Предлагаю вашему вниманию первую главу моего романа"Нас война соединила".Вы мои первые судьи.
Сморгонь. Белоруссия. 1916 г.
— Пресвятая Госпоже Владычице Богородице! Со страхом, верою и любовию, пред честною иконой Твоею припадающе, молю Тя: не отврати лица Твоего от припадающих к Тебе, умоли, милосердная Мати, Сына Твоего и Бога нашего, Господа Иисуса Христа, да сохранит мирну страну нашу, Церковь же свою святую непоколебиму да соблюдет и от неверия, ересей и раскола да избавит.
Ты еси всесильная християн Помощница и Заступница. Избави же и всех с верою Тебе молящихся от нападений греховных, от навета злых человек, от всяких искушений, скорбей, болезней, бед и от внезапной смерти. Даруй нам дух сокрушений, смирения сердца, чистоту помышлений…
— Казанской Богородице? — шепотом спросил поручик Петр Зуев солдата, занявшего позицию рядом.
— Да, Ваше благородие. Очень она помогает, защитница наша. Я ведь с начала войны на фронте, добровольцем еще записался. Много боев прошел, а все она, святая заступница, бережет.
Петр Зуев искоса посмотрел на читающего молитву Михаила Васюткова и вновь припал к биноклю.
— Боишься, значит? — спросил он рядового после минутного молчания.
— А как не бояться, Ваше благородие? Жизнь-то, она одна, вторую Бог нам не дарует. Хоть и за Родину воюю, а все жить хочется, детей родить, на внуков посмотреть… А вам что ж, Петр Васильевич, совсем не страшно?
— Был страх, — улыбнулся Петр, не отрывая взгляда от вражеской стороны, — мешал, как чирь на одном месте, да только я его выдавил из себя, Васютков, до крови прям выдавил. Страх, он ведь мешкать нас заставляет, обдумывать, остерегаться. Да только, если думать долго, то и врага не убьешь, и сам под пулю попадешь.
— Завидую я вашей храбрости, Ваше благородие, — вздохнул Васютков. — Вот бы мне хоть капельку вашей смелости.
Петр отвернулся, дабы рядовой не заметил его смущения. Храбрец, как же?
Он никогда не хотел быть военным, поступил в Николаевское военное училище потому, что там учился старший брат и друг семьи Алексей. А Петр с детских лет старался во всем быть похожим на старшего брата. К тому же отец был отставным генералом. Казалось, судьба военного была предопределена мальчику с младенчества.
Как же скучны были часы, проведенные в учебных классах! Как утомительны тренировки по фехтованию и еще более ужасны учения на полигонах. Романтическому Петру, обожавшему Шекспира и Пушкина, военная служба представлялась чем-то обязательным и неизбежным, если ты хотел занять достойное положение в обществе. Ну и еще прекрасным поводом отправиться на Кавказ, как Лермонтов.
Сидя на подоконнике в коридоре училища, безусый, коротко стриженный юнкер мечтал о том, как станет настоящим офицером, таким, как Феликс и Алексей. Как на нем ладно и кстати будет сидеть новая форма, а сбоку — покачиваться сабля!
И вот выпускной экзамен. И почти сразу война.
— Война — это шанс быстро получить награды и, как следствие, быстро взлететь по карьерной лестнице, — поучал молодого офицера старший брат Феликс, собирая дорожный рюкзак и прижимая к себе плачущую сестру. — Война закончится быстро. К Рождеству уже будем дома, но эти месяцы сражений не пройдут даром для твоей будущей карьеры. И в академию поступить будет намного проще.
Петр тогда и представить себе не мог, что такое настоящая война. Он не знал, что придется мокнуть в грязных окопах, есть полусырую пищу из железной миски, расчесывать до крови давно не мытую шею и, что самое ужасное, убивать людей, пусть даже и врагов. И каждый божий день видеть смерть своих товарищей.
