскими сухими галетами. Я сразу почувствовал себя как-то легче. Самочувствие, как и предсказывал майор, сразу улучшилось.
Тут же майор снял трубку телефона, набрал номер тренировочного водолазного центра и сказал главному водолазному специалисту, что запрещает Егорову спускаться под воду в любом снаряжении. Потом мы выпили за Военно-Морской Флот, за военную медицину, за подводников и расстались почти друзьями.
Офицеры мои постепенно втянулись в службу, и сборы проходили без особых приключений. Поскольку от учёбы я был в значительной степени освобождён, то у меня появилась возможность иногда расслабиться. Единственное развлечение в то время в Кронштадте было посещение офицерской бани. Это было шикарное трёхэтажное заведение, нечто среднее между плавательным бассейном, сауной и рестораном. Два раза в неделю мы с моим помощником Володей Полозковым, с утра распределив суточный наряд и отправив личный состав на занятия и по кораблям, шли погулять по Кронштадту. После обеда заходили в баню и отдыхали там от службы до 17 часов.
Там, после парилки, за кружкой пива Володя красочно рассказывал мне о жизни в Кавказских горах и звал побродить с ним после службы по Главному Кавказскому хребту. Я не выдержал и согласился. Но Володя сказал, что вдвоём идти нельзя. По всем правилам нужен ещё третий человек, физически здоровый, надёжный и не трусливый. Я, не раздумывая, сказал, что такой человек есть: это Витя Гусев. Он моряк, не трусливый и очень надёжный. К тому же вырос в горах, в Солох-Ауле. Что из этого разговора получилось — потом, может быть, расскажу отдельно.
За всё время сборов только двух офицеров пришлось наказать серьёзно.
Однажды на утреннем построении заметил, что один из офицеров-противолодочников выглядит странно: глаза красные, смотрит тупо и реакция приторможена. Фамилия его была Алиев, родом он из Баку.
После построения подозвал к себе командира его взвода и поинтересовался, что с этим лейтенантом. На пьяного вроде не похож, но явно не в себе. Комвзвода сообщил, что вчера этот Алиев получил посылку из Баку и после отбоя почему-то долго в одиночестве курил во дворе части на морозе. Ясно — гашиш! Наркотиков только мне в роте не хватало! Тут же отправил Алиева в сопровождении двух офицеров в санчасть и позвонил командиру части. В результате лихого азербайджанца отправили на гауптвахту на 10 суток, откуда он вернулся с проясневшим взором, готовый к дальнейшему прохождению службы.
Второй случай был намного серьёзней. Утром после физзарядки на утреннем построении обнаружилось, что не хватает одного офицера из взвода подводников. Дневальный быстренько пробежался по всем помещениям части — нет человека.
Я взял его личное дело: лейтенант, 27 лет, ленинградец, женат недавно, живёт на Васильевском острове где-то на углу Среднего проспекта и, кажется, 4-й линии. Пошёл с его личным делом к командиру части. Тот при мне позвонил на проходную причала, где швартуется паром из Ломоносова. С проходной ответили, что такой лейтенант в списке отбывших не числится. Тогда капитан 1 ранга позвонил в Ленинград в военную комендатуру Васильевского острова и сообщил им данные на пропавшего лейтенанта.
Я не мог понять, куда делся этот офицер. Вёл он себя скромно, не пил, дисциплину держал по Уставу. Из Кронштадта не выезжал, в части нет, через проходную части тоже не выходил.
Но вскоре, буквально через час, позвонили из комендатуры с Васильевского острова и сообщили, что этот лейтенант задержан на выходе из метро «Василеостровское» и отправлен под конвоем в Кронштадт. В тот же день военный прокурор Кронштадта своим распоряжением посадил его на гауптвахту на 10 суток.
Через 10 дней, отбыв срок, лейтенант, как ни в чём не бывало, пришёл своим ходом в часть и постучался в мой кабинет.
Я, конечно, поговорил с ним один на один. Не столько даже в воспитательных целях, а больше потому, что меня очень интересовал вопрос, как он из части попал на станцию метро на Васильевском острове. Офицер охотно поделился со мной опытом.
Однажды вечером, после отбоя, он ощутил острый приступ ностальгии по молодой жене. И как настоящий решительный морской офицер поставил сам себе задачу: послать на фиг Военно-Морской Флот и на время вернуться к «мамочке», чтобы отдохнуть немного душой от минных постановок, морских прокладок курса, стрельбы торпедами «веером» и заодно от утренней физзарядки на морозе.
Он надел шинель, опустил уши на шапке-ушанке, тихонько прошел мимо дневального, вышел во двор части. Затем в темноте подошел к решётчатой калитке, через которую по утрам мы бегали на берег делать физзарядку, перелез через неё и сошёл на лёд Финского залива.
В ту ночь на заливе разыгралась метель, такая, когда в нескольких метрах уже ничего не видно. К тому же мороз и полная темень. Но для настоящего штурмана это пустяки. Лейтенант знал, что между островом Котлин и северным берегом залива зимой нет фарватера, следовательно, ледоколы не ломают лёд. Дамбу в том году только начали строить. По карте на занятиях навигацией он определил каким курсом следует идти, чтобы прибыть в ближайший населённый пункт на северном берегу Финского залива, в Сестрорецк. Но поскольку у него не было с собой компаса, он ориентировался по ветру. Держа курс так, чтобы ветер был слева по корме или, как говорят моряки, «в левую раковину», он прошел по снегу и льду все 8 миль (14 километров) и к утру вышел точно на пляж в Сестрорецке. Там сел на первую утреннюю электричку, доехал до Финляндского вокзала, а там на метро и до станции «Василеостровская», которая находится в ста метрах от его дома. С радостным чувством свободы он встал на знакомые ступени эскалатора и поехал вверх на встречу с любимой женой.
Но на другом конце эскалатора его уже ждал военный патруль из комендатуры. Мечты о семейном счастье были развеяны неожиданным окриком: «Товарищ лейтенант! Предъявите документы!». На этом приключение с побегом из крепости закончилось. А счастье было так близко, так возможно!
Я с большим интересом выслушал его рассказ. Ругать его не стал: человек уже честно понёс наказание за свой поступок. Сказал только:
— Тебе ещё повезло. При Сталине тебя бы разжаловали в рядовые за дезертирство и послали бы служить полный срок в штрафную роту. Я же вас всех предупреждал, что из этой крепости так просто не убежишь. А вообще, как моряк и штурман, должен отметить, что действовал ты очень грамотно. За навигацию в условиях нулевой видимости и без приборов я бы тебе поставил «отлично». Ну что ж, становись в строй, будем служить дальше.
Хороший парень, спокойный и грамотный, но поступок странный для офицера. Хотя, если вспомнить, многие из нас от любви ещё и не такие глупости делали в свои 27 лет.