Уже нет терпения.
– Так пусть отойдет, – посоветовал Широков. – Тут две минуты ходьбы.
– А вы с ним в обнимку ходите.
Петя с ужасом вспомнил о провалившемся снеге, больном Синельникове, мутном сумраке, всех злых дядях, которые слушают.
Они отстали от друзей и шли дальше, не разговаривая, чувствуя друг друга. Молчали и деревья, и темные сосновые стволы, и хрупкие елочки, и бледная, ломкая трава.
Ушли от трассы на северное шоссе, медленно шли по тропинке, глядя под ноги. Шли и слышали, как за пригорком, в бору, раздается тонкое, тяжелое, как постукивание сломанного часа, пение сверчка.
На шоссе они попрощались. Петя хотел сразу зайти домой.
Хмурый Широков повел его, усадив на черный полированный стул, и объяснил, что Петя не должен ни о чем спрашивать. Конечно, если будет нужно, он сам скажет все Пете.
Потом Широков показал Пете окно.
Окно было узким и высоким, с выломанной рамой. На подоконнике стояли цветы – черные тюльпаны с тонкими, ломкими трубочками стеблей.
И в этом окне было что-то очень одинокое