На РБК прошло сообщение, что топ-менеджеров крупных компаний могут включить в правительство Башкирии. Это предложение последовало от премьер-министра правительства Башкирии Андрея Назарова 6 июля на совещании по оперативным вопросам.
Мотивация этой инициативы, мягко говоря, вызывала вопросы: «Чтобы оставаться в повестке промышленной политики», и далее – «может быть, добавим в члены правительства ряд крупнейших налогоплательщиков, таких как «Башнефть», «Газпром нефтехим Салават», БСК? Если бы руководители этих предприятий были в составе правительства, для нас это было бы полезно».
Естественный вопрос: в чем польза, если это и есть одна из функций правительства и его соответствующих структур самостоятельно формировать повестку промышленной политики и «оставаться» в ней? К тому же ни слова не было сказано о главном: об ожидаемой степени результативности подобного шага, о нацеленности на результат. Зато как процесс освоения бюджетных и прочих средств такой симбиоз чиновничества и крупного бизнеса способен принести немалые дивиденды заинтересованным сторонам. Тем более что у госслужащего Андрея Назарова богатый опыт работы в бизнесе и взаимодействия с властными структурами. Он значится в рейтинге Топ-100 богатейших госслужащих России от Forbes с капиталом в 1,27 млрд (13 место), который он сколотил на строительстве — его компания «Гранель» при губернаторе Андрее Воробьеве стала одним из крупнейших застройщиков в Московской области. Теперь Андрей Назаров «вошел» на строительный рынок Башкортостана и попутно порадовал инициативой включить боссов «Башнефти», БСК и т.д. в правительство республики.
Судя по всему, глава республики Радий Хабиров не увидел подводных камней в инициативе премьера и поддержал идею Андрея Назарова, предложив обсудить ее с самими топ-менеджерами. Поводом послужило то, что на форуме «Иннопром» в Екатеринбурге подвели итоги рейтинга эффективности промышленной политики в субъектах РФ, и Башкирия заняла в этом рейтинге первое место. «Я полагаю, что наши шаги по повышению инвестиционной привлекательности республики и по работе с промышленными предприятиями дают свои первые всходы. Это на самом деле большое достижение. .. Я полагаю, что само состояние промышленности нашей республики говорит о том, что мы заслуженно получили эту награду», — сказал Радий Хабиров. Однако все же хотелось бы понять, как первое место в рейтинге эффективности промышленной политики сочетается с цифрами в рейтинге регионов ПФО по доходам населения от РИА-Новости:
12 процентов жителей Башкирии находятся за чертой бедности, а сама республика на 36 месте — 1, 48 набора продуктов и услуг можно купить на медианный доход.
Далеко не бесспорны ожидания башкирских властей, что более тесный контакт с промышленными группами увеличит участие этих групп в жизни и экономике республики, поднимет уровень социального благополучия населения, а главное — повысит ответственность крупных промышленных гигантов за развитие территории. Слишком разноплановые у них интересы. И рассчитывать на «усиление синергии» с крупными промышленными гигантами для роста управленческой активности республиканских властей – тоже из области маниловских пожеланий. Между тем, лоббисты крупных компаний и так присутствуют в региональных структурах управления, но промышленная политика республики по факту должна быть гораздо шире и разнообразнее соблюдения интересов тех или иных промышленных гигантов, экономическое развитие в целом — процесс многофакторный, и, если это кто-то забыл, по целям ориентированный на человека.
Не столь однозначен и ответ на вопрос, могут ли бизнесмены, топ-менеджеры крупных компаний совмещать свою прямую деятельность – получение прибыли – с участием в государственном управлении, имеющим иные ценностные установки.
Андрей Яковлев, директор Института анализа предприятий и рынков ВШЭ, полагает, что представители бизнеса эффективны в управлении государством при двух условиях: «если нет возможности «извлекать ренту» в пользу своих компаний и когда есть самостоятельность в принятии решений». Реально ли это в ситуации, когда бизнесменов, в нашем примере – в Башкирии, собираются «включать в правительство» неизвестно, на каких правах и с какими полномочиями?
Ученый обращает внимание на распространенную и в нашей стране иллюзию: «неэффективность государства в странах с переходной экономикой периодически порождает надежды, что несовершенства системы смогут исправить люди, продемонстрировавшие свою успешность в крупном бизнесе. Такой запрос на «эффективных» менеджеров обычно возрастает в условиях кризисов. Причем речь идет не о депутатских креслах, а о позициях в исполнительной власти, связанных с ответственностью за результаты деятельности. Однако на вопрос, могут ли предприниматели влить «свежую кровь» в государственный аппарат и заставить его работать более эффективно, однозначного ответа нет».
