Она посмотрела на часы. Еще 10 минут. Никогда еще она не приходила на свидание раньше назначенного времени. Она всегда и везде опаздывала. Но это свидание – необычное. Оно первое и последнее. Если он не придет…Она нервно топнула ногой, сбивая снег с сапога. Перестань. Он придет. Сердце стучало, позабыв про ритм, то замирало, то выдавало такую дробь, что у нее начинало темнеть в глазах.
В третий раз она достала пудреницу и внимательно оглядела свое лицо. Щеки пылали. Она еще раз припудрилась. Глаза блестели, как у помешанной, и казались черными из-за расширившихся зрачков. А если я ему теперь не понравлюсь? Ведь тогда у меня волосы были длиннее и светлее…
Хотя, какая, к черту, разница, понравлюсь я ему или нет. Я все равно этого никогда не узнаю. Сердце опять заныло и захлебнулось в безнадежной тоске. С этим чувством она жила уже полгода, оно стало ее компаньоном.
С неба срывались редкие снежинки, но она их не замечала. Она вернулась в прошедшее лето.
... Она щурится от солнца и чувствует, как горячий ветер развевает ее волосы. В голове шумит от шампанского и радости, что он рядом. Она еще не знает его имени, но уже точно знает, что никогда не забудет его глаза. Их взгляды опять встретились, она опять отвернулась. Чертова гордость, порожденная экстремальным феминизмом! Кто и когда вбил ей в голову, что надо задирать нос и отворачиваться, если на тебя смотрит мужчина? Чтобы, не дай Бог, не подумал, что он ее интересует.
Они оба были гостями на свадьбе. Она – со стороны невесты, он – со стороны жениха. Ее все раздражало на этой свадьбе. Суета, болтовня, показные слезы, банальные тосты, до мерзости теплое шампанское…она мечтала, чтобы этот вечер побыстрее закончился. Пока не увидела его.
Он стоял чуть в стороне от всех гостей и спокойно наблюдал за ними. Он показался ей таким непохожим на всех, кого она знала. Он отличался от них и ростом (выше среднего!), и телосложением (атлетическим!). Но самое главное – она это почувствовала, а не увидела – от него веяло спокойствием, уверенностью – всем тем, чего у нее никогда не было. С этого момента все вокруг померкло, стихло. Все сконцентрировалось на нем.
Они познакомились, сидели рядом, смеялись. Он обращался к ней на «Вы». Это было так непривычно, что она сначала даже оглянулась, недоумевая, кого еще он приглашает на медленный танец. Когда до нее дошло, что «Можно Вас пригласить?» было адресовано только ей, она от души рассмеялась и подала ему руку. До сих пор ее рука помнила тепло его ладони. Она бесцеремонно «тыкала» ему весь вечер, а он ни разу не сказал ей «ты».
Она ждала чего угодно, но только не такого сдержанного и уважительного отношения. Во что же превратилась ее жизнь, если элементарная вежливость казалась ей роскошью?
Она злилась на себя за свою резкость и показную самостоятельность. Она чувствовала его внимательный, изучающий взгляд. Он слушал ее, но не говорил то, что она сейчас больше всего хотела услышать.
Она ушла со свадьбы одна, демонстративно отвернувшись на его предложение вызвать такси. Прижавшись раскаленным лбом к холодному стеклу окна пойманной попутки, она проклинала его, себя, весь мир.
На второй день свадьбы она не пошла на «блины к теще», сказав, что перепила накануне и теперь ей плохо. Увидеть его еще раз означало верную гибель.
Она запретила себе вспоминать его глаза, руки, голос, но каждый вечер нарушала этот запрет. Когда сознание начинало отключаться, засыпая, она ясно видела его лицо. Но призрак феминизма не дремал, заставляя переворачиваться на другой бок. Утыкаясь лицом в подушку, она проваливалась в сон, как в пропасть, и снова видела его лицо.
Лишь спустя две недели она призналась самой себе, что влюбилась. И начала убивать эту любовь. В дело пошло все. Самовнушение, голос разума, злобно нашептывающий: «А ты помнишь, чем закончилась твоя предыдущая «любовь»? Тебе что, мало?»
Она загружала мозги до предела, придумывая все более изощренные способы довести тело и разум до такого состояния утомления, когда мерещится только одна вещь – подушка. Дела, встречи, учеба, одни курсы, другие, постоянная спешка, вечное недосыпание. Один день сменял другой, недели облетали, как сухие листья.
Но любовь только усмехалась. Безнадежная, безответная, несчастная, обреченная, саморазрушительная, она была жива, как ребенок-урод, который никому не нужен, но никто не возьмет грех на душу, чтобы его убить и прекратить его страдания.
Она запрещала себе думать о нем, но одновременно прокручивала в голове сотни вариантов, как его найти. Она узнала через мужа подруги, на свадьбе которых они познакомились, его адрес, телефон, профессию, привычки. Все, кроме одного – нужна ли она ему?
Услышать «нет» она боялась. Она надеялась на случайную встречу, которая все изменит. Каждому человеку судьба отпускает определенное число чудес, но, похоже, что свою законную долю чуда она давно уже бездумно истратила...
А сейчас она стояла посреди занесенного снегом парка и чувствовала, как с каждой уходящей минутой замерзает ее сердце.
Завтра она сядет в поезд и навсегда уедет в другой город, другую страну. Никогда она его больше не увидит. Никогда. Это слово, как молоток, стучало в голове, и перед его беспощадностью отступили все надуманные страхи, колебания и самая обычная трусость.
Вчера она позвонила ему. Он ее помнил. Назначила место и время встречи. Он был удивлен, но согласился. Она не спала всю ночь.
Она посмотрела на часы – он опаздывает уже на четыре минуты. Может быть, часы опять спешат? Она посмотрела на свои посиневшие от холода (в спешке забыла перчатки), идеально наманикюренные руки (первый раз в жизни сделала настоящий маникюр в парикмахерской) и вдруг поняла, что она, вся такая ухоженная, идеально одетая и причесанная, никому не нужна.
Эта мысль, подействовала, как катализатор, и в мозг ворвались сотни ей подобных. Они извивались, бесновались, ухмылялись и кричали, заглушая друг друга:
- Он никогда не придет!
- Ты его никогда больше не увидишь!
- Ты ему никогда не нравилась!
- Ты же знаешь, что никогда нельзя навязываться мужчине!
- Никогда нельзя первой звонить ему!
- Никогда! Никогда! Никогда!
Она закрыла глаза, мечтая только умереть, исчезнуть, испариться, чтобы никогда больше не чувствовать эту боль. Снежинки падали на глаза, таяли, смешивались с тушью и текли по лицу. Ей захотелось стереть с лица всю краску. Она наклонилась, набрала пригоршню снега, поднесла к лицу и вдруг услышала за своей спиной:
- Только не надо его есть! Она обернулась и увидела его. Он улыбался. - Горло будет болеть. Извини, я немного опоздал. Ты не замерзла? Она онемела. Стояла, глядя ему в глаза, а в руках у нее таял снег. - У тебя краска растеклась немного. – Он дотронулся до ее щеки и осторожно вытер ее. - Почему ты молчишь?
Она посмотрела на свои мокрые руки, подняла на него глаза. Он высокий, выше ее даже сейчас, когда она на каблуках. Красивый. Слишком. И ответила:
- Я очень хотела тебя увидеть. Я так счастлива сейчас. Я знаю, что мы с тобой больше никогда не увидимся, поэтому я могу сейчас все тебе сказать. Я люблю тебя. Все эти месяцы я жила только мыслью увидеть тебя еще раз. Я не знаю, почему ты пришел, и что ты сейчас чувствуешь. Я просто хочу провести этот день с тобой. Полчаса, час. Завтра я уезжаю, и мы с тобой никогда больше не увидимся.
Она смотрела ему в глаза, не боясь теперь прочитать в них свой приговор. Сейчас она не боялась ничего. Он молчал. Улыбнулся, взял ее за руку. – У тебя руки совсем ледяные. Пойдем куда-нибудь, где тепло. Я тоже хочу тебе многое сказать. Он снял свои перчатки и отдал ей.
Вместе с руками у нее отогревалось сердце. Теперь она знала, что больше оно не замерзнет. Никогда.