Святая Пятница.
День недели, с которым христианство связывает воспоминания о мучениях и смерти Иисуса Христа. В мифологии восточных славян воспринимается как своеобразный праздник. Неизменным уважением пользовались так называемые 12 пятниц, а также обетные пятницы.
В России, на северо-востоке Подмосковья, существует культ Одиннадцатой и Тринадцатой Пятниц (в разных приходах). Эти пятницы отсчитывают от Пасхи. В некоторых местах есть еще приходы, где отмечают похожие праздники.
Посвящено это празднование чудесам, исходившим от шапочки с мощей Параскевы Пятницы во время эпидемии чумы. Праздник имеет архаичный смысл и сценарий.
Праздновать его сходятся старухи со всей округи. Множественные поверья рассказывали о наказаниях людей, которые не почитали пятничных запретов.
Это запреты на определенные виды работ (выпечка хлеба, прядение, ткачество, употребление в пищу мяса) или на работу вообще. На человека при несоблюдении пятниц обрушивались несчастья: случались пожары, слепли члены семьи, а особенно непослушных мифическая Святая Пятница карала смертью (сдирала кожу).
Одиннадцатая Пятница.
Одиннадцатая пятница (не от Пасхи, а года) упоминается в «Хазарском словаре» Павича (статья Акшани):
« — Приятель, — отвечал ему Акшани, — я умер, и Аллах осудил меня на веки веков, и вот я здесь торгую, и у меня есть все, что положено. Только не ищи у меня весов, потому что взвешивать я больше не могу.
Поэтому и торгую саблями, ножами, вилками и разными орудиями, которые идут на штуки, а не на вес. Я всегда здесь, но в одиннадцатую пятницу каждого года должен лежать в могиле. Знаешь, я дам тебе товара в долг сколько хочешь, ты только напиши бумагу, что вернешь, когда договоримся...
Неретлянин согласился, хотя был день, когда трубки пищат и не раскуриваются, они составили бумагу со сроком после одиннадцатой пятницы, которая приходилась на месяц реби-уль-эвел; неретлянин окинул взглядом всю лавку и вернулся домой, забрав товару столько, сколько хотелось.
В пути возле самой Неретвы на него напал разъяренный кабан, которого он с трудом отогнал палкой. Однако зверю удалось отодрать у него конец пояса голубого цвета. Когда наступил месяц реби-уль-эвел, неретлянин накануне одиннадцатой пятницы взял пистолет и ту самую вилку, которую он купил в Салониках, раскопал Шайтанову могилу и увидел там двоих.
Один лежал на спине и курил трубку с длинным чубуком, а другой, в стороне от него, молчал. Когда он прицелился в них из пистолета, тот, что курил, выпустил ему в лицо дым и сказал: — Меня зовут Никон Севаст, и со мной у тебя дел нет, потому что я похоронен на Дунае.
С этими словами он исчез, только трубка осталась в могиле. Тогда зашевелился второй, и неретлянин узнал в нем Акшани, который укоризненно сказал ему: — Э-э, приятель, я ведь мог погубить тебя в Салониках, да не захотел и даже помог тебе.
Что ж у тебя за вера, что ты так мне за это платишь...— При этих словах Акшани рассмеялся, и неретлянин увидел у него во рту обрывок своего голубого пояса... Тут он собрался с духом, перевернул пистолет вверх курком и выстрелил в Акшани.
Тот попытался дотянуться до него, но только оцарапал — было уже поздно: грохнул выстрел, и пуля попала туда, куда он целился. Акшани взревел, как вол, и могила наполнилась кровью.
Придя домой, неретлянин положил оружие и хватился своей двузубой вилки, но ее нигде не было. Пока он стрелял в Акшани, тот ее украл...».