Молодость - прекрасная пора, наивная, относящаяся ко всему с налётом легкомыслия и радости. Моё легкомыслие закончилось вместе с внезапной смертью папы: оторвался тромб и закупорил сердце. И всё. И я не успела попросить у него прощения. Мне было 23 года, папе - 54. Всего ничего. Он до этого болел, перенес три инфаркта, две операции на сердце. Горе было неутолимым и внезапным: папу в его тогда большом роду очень любили за доброту и отзывчивость, за готовность помочь. Третий из шести братьев, он первым ушёл из жизни. До сих пор стоит в ушах крик бабушки, когда она увидела сына в гробу. Тогда не было ритуальных залов, кафе. Поминки делали дома, и люди заходили в три этапа. Мы плохо понимали , что происходит, отказывались в это верить. За потоком людей осталась гора посуды, которую тут же и мыли. И, вероятно, я поела плохо вымытой вилкой или попила из чашки, которой пользовался кто-то другой. И подхватила гепатит А, передающийся бытовым путём. Но тогда я об этом ещё не знала.
Если помните, после взрыва на Чернобыльской АЭС было принято вывозить детей на оздоровление. И на девятый день после смерти папы мне предстояло везти класс детей в Феодосию. Вместе с трёхлетней дочкой. Правда, администрация с пониманием отнеслась к горю, и мне нашли бы замену. Но мама посоветовала мне поехать, чтобы отвлечься. И я поехала. Беда одна не ходит: дочка заболела бронхитом (был ноябрь), а мне стали сниться странные сны: мы ходили с папой по берегу реки и он меня фотографировал. Аппетит пропал, появилась странная аллергия. Но я сказала себе, что это от нервов, и продолжала пасти свой пятый класс. Именно пасти, потому что дети есть дети: их надо было и накормить, и в душ отправить, и уроки проверить, и за процедурами проследить. Конечно, горевать было просто некогда. А дочь тем временем тоже требовала внимания. Я была вынуждена вызвать мужа, и он уже утром прилетел со всем необходимым. Педагог по образованию, он быстро привел во вменяемое состояние мой класс, который я до сих пор вспоминаю с теплотой, и стал заниматься дочкой. А я все слабела. Мы оба списывали всё это на перенесённый стресс, хотя по приезде я месяц питалась двумя крекерами и литром воды. От остального просто тошнило. Проведя уроки, я притаскивала свое похудевшее тело домой и падала. И просто лежала. Муж и свекровь никогда ничем не болели, никогда не лежали в больнице, поэтому не понимали, что со мной творится. Я было сунулась к терапевту, сдала кровь. СОЭ зашкаливала, мне погрели ухо, и дело с концом. Я продолжала слабеть. Жёны старших братьев мужа, приходя в гости, сочувственно кивали головами, глядя на меня, но в их взглядах было что-то хищное. Дело в том, что в этой семье всегда было перенаселение, и квартирный вопрос очень долго оставался острым. Две семьи в своё время вытурили свекровь с сыном-десятиклассником в эту двухкомнатную квартиру, которую она получила для них же, чтобы они стали на очередь на расширение. Они предпочли остаться в трёшке. А при этом старались свекровь перетянуть каждая на свою сторону: одна окна прибегала мыть, другая - полы, обед ей готовили наперегонки, чтобы и в эту квартиру своих деток прописать. Но тут мой Сергей коварно нарушил их замыслы: появилась я и стала там жить. Но у них душа стала свербеть: а ну, как им квартира-то достанется? Всякое в жизни бывает.Ну, прошел еще один месяц, и однажды утром я почувствовала небывалый прилив сил: начала убирать, запустила стиралку. Тут пришла в гости моя мама. Ещё не переступив порог, она вскрикнула:"Стой! Не подходи! У тебя желтуха. Ребенка одень, давай мне, а я пойду скорую вызову". Оказывается, я уже пожелтела, как лимон. Говорят, человек перед кончиной внезапно активизируется. Последний прилив, так сказать. Ну кто ж это знал? В мои планы это точно не входило. В скорую я бодро сошла сама, а из скорой меня вынесли на носилках. И долгих шестнадцать суток я болталась между жизнью и смертью. Но поскольку мне было всего 23, я этого в упор не понимала. Я верила в светлое будущее, нашу медицину и себя. Поэтому безропотно лежала под капельницами, выполняла все рекомендации и смешила анекдотами соседок по палате.
На шестнадцатые сутки мне приснился папа, который стоял посреди нашей квартиры, грязной, неубранной, пустой, и звал меня поехать с ним. Хорошенько поразмыслив и узнав от него, что больше мы никого брать в поездку с собой брать мы не планируем, я отказалась. И потом медленно, но верно пошла на поправку. Еще около месяца меня лечили, и каждый день муж приносил мне уху, мед, творог. Все, что рекомендовали врачи. Кто бы знал, что через двадцать лет мы станем чужими людьми? А тогда он за меня боролся. И мама не давала мне скиснуть. Как оказалось, она пошла меня на работу заменять. И категорически заявила, что я распустила класс, мужа и ребенка. Причём бесповоротно. А мои пятиклассники, сидя верхом на заборе инфекционной больницы, громко кричали о том, что их учит какая-то злобная тётка, так что надо быстренько выздоравливать и мчаться к ним на выручку. Всё это мне помогло. Я особенно хотела домой, потому что дома было доченька. И меня через месяц выписали, но работу не пустили. Ещё полгода я, шатаясь, еженедельно ходила сдавать анализы. Но дело не в этом. Едва ли не через день у нас появлялись то Нина (старшая), то Раиса(средняя невестка). Они с пристрастием расспрашивали, как я себя чувствую, и, когда мы садились кушать, то настоятельно уговаривали меня то выпить рюмочку, то съесть кислый огурчик, то скварочку сальца с мяском навернуть. Мол, диеты - это чепуха, надо есть нормально! И приносили гостинцы, которые мне есть нельзя было априори. Я не обижалась, понимая, что сытый голодному не товарищ и списывала это на доброту, но диету не нарушала. До меня дошло, что я могла и распрощаться с этим миром. А оставлять дочку на мачеху (как оказалось, вокруг мужа уже кругами ходили незамужние акулки, активно рекламирую свои неземные женские качества и попутно интересуясь состоянием сберегательной книжки и наличием хорошей мебели, желая мне скорейшего отхода в мир иной) мне ну никак не хотелось. Но какое-то неприятное послевкусие после таких визитов оставалось. Я даже считала себя неблагодарной, потому что заметила, что ежедневное наведывание гостий меня стало утомлять. И вот однажды я примчалась(именно примчалась!) домой с закрытым бюллетенем. И невестка Раиса энергично отреагировала:"Ну вот, и здоровая! А Нинка всё "помрет, помрёт". Хотя да, ты такая страшная стала! Мы думали, что умрешь сразу. А ты вон, не померла, выжила."
Блин, блин, блин! Я оторопела и почувствовала, как меня охватывает неуправляемая ярость - чувство, мало мне знакомое. Это пока я боролась с болезнью, они, как падальщицы, просчитывали, кто, куды, чаво и как. Наблюдали за мной, как за подопытным кроликом и обменивались прогнозами. И тогда я вспомнила один афоризм:"Ничто так не продлевает жизнь, как сознание того, что наша смерть кого-то осчастливит"! И поэтому я сделала ангельское лицо и пообещала Раисе жить долго, богато и счастливо. Наверное, лицо у меня при этом было не совсем приветливое, потому что со мной поспешили согласиться и сократили визит до минимума. А потом и вовсе престали приходить. Толку-то! Танька жива, помирать не помрёт, квартиру займет! Зачем утруждать себя? Так и не состоялись эти похороны, в которых главным действующим лицом, по их недалёкому разумению, должна была стать я.