«И не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить, а бойтесь более того, кто может и душу и тело погубить в геенне»
Евангелие от Матфея
Сказка – ложь, да в ней намёк,
Всем желающим урок.
Всё когда-то уже было на этой многострадальной Земле. От сотворения мира и до нынешних дней природа человеческая не изменилась. Мы обрели комфорт и разные полезные девайсы, стремясь обустроить нашу земную жизнь с максимальными удобствами и минимумом физических и нравственных усилий, а внутри остались такими же. И современный Каин вновь и вновь убивает бедолагу Авеля, распутные дочери новых Иродиад извиваются на шестах, ублажая вечных Иродов, и лучшим подарком, как и прежде, для них – голова праведного Пророка…
Понедельник – день тяжёлый, знаю это с первых мгновений бытия, ибо в понедельник родился. Мама говорит, что осмотревшись по сторонам, я горько и неутешно заплакал, предощущая свою шершавую судьбу. В тихое воскресенье 18-го августа 1991-го года мы келейно отметили чей-то день рождения, уже не помню, чей. Посидели семьями, песни пели, за жизнь говорили, разошлись далеко за полночь. Ну, а что? Дело и тело молодое, похмельного синдрома ещё не было, тревожно – депрессивного расстройства тоже, спали крепко и высыпались за пять часов. Утром, 19-го августа, в понедельник, как обычно, развод 313 Гвардейской Отдельной Берлинской Инженерно-сапёрной Бригады специальных работ (ГвОИСБр СпР).
Побатальонно выстроились на бригадном плацу, ждём командование соединения. Наглаженные, начищенные, командирские лица слегка красноваты, но пахнет ото всех парфюмом, движения тверды и плечи расправлены. Орлы! Время бежит, никого нет. «Приду в четыре, сказала Мария. Восемь, девять, десять…» В. Маяковский, «Облако в штанах». Ожидание неприлично затянулось, бойцы переговаривались в строю всё громче, сержанты периодически взнуздывали строи, грозящие превратиться в толпы, офицеры и прапорщики покинули определённые Уставом места и, отойдя за кромку плаца, покуривали. Озадачивало то, что отсутствовали и комбриг, и начальник Политотдела, и Первый заместитель, и НШ. В конце концов, бразды ухватил Заместитель по вооружению гвардии подполковник Савин, выйдя перед строем, он скомандовал «Становись! Равняйсь! Смирно! Вольно!», взбодрил нас коротким монологом про распущенное стадо и приказал проверить наличие личного состава в строю по книгам вечерней проверки. Принесли книги, принялись проверяться. Правильно, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не бездельем.
На дорожке, ведущей к Штабу соединения, появились НШ и Первый заместитель, быстрыми шагами они прошли к строю и заняли свои места, только вот лица у них были очень странные. Дальше было всё чудесатее и чудесатее: пружинистой походкой матёрого воина и предводителя Команчей на плац прибыл НачПО. В морпеховском камуфляже, берцах и портупее, с пистолетом в кобуре и с торжественным выражением конопатого лица. Он обвёл строй кровожадным взором и возгласил, что всё, полярный лис, игры в демократию закончились. Горбачёв отстранён от власти, в стране рулит ГКЧП, установлена военная диктатура. Несогласных и сомневающихся ждёт немедленная суровая кара. Командир бригады не здоров, поэтому командование НачПО взял на себя. Согласно Директиве Министра Обороны СССР и Постановления ГКЧП, в стране введено чрезвычайное положение, а бригаде объявлена ПОЛНАЯ БОЕВАЯ ГОТОВНОСТЬ! Всем разойтись по батальонам и приступить к мероприятиям к переходу на ПБГ, согласно предписаниям и планам. Всё.