Годы войны не только начисто лишили поручика романтики, но сделали черствым и безразличным. К своему удивлению, Петр узнал, что он не храбрее других. Раньше Зуев очень боялся, что может оказаться трусом. Насвистывал модную мелодию, чистил оружие, с гиканьем мчался в бой и… где-то на периферии сознания опасался, что спасует в самый ответственный момент. И как же стыдно было ему от этого страха!
В окопах он с упоением вспоминал дом, конюшни с новорожденными жеребятами, ласковую Анну и хохотушку Зою. Там было его место, только в Зуево он чувствовал себя счастливым и уверенным.
Однако теперь он младший офицер, клятвенно обещавший защищать Родину. Внешне он ничем не выдавал своего внутреннего смятения и боязни. Да и имел ли он право бояться? Он, сын славного русского генерала, брат отважного полковника. Да разве имел он право мечтать о беззаботной жизни в тиши имения в то время, как страна находилась на грани поражения? Нет, только вперед, только в бой!
Честь отца и брата Петр ставил превыше своих страхов и желаний и оттого героически рвался в бой, желая встать плечом к плечу с простыми солдатами.
Наступал рассвет того холодного апрельского утра. Слышно было, как вдалеке, скорее всего в Залесье, заголосил петух.
— Ишь как радуется! — восхитился Васютков. — А вот я бы так не радовался, ночью спокойней все же.
— Счастливая птица, хоть война, хоть мир — все ему едино, — заметил другой солдат, косматый и бородатый Давидов.
— Работа у него такая, к заутрене зовет. Вот бы его, гада голосатого, сюда, а меня — к барышням песни распевать, — засмеялся Васютков.
— Тише вы там, разболтались, как на базаре! — нахмурил брови Петр.
Вдруг с противоположной стороны появились клубы серо-желтого облака, поднявшись над землей в рост человека.
— Ваше благородие, туман это, что ли, такой? — спросил вполголоса Давыдов у Петра.
Петр молчал, он с ужасом начал понимать, что это фосген — одно из сильнейших отравляющих веществ, которое немцы применяли на войне.
— Тревога! — зычным голосом крикнул Петр, выплевывая окурок.
Мгновенно началась суета.
Солдаты, еще не отошедшие от сна, хватали оружие, на ходу застегивая гимнастерки, и растирали затекшие от неудобного положения шеи. Но уже через минуту все заняли свои позиции, ожидая дальнейшей команды.
Вдоль траншеи, не обращая внимания на лужи и разбросанные солдатами вещи, к Петру направлялся командир батальона капитан Алексей Горин.
— Фосген, Алексей Константинович, определенно он! — отдав честь, доложил Петр. — Я этих газов за войну столько перевидал, точно фосген!
— Приготовиться к газовой атаке! — громко объявил капитан и, передавая Петру бинокль, добавил: — Разжечь костры! Ты прав, Петр, это фосген. Да поможет нам Бог.
По периметру траншей вспыхивали костры, дым которых разгонял ядовитый газ. Солдаты, надевшие противогазы и защитные марлевые повязки, построились по приказу командира.
— Офицеры, солдаты! Враг исчерпал всю свою храбрость и потому решил атаковать нас отравляющим газом. Противогазов на всех не хватит. Поэтому приказываю во время боя снимать с погибших защитные средства, будь то солдат русской армии или поверженный враг, и надевать на себя! Знаю, что это противоречит заповедям, но у нас нет другого выхода. Надо выстоять, братцы, надо победить. За нами Россия! Ура!
— Ура! — раздались приглушенные из-за противогазов голоса. — Ура!
— Петр, не геройствуй, надень хоть марлевую маску, — заметил Алексей, обращаясь к поручику Зуеву.
— Не берет меня этот газ. Сколько ни травили, а вот ведь жив, — ухмыльнулся Петр, хватая винтовку и одергивая гимнастерку.
— Надеть защитное средство, поручик Зуев, это приказ! — гаркнул в ответ Алексей и ринулся в атаку.
— Есть! — крикнул ему вслед Петр и достал из кармана маску. Вытряхнув из нее крошки и табак, ловкими движениями завязал тесемки на затылке.
— Ну, Васютков, похож я на утку? Чего трясешься, а? В бой, солдат!
— Смеетесь все, Ваше благородие, — Васютков выбрался из траншеи вслед за Петром и, прижимая винтовку к плечу, заметил: — Вот умрем сегодня…
Раздались выстрелы, немцы пошли в наступление.
— Не сегодня, Васютков, не в этом бою, — подмигнул ему Петр и, прицелившись, выстрелил во врага.
Облака дыма от газа и от выпущенных пуль. Лица солдат потели в неудобных противогазах, пот слепил глаза. Все смешалось. Уже не понятно было, где враг, а где свой. Двое солдат, перепутав, закололи штыками своих вчерашних друзей. Пулеметная очередь заглушала крики и стоны умирающих. Брошенные гранаты калечили и убивали десятками. Тот, кто еще пару часов назад крепко спал в окопах, лежал сейчас на развороченной земле и смотрел остановившимся взглядом в небо. На проволочных ограждениях висели тела, словно тряпичные куклы…
Шла Первая мировая война.
— Петр, проверь, что с пулеметчиком! — крикнул капитан поручику.
Только сейчас Зуев заметил, что артиллерия молчит, и кинулся к окопам.
Как он и предполагал, Петр увидел пулеметчика с аккуратной дыркой во лбу.
— Прости, дорогой, — пробормотал он уже покойнику и сдвинул труп в сторону. Зарядив пулеметную ленту, Петр стал выпускать один залп за другим. Марлевая маска мешала целиться, в отчаянии Петр содрал ее с лица и неожиданно глубоко вдохнул.
Закружилась голова, резко заболело в груди. Пересилив себя, Петр продолжал обстреливать немцев.
Вдруг резкая боль пронзила руку, из плеча хлынула кровь, забрызгав лицо. Поручик обтер глаза и вновь схватился за пулемет, но в ту же минуту неведомая сила отбросила его назад.
Оглушенный ударом гранаты, Петр лежал в окопе. Ему казалось, что все стихло, звуки отдалились, голоса притихли.
Он с удивленнием увидел перед собой озабоченное лицо капитана.
— Петр, живой? — услышал он далекий голос.
Алексей накрыл лицо Петра влажным полотенцем и начал что-то говорить. Голос его становился все тише и тише, а затем совсем стих.
— Осторожней грузите, не коробки с консервами вам это, люди раненые!
— Как же, господин капитан, мы ведь и так аккуратненько. Тяжелы только вот солдатики ваши. Этих куда оформлять?
Петр открыл глаза и застонал:
— Рука…
— Рука не сердце, Петр, выживешь! — над Петром появилось довольное лицо Алексея. Капитан присел у носилок, на которых лежал поручик, и улыбнулся. — Эк тебя угораздило. Думал, все, потеряли братца Зуева.
— Как прошло-то все?
— Отстояли! — махнул устало рукой капитан. — Потерь много, оружие на исходе, но ничего, выстояли.
— Солдат там был, — слабо проговорил Петр, — Васютков фамилия. С ним что?
— Живой твой Васютков, — Алексей закурил и протянул слабому Петру затянуться. — И ты поправляйся.
— Мне бы в Петроград, — поручик закашлял, — там Анна в госпитале.
— С ума сойти можно! — Алексей поперхнулся дымом. — Что ребенок делает в столице?
— Сестрой милосердия там состоит, и она уже давно не ребенок. Анне двадцать.
— Ну в Петроград, так в Петроград, — махнул рукой Горин и обратился к фельдшеру, который занимался погрузкой раненых в грузовые машины:— Оформляйте.