1221 год. Ранняя весна. Истребив окрестности Туса, армия Толуя подходит к Нишапуру. Монголы отвергают почетную капитуляцию и не предлагают безоговорочной. Смерть Чингизова зятя обрекает город на смерть.
Продолжение. Предыдущая часть и зевающие женихи, сохнут ЗДЕСЬ
Музыка на дорожку
Сохраняя дикость, сохранишь себя
Если правители выражают народную душу (а они ее выражают), то Муджир аль Мульк отразил Нишапур как есть. Выказав строгость неразбавленной мужественности и презрение к смерти. К штурму Муджир подошел человеком пожившим. Много повидавшим и еще больше помнившим.
Зная цену вражьей милости, он не приручался добром и не поддавался угрозам. Не колебался сам и другим не советовал. С таким владетелем погиб Нишапур. И с похожими он возродится.
Унаследовав от отца добрый характер, а от матери чистоту, Муджир с юности терзался тревогой, опасаясь растеряться в житейских реках, что одних выводят в моря, а других в зловонные стоки. Сомнения юнец понес некоему Айрату. Несносному и сварливому старику, выжившему если не из ума, то из учтивости. Старый Айрат донимал округу придирками и постоянно ворчал.
При всем том его любили (и ценили!), разглядев человека непростого. Юность Айрат провел в пустынях, а зрелость на дорогах, и только Богу известно о сопровождавших его собеседниках... Едва он поставил посох странствований в Нишапуре, люди потянулись за советом в житейском деле и помощью в душевных скорбях.
Несносную спутницу Айрата (грубость!) сглаживали безошибочность суждений и польза. Дела выправлялись, тоску человек выдыхал как комок, а страхи рассеивались как вечерняя дымка. Одно слово старика разрешало вопрос, отравивший годы. Такие люди есть, и пока Бог не изгнан из мира (окончательно) - будут.
Муджиру предстояло первое в жизни странствование. Отправляясь на учебу в Герат, он понимал что окружать его будут чужие люди со своими намерениями. На что опереться, чтобы не пропасть мальчишка не знал.
Зато знал старик, не боявшийся ни одиночества, ни дорог.
Зная обычай старого (грубияна) пресекать приветствия словами:
Ты покаяться пришел, или понравиться?
Муджир пролился с порога
Мудрый отец! Мир меня ждет, но я не знаю с чем. Беречься от него разумом, добротой или честью? Понимая что не все из этого человек может иметь сразу.
Как ни странно, сварливый Айрат посмотрел сочувственно.
В кои-то веки у него спросили не о купле дома, предстоящей женитьбе и досадном соседе. Мальчишка искал истину (!), интересуясь небесным на земле, а не земным на небе...
Покачиваясь (привычка выдает дервиша) старик заговорил нараспев:
Разумен заяц, но косится. Добр теленок, но лижется. Честна серна, но режется.
Кабан нечестен, недобр и неумен, но и волк для него не ужас.
Хочешь сохраниться обрастай щетиной и на пути к людям не забудь мужества.
Юнец возразил про тигра, который найдется и на кабана. Айрат рассмеялся
Немного их на свете, тигров. И не все в полосатом халате - они...
Уже серьезно старик добавил
Мужество сохраняет себя без разума, доброты и чести. Но они без него себя теряют.
Потом старик вдруг прицепился к атласному халату Муджира.
Сетуя, что привелось дожить до проклятых дней, когда юнцов уже не отличить от девок, он выгнал просителя вон. Уходя тот смеялся так, как смеется (редкая) молодость, понявшая старость.
Старик же ворчал, а глаза его (как и всегда) оставались добры.
Не раз и не два Муджир его потом вспоминал.
В мире он видел ум на побегушках у силы, наблюдал доброту на поводу у лукавства, скорбел о чести в ногах у порока. Все они (люди!) шли к погибели разными дорогами. Но сказать злу - нет, мужества не нашел никто. А ведь даже умирать ради доброты, разума и чести, почти никогда не требовалось.
Мужество Муджира снискало ему уважение высших и признание равных. Сделало его хорошим другом и желанным мужем. Он получил приставку аль Мульк (владетель, господин) стал отцом сыновей и давал наставления внукам.
Теперь же благословенной добродетели предстояло совершить последнюю службу, подарив любимцу выстраданную жизнью смерть.