Да уж, действительно, всё. Нельзя было политрабочим позднего советского периода ни на секунду доверять командование не то, что бригадой, взводом! Наивный Начальник Политотдела перепутал состояние повышенной боевой готовности с состоянием полной БГ. Советская мобилизационная практика имела аж четыре степени БГ: постоянную, повышенную, «военную опасность» и полную. Каждой степени соответствовали свои организационно-штатные и технические мероприятия, полная боевая готовность означала начало войны. Мы, совершенно очумевшие и взбудораженные, поскакали в батальоны и приступили к развязыванию третьей мировой в масштабе отдельного гвардейского соединения. НШ батальона слегка дрожащими руками открыл заветную дверцу сейфа и извлёк оттуда плотный конверт с диагональной красной полосой и пятью печатями, помедлив, взял ножницы и его вскрыл, после чего передал комбату. Мы оторопело глядели на него во все глаза. Лицо комбата стало гранитным, голос металлическим. Он прочёл общую часть совершенно секретного плана мероприятий и каждому определил задачу. Заместитель НШ повис на телефоне, надиктовывая на броварской телеграф вызовы всем военнослужащим батальона, находящимся в командировках и отпусках. Зампотех и старшие техники рот устремились к складам НЗ и стоянкам техники ДХ. Старшины, шёпотом матерясь, принялись готовить ротное имущество к сдаче на склады, а вещевые мешки, ОЗК и противогазы к выдаче. Находящийся в полуобморочном состоянии дежурный по батальону раздал офицерам и прапорщикам пистолеты и патроны, начальники складов с бойцами взвода МТО пошли вскрывать склады, готовить к выдаче боеприпасы, ГСМ, вещёвку и рационы суточного питания. В особый период моя рота из робототехнической становилась ротой управляемого минирования, поэтому, выведя из боксов «КАМАЗы» строевой группы, я с бойцами отправился на площадку ДХ, реанимировать «Шишиги» с комплексами ПД-530 и ПД-420, и на склады НЗ, получать комплекты управляемых минных полей согласно боевого расчета. Соседи дорожники весело лили ДТ и масло с антифризом в снимаемые с консервации БАТ–М и КРАЗы тяжёлых механизированных мостов, все были при деле, и от этого стало весело.
Из Штаба Округа поступила Директива: подготовить мобильные группы для взятия под контроль особо важных объектов столицы Украинской ССР. На мою долю выпал телецентр, моя рота и 2 ИМР-2Р второй гвардейской должны были обеспечить проходы в гипотетических заграждениях для танкистов и комендантской роты. В батальонной оружейке стояли ящики с боеприпасами, бойцам для начала выдали по 120 патронов, мои литовцы кровожадно ухмылялись и что-то там бормотали про Вильнюсский телецентр. Возможно, бравый НачПО довёл-таки дело до локального вооружённого конфликта высокой интенсивности, но мудрый НШ каким-то образом овладел текстом пришедшей ранним утром Директивы о приведении частей Киевского Краснознамённого военного округа в состоянии ПОВЫШЕННОЙ, отнюдь не полной, боевой готовности. Они с Первым заместителем уговорили заигравшегося в милитаризм комиссара вернуться к своим наставническим обязанностям и сыграли «отбой» боевой тревоге. В те минуты даже секретари батальонных партийных организаций и бригадный пропагандист истово перекрестились.
Но театр абсурда продолжал продолжаться, пришла команда от Начальника гарнизона выделить отделение солдат во главе с офицером для охраны военной комендатуры и усиления гарнизонного наряда. Эта команда ретранслировалась в наш батальон, и комбат, учитывая этническую независимость «балтийских стрелков» и командира их подразделения от лиц украинской национальности, отправил выполнять эту задачу меня с отделением литовцев, для усиления я взял с собой ещё казахского немца Германа Справедливого. Итого девять бравых белобрысых воинов с непреклонным гвардейским старлеем во главе, да плюс ещё водитель «ГАЗ-66», машины сопровождения колонн, разрисованной и украшенной проблесковыми маячками. А вот водитель-таки был из - под города Львова. Ну, не суть. Мы мчались по абсолютно пустым улицам города – героя Киева, никаких признаков ни народного гнева, ни разгула военщины, заметно не было, лишь кое-где на перекрёстках стояли чёрные и серые «Волги» с колоритными «товарищами в штатском».