В России крупный бизнес, как известно, оказывал большое влияние на власть во второй половине 90-х, но при этом ведущие предприниматели не занимали высших государственных постов (кратковременное исключение — Владимир Потанин, вице-премьер в 1996–1997 годах). «В последующие 15 лет предприниматели присутствовали на разных этажах власти. Так, бывший топ-менеджер «Норильского никеля» Александр Хлопонин стал губернатором Красноярского края и затем вырос до вице-премьера и полпреда президента. Среди бывших и действующих губернаторов можно назвать Олега Чиркунова (Пермь, 2004–2012-й), Дмитрия Зеленина (Тверь, 2003–2011-й), Георгия Бооса (Калининград, 2005–2010-й), Владимира Груздева (Тула, с 2011-го). Однако, справедливо заключает А. Яковлев, «российские региональные «истории успеха» скорее связаны с другими именами».
В странах ближнего зарубежья можно выделить, пожалуй, лишь олигарха Каху Бендукидзе, занимавшего в грузинском правительстве в 2004–2008 годах пост министра по координации реформ, видимые результаты его деятельности — улучшение условий для ведения бизнеса и ограничение коррупции.
По мнению ряда экспертов, в России приход предпринимателей в региональную политику обычно сопровождается активным извлечением ренты в пользу аффилированных с ними компаний. В Америке этому мешает так называемый «рыночный федерализм» с высокой степенью автономии штатов в проведении экономической и социальной политики, что дает возможность бизнесменам во власти реализовать свои программы, но также предполагает, подчеркнем, полноту ответственности за достигнутые (или недостигнутые) результаты.
Могут возразить, что в Башкирии речь не идет о ключевых постах для представителей бизнеса во власти. Однако представить себе, что у них будет роль «на подхвате» у чиновников, весьма сложно. К тому же никто еще не отменял такого явления как лоббизм, хотя в России эти отношения бизнеса и власти пока не закреплены на законодательном уровне, что ведет, в частности, к такому уродливому явлению, как «эгоистическое продавливание недобросовестными методами своих интересов» в государственных структурах. Баланс здесь должен определяться как регламентацией на законодательном уровне, так и самим функционированием механизмов демократического государства, где должна работать «система сдержек и противовесов». Многие независимые эксперты согласны, что отсутствие в России закона о лоббизме, несмотря на давно подготовленный законопроект, не может не настораживать. Сегодня очевидно: именно отсутствие подобных демократических механизмов в системе принятия решений повлекло формирование многих фатальных диспропорций в экономике СССР, где был развит отраслевой лоббизм.
А пока в предложении башкирского премьера просматриваются контуры структуры прямого представления интересов крупнейших корпораций в исполнительной власти, и это даже не так называемый джиар-лоббизм (GR — Gоvеrnmеnt Rеlаtiоns, взаимодействие с органами государственной власти), что можно было бы понять. Если предложение А. Назарова получит реальное воплощение и дальнейшее распространение, можно будет говорить, что такое явление фактически станет частью системы общественных отношений в России на региональном уровне. Его можно назвать возвращением олигархии, с чем мы вроде бы боролись с начала 2000-х годов, когда с избранием В. Путина был определен новый формат отношений власти и бизнеса, который нашел выражение в формуле «равноудаленности» бизнеса от власти.
Сегодня посредники между бизнесом и властью, вынужденно, но чаще — с выгодой для себя, балансируют на грани и за гранью коррупции. Хотя профессиональные лоббисты и джиарщики, несмотря на отсутствие закона, уже работают в крупных компаниях или создают собственные консалтинговые агентства, без них не обходится реализация многих крупных экономических проектов, требующих взаимодействия бизнеса и власти.
На фоне кризиса, вызванного пандемией, регионы получили большую самостоятельность в выборе моделей взаимодействия предпринимателей и чиновников, нет и единых для всех рамок развития. Регионы приобрели полномочия в политической, административной и экономической сферах, а региональные процессы во многом вступили в фазу саморазвития. Региональные элиты могут принимать самостоятельные решения по вопросам, связанным с формированием основ новой экономики, хотя по-прежнему не ослабевает административное давление власти на мелкий и средний бизнес.
Вместе с тем, и этот процесс заметен, на первое место среди самых передовых практик управления выходят модели партнерства, диалога или взаимного компромисса. Это происходит там, где сложились влиятельные группы экономических интересов — крупные российские и межрегиональные корпорации, с которыми власти не могут вести диалог с позиции силы. Бизнес, в свою очередь, заинтересован в благоприятном предпринимательском климате, стабильности власти и поддержанию с ней деловых отношений. Стоит ли в такой ситуации, привлекая в правительство Башкортостана руководителей крупнейших корпораций, возвращаться к началу 2000-х гг., когда определился формат отношений власти и бизнеса, который нашел выражение в формуле «равноудаленности» бизнеса от власти?
Роман Коломойцев
Читайте больше материалов на нашем сайте