Сломив последний очаг сопротивления Нишапура, монголы за ноги выволокли израненного старика из подземного хода. Щурясь на свет, он увидел чужие, раскосые лица, измазанные яростью и сажей.
Обведя каждого пытливым взглядом владетель рассмеялся, разразившись самой обидной бранью, что только была в его языке. Языка монголы не знали, но поняли все, поступив соответственно.
Прежде чем описать, что сделали монголы с храбрым Муджир аль Мульком, несколько слов как они до него добрались. И как пал Нишапур.
Цари и верблюды
Когда врага не пускает верблюжья тропа, он идет по царской
Ударив одновременно, двести монгольских камнеметов возвестили о начало штурма. Камни безостановочно летели три дня, пока рассыпавшаяся в крошку глина не повлекла за собой кирпич. Мужества горожан это не охладило. Нишапур насчитывал 150 - 200 тысяч человек, каждому из которых нашлась работа.
Только стрелометов, нацеленных на штурмующих хищными клювами, насчитывалось три тысячи единиц. Пожиная бордовую жатву, они били беспрерывно, поддержанные камнеметными машинами и баллистами, что метая горящую нефть, не забывали о злобе.
Мусульмане били по скоплениям, не забывая целиться в катапульты, защищенные щитами из дерева и тел.
Не повторяя ошибок шурина (царский ум получает родство, а не свойство), Толуй не совал голову под стрелометы, расположившись в трех фарсахах (15-18 км) от города.
Ставка Царевича гудела разворошенным ульем. Летели гонцы - летели головы. Нерасторопных подгоняли, а нерадивых секли (мечами), напоминая каждому что жизнь маячит впереди, но точно не сзади.
Приняв неизбежность монгольские союзники катили тараны и осадные башни, заполняя собою рвы.
Все войско насчитывало 70 - 80 тысяч человек. Монголов из них было 15 - 17 тысяч, включая собственно корпус Толуя и тумен Тогучара. В те дни они (монголы) оказались единственными людьми, чья жизнь кого-то интересовала. Их Царевич берег и на стены не бросил.
Выделяясь в череде схожих штурмов, осада Нишапура велась без хашара. К городу подобрались втайне и собрать его не успели, а потом и не захотели. Предстояло испытать союзников, для которых Чингисхан находил одно применение, а Толуй несколько.
Забегая вперед нельзя не сказать, что в монгольском войске Царевич станет главным специалистом по крепостям. Он возьмет крупнейшие твердыни Средней Азии, а в Китае покажет Субудаю как надо преодолевать горные перевалы. Пока же он учил воевать союзников.
Вспомогательные части полнились людьми разными. Они принадлежали к бывшим войскам хорезмшаха, степнякам ведомого и неведомого рода/племени. Были любители легкой наживы, не обошлось и без ищущих себе применения в службе. Далеко не все оказались негодяями, просто кроме монголов служить им было некому.
Таким людям в большинстве и предстояло доказать верность и ценность, расправляясь с соотечественниками и оставшись в живых. Волна за волной катилась на стены.
Тысячи (и тысячи) безымянных мужчин карабкались на верх и валились во рвы. Откатываясь они оставляли на земле сотни ушибленных, обожженных и простреленных товарищей, что навеки затихли или корчились с воем. Про таких (монгольские командиры) говорили
Они выполнили свой долг!
Чтобы израсходовав одну толпу, послать ей вослед другую.
Новая волна безвестных неслась к стене, и разобрав тела первым делом вытаскивала лестницу, интересовавшую начальника больше убитых.
Но всему приходит конец, даже мучениям.
Два дня кровавых усилий, переместили бои из под стен на стены.
К вечеру пятницы укрепления зияли брешами, а рвы заполненные доверху в нескольких местах, заставили осажденных раздробить силы. Тут еще и Толуй применил хитрость.
Ожесточенные бои кипели на двух участках. У Верблюжьих врат и у Черной Башни. Первые служившие для приема караванов поражали размахом. Проломивший врата мог бросить в город сотню воинов. не рискуя увязнуть в свалке.
Оттого мусульмане бились здесь с особым усердием, а Толуй делал вид, что взять ворота ему действительно нужно. Катапульты без перерыва крушили камнями, и не успевали застрельщики выползти из забоя, как их кидали туда снова.
То же творилось у Черной Башни. Мрачной твердыни с еще более мрачными защитниками. Муджир аль Мульк собрал здесь отборных тюрок, сливки старой гвардии хорезмшахов. Каждый из них воевал не уставая и умирал молча. Четырьмя месяцами раньше у Черной Башни погиб Тогучар, схвативший роковую стрелу.
Теперь же его мститель выставлял себя глупцом, которому возмездие важнее жизни. Таких большинство, но Толуй к большинству не относился. Он был царским сыном и мыслил по-царски. Ожесточенность схватки заставила мусульман ослабить другие участки, и когда остервенение достигло небес, а кровь ушей, удар последовал в неожиданном месте.
Пала царская башня.
Самая красивая в городе (радость султанов и утешение шахов). Она оказалась податливее к атакам, выказав уязвимость красоты, неподкрепленной терпением.
Забравшись по лестницам и проломам, атакующие прожали оборону. Бой закипел по всей стене. Вскоре крепостные валы темнели штурмовыми сотнями, а на Царской башне колыхалось черное знамя Царевича.
Защитников скидывали вниз, где их рвали на части и топтали единоплеменники. Кровь окончательно делила на наших и не наших, предавая забвению свойство и родство и свойство. И в этом тоже Толуев замысел удался. Едва союзники сломили сопротивление, за их спиной замелькали монголы.
Схватка перемещалась в город
Последняя милость
Великодушие улыбается жизни, и усмехается смерти
Тщетно тюрки Муджир аль Мулька пытались отбить Царскую башню. Монголы отбросили их в тесноту улиц, захватив ослабленные Верблюжьи Врата. Оборона стены рухнула окончательно.
В Гургандже это стало началом побоища, а в Нишапуре его завершением, предваряя резню беззащитных на улицах. Внезапность осады, лишила мусульман драгоценного времени и кварталы к защите не подготовили.
Все силы бросили на спасение стен, чье падение сделалось катастрофой.
Через разбитые ворота и проломы стен в Нишапур потекли войска.
Неудержимый напор тысяч и тысяч вооруженных мужчин, смывал слабые заслоны весенним потоком. В сторону летели павшие кони, телеги без колес, двери и прочий скарб, поспешно и неумело наваленный среди улиц.
Первые ряды принимали защитников в десятки ножей и рук, а последние ступали по бурому месиву, в котором лишь бесстыдная любознательность могла разглядеть человека.
Били всех. Возраст, облачение, принадлежность к мужскому (женскому) роду теряли значение. Меч разил вдогонку, стрела летела в движение. Начался грабеж. Повальный и полный как все действия монгольского войска. Здесь монголы уже не прятались за спинами союзников, понимая что чужое добро ждет еще меньше, чем чужая невеста.
Они усердно втыкали стрелы в перекладины, указывая остальным на занятый дом. Найденных внутри предавали мечу, а то и хуже. Страсти распалились, а Царевич разрешил все. Горожане прятались в подвалах, ныряли в арыки и копали норы, откуда их под вопли и гогот выволакивали на смерть. Пощады не было никому, ни от кого.
Оглохший от боли Нишапур тонул в крови.
Кое-где закрепились храбрые тюрки. Пользуясь узостью улочек и знанием места они держались, выбиваемые стрелами и травимые дымом зажженных домов. К вечеру последние очаги сопротивления рухнули, и городе окончательно захватила лютая пляска смерти.
Людей искали, находили, и убивали.
В одной из нор обнаружили старика, чья одежда выдавала знатное происхождение, а холодный взгляд хранил достоинство.
Благородства не оценили.
Муджир аль Мульк смотрел на них без гнева и страха.
Псы как есть. Живут по приказу, терзают по злости. Плевал он на них при жизни, плевал и при смерти. Последний правитель Нишапура разразился отборной руганью, за что разъяренная, разноплеменная толпа убийц разорвала ему одежды, и тело. А он все хохотал им в лицо, подхрюкивая как старый кабан. Урок пошел впрок, и он умер мужчиной.
Так все закончилось для Муджир аль Мулька, и началось для Нишапура. Злобно позыркивая в город въехала черная вдова. Чингисханова дочь.
Подписывайтесь на канал. Продолжение ЗДЕСЬ
Общее начало ТУТ
Резервные площадки (Телеграмм, ВК, ЖЖ, Телетайп)