А в комендатуре было людно. Военный комендант Киевского гарнизона, полковник, фамилию которого я не забуду, потому что не знаю, был уже подшофе. Он выстроил личный состав гарнизонного наряда и всячески глумился над ним, объявляя офицерам различные срока «губы» за всё подряд. И тут ворвалась наша группа поддержки, в касках, бряцающая автоматами и постукивающая ручными гранатами. У коменданта перехватило дыхание, а я чётко и сурово доложил ему, что отныне мы поступили в его полное распоряжение и готовы оборонять комендатуру от эвентуального врага до Страшного Суда. Или приводить в исполнение вынесенные им приговоры. Непоколебимо и безжалостно. Полковник изрядно струхнул и удалился в свой кабинет, больше в осуществлении режима чрезвычайного положения он не участвовал. Военную власть взял в свои руки дежурный помощник военного коменданта (ДПВК), большой и мудрый капитанище. Ну, и принялись мы все с неподдельным интересом смотреть по телевизору классику советского балета. А в помещении для отдыха военнослужащих гарнизонного наряда громко и почти музыкально храпели киевские милиционеры, ППСники и ОМОНовцы, наряженные непонятно, для чего, в состав патрулей. ДПВК, оценив общую обстановку, отдал первое мудрое распоряжение никому никуда за пределы дворика комендатуры не отлучаться, затем отменил все распоряжения и взыскания, вынесенные комендантом.
Но от судьбы не уйдёшь и не спрячешься за железными воротами с красными звёздами. Военная планида продолжала испытывать меня на стойкость и верность избранному пути воина. Совсем заскучавший в состоянии полной энтропии Штаб ККВО продолжал придумывать всякие забавные квесты, на этот раз этот коллективный мозг озадачил ДПВК командой собрать письменные сведения с частей гарнизона о наличии и состоянии подготовленных мобильных групп, со списками личного состава, вооружения и техники. Команда эти сведения подготовить была отдана частям заблаговременно.
И я поехал. До сих пор не понимаю, отчего я не взял с собой ещё хотя бы пару человек, или, на худой конец, автомат. А с другой стороны, оно, может, и хорошо, что так вышло, не то отбывал бы я срок за мятеж и убийство. Поехали мы с водителем на нашей нарядной машинке по всё так же пустынным улицам красавца – Киева, собирал я пакеты в выданный мне портфель, а тут машинка возьми, да и заглохни. «Вжжжж, вжжжж» пожужжал стартер, ну, и аккумулятор для полноты гештальта, сел. Пришло время звать подмогу, поправив кобуру, пошёл я в ближайший магазин, по-моему, книжный, телефон как-то сам собой передо мной возник. В те годы дисциплинированные офицеры носили в нагрудных карманах рубашек и курточек не смартфоны, а такие аккуратные «раскладушки» из плотной бумаги, где мелким почерком были изложены их должностные обязанности, нормы котлового довольствия военнослужащих, план работы на неделю и номера телефонов разных нужных абонентов. Поэтому дозвониться до ДПВК было очень просто, он посоветовал занять круговую оборону и ждать спасателей. Спасатели на таком же нарядном «КАМАЗе» приехали скоро, но троса или «галстука» у них, естественно, не нашлось. Не беда, у «Шишиги» имелась спереди лебёдка, петлю в фаркоп, ключ на 22 для надёжности, поехали. Ни водитель, ни лейтенант, старший машины, города толком не знали, поскольку прибыли в Киев из далёкого Вильнюса. Ехали мы по центральным улицам, благо, машин было мало. Въехали на просторный Крещатик и покатили к Площади Октябрьской Революции, той самой, что нынче Майдан незалэжности.
А на площади этой стоял себе ЗиЛ-130 с опущенными бортами, и на платформе кузова – микрофоны, а возле микрофонов настоящий Тарас Бульба в партикулярном платье, а вокруг – то ли запорожцы, то ли петлюровцы, то ли бандеровцы, скорее всего, все сразу в одном флаконе. Было их не очень много, где-то под тыщу голов, реяли сине–жёвтые и чёрно–красные флаги, колыхался плакат с призывом «Нет вийсковой хунте!», оратор надрывался, народ уже явно скучал, потому как движухи не было. А чрезмерно дисциплинированный водитель буксирующего нас «КАМАЗа» взял да и остановился на красный сигнал светофора. Оратор устало повернул голову чубатую в сторону проезжей части и онемел от радости: клятая вийсковая хунта, беспомощная такая, сама шла в руки. Он лишь простёр длань свою в нашу сторону и что-то пробулькал в микрофоны, петлюровцы – бандеровцы вскинулись и бодренько двинулись к нам, доставая из-за пазух заботливо приготовленные заточенные арматурные прутья, а из газетных свёртков – бейсбольные биты.
Мой храбрый драйвер опустил руки, побелел лицом и только всхлипывал «Мамо, мамо, мамо». Не думай. Подумал – не говори. Сказал – не записывай. Записал – не подписывайся. Подписался – не обижайся. Эту ёмкую филиппику мне ещё в бытность мою учеником 9-й московской школы преподал будущий известнейший адвокат, а в 1985 году ещё просто председатель Московской коллегии адвокатов Генрих Резников. Я не думал. Ни мгновения. Я просто хотел жить, и моя военная генетика включила дремлющие до поры рефлексы. Достав из кобуры табельный ПМ, я разрядил весь магазин в брусчатку, под ноги ретивых злодеев. Тогда народ ещё не был так привычен к стрельбе и к гибели, рикошеты пуль били больно, подействовало, толпа остановилась. Очнулся водитель «КАМАЗа», и мы спешно покинули неласковую площадь.
По прибытии я доложил обо всём ДПВК, он забрал у меня пистолет и оставшийся магазин. Часа через два вернул идеально вылизанный ПМ и коробочку патронов, той же серии, 538-й. Волшебник, однако. ДПВК приказал мне, не мешкая, валить отсюда к себе в бригаду и никому ничего не говорить. Что я с радостью и исполнил, забыв впопыхах в кабинете ДПВК свою красивую фуражку. Жаль, потом такой уже не было.
Весело, правда? А тогда дрожь меня била конкретно, потому что я уже твёрдо знал, что, если бы бандиты не остановились, семь пуль из второго магазина достались бы им, а восьмая – мне. Ненавижу беснующиеся толпы, под какими бы знамёнами и лозунгами они не камлали, органически не переношу нацизм и радикальный национализм, подлых и хитрых вожаков –провокаторов. К сожалению, с каждым годом этого отребья становилось и становится всё больше, и Слава Богу, что у действующего сейчас российского Президента и у спецслужб хватило воли и сил здесь, у нас, загнать эту нечисть в глубокий андеграунд. Но зубы дракона всегда готовы прорасти… На этом моё личное участие в осуществлении режима чрезвычайного положения благополучно закончилось, я сдал оружие, бойцы разрядили автоматы, и пошёл я домой, где побледневшая и осунувшаяся Таня повисла у меня на шее, и плакала горько, как обиженный ребёнок. Я взял её на руки и носил по комнате, потом мы лежали рядом и молча смотрели друг на друга. Я никогда не забуду этот вопросительный взгляд, полный щемящей тоски, так несвойственной жизнерадостной девочке двадцати лет.
На следующий день у меня обнаружилась пневмония, дело едва не закончилось отёком левого лёгкого. С температурой под 40 я лежал в полузабытьи в пульмонологическом отделении Окружного госпиталя, а койка моя стояла под радиоточкой, которую никак нельзя было выключить, киевское радио вещало на украинском языке, и в моём воспалённом мозгу шевелились и вспыхивали цветными буквами эти, такие безобидные и даже приятные на слух, слова. Когда мне полегчало, меня навестили комбат и НШ батальона, и с грустью сообщили, что я теперь – командир переправочно-десантной роты переправочно-десантного батальона Киевской понтонно-мостовой бригады, в которую развернули Куренёвский полк. Бровары стали строчкой в послужном списке, а к Тане я ездил только на редкие выходные дни, жилья в новообразованной бригаде не было совсем, и мы, вновь прибывшие офицеры, жили в комбинате бытового обслуживания, коек не хватало на всех, но кто-нибудь всегда был в карауле, в наряде или в командировке.
Потом был беловежский междусобойчик, 5-го января 1992 года бригаду торопливо привели к украинской присяге. Всё, служба на Украине на этом закончилась. Был очень тяжёлый, до слёз, до боли в сердце, разговор с Таней. Плакали, если честно, мы оба, она навзрыд, а у меня слёзы просто сами катились из глаз. Она не смогла оторваться от родителей, от своего уютного городка, далёкая Москва её пугала, она уже поняла, что судьба жены офицера, особенно в наступившие времена, это тревога, ожидание, страх, лишения и очень редкая радость. Она очень просила, умоляла меня остаться, уволиться, если я не могу предать Присягу, говорила, что нам всем хватит места в родительском доме, признавалась, что хочет от меня ребёнка. Что я мог ей ответить? Господа, погубившие мою Страну и мою Любовь, что я мог ответить этой маленькой напуганной девочке? Слёзы Её на вас и на детях ваших, аминь.
Мы расстались, потом, мужая и становясь жёстче и злее, я привык к расставаниям, я постепенно трансформировался в настоящего Солдата Удачи, в смысле, не наёмника, воюющего за деньги, а в Солдата, воюющего по призванию. А «Солдаты Удачи не плачут, они ни о чём не жалеют. И выцветших взглядов не прячут, и «нет» говорить не умеют». Е. Келпш.
Про события 19 – 22-го августа 1991-го года написано и сказано много, кто-то сетует, что ГКЧП с треском провалился, кто-то радуется, молодые люди 2000-го года рождения, к примеру, вообще ничего об этом толком не знают. Был ли у этих товарищей шанс на победу? Уверен, нет, не было. Слабы в коленках оказались товарищи. А мы, войска, расположенные вне «Арбатского» военного округа, в основной своей массе были готовы действовать, мы ждали команды. И вовремя и внятно отданная команда была бы исполнена. В нашей бригаде большинство офицеров и прапорщиков было настроено именно так. Почему? Да потому что надоело шельмование и поношение нас, защитников Родины, потому что в нас ещё жила Честь, и непрерывная ложь меченого руководителя уже стояла поперек горла. Потому что мы в марте голосовали за Советский Союз, а на нашу волю плюнули и растёрли. Но старшие начальники оперативного звена, в дивизиях, армиях, округах боялись потерять насиженные и тёплые места, лишиться должностей, они за «рюмкой чая» ругали, на чём свет стоит, августейшую чету и их прихлебателей, а назавтра снова были «чего изволите?», готовые бесконечно прогибаться ради своего личного благополучия. Они «слили» Присягу, Народ и нас гораздо раньше 19-го августа 1991-го года. Страх за свою шкуру – тягчайший из грехов. Один из немногих, Солдат, оставшийся Солдатом – это Валентин Иванович Варенников, отказавшийся от амнистии и выигравший суд у своих, облечённых безграничной властью, обвинителей.
Он никогда ничего не боялся и говорил Правду. Пусть земля ему будет пухом, а мы должны Его помнить. На такой вот печальной, не свойственной мне, ноте заканчиваю я цикл рассказов о Советской Армии. Далее было аморфное Командование Объединенных Вооружённых Сил Содружества Независимых Государств, этакое временное правительство. Возглавил его от небольшого ума целый маршал авиации, видимо, подходящего прапорщика не нашлось. Всё это цирковое представление длилось не долго, и кто сейчас об этом помнит? Независимые государства стремительно создавали свои армии, президенты и генералы рвали на куски всё, что можно было порвать, на вчера ещё единый, могучий Советский Союз наваливалось свинцовое одеяло «Лихих девяностых». А я, маленький винтик большого механизма, несмотря ни на что, хотел служить, и служил. И об этом незабываемом времени я расскажу вам в следующем цикле моих правдивых рассказов.
Спасибо всем, кто дочитал, ваш Евгений Келпш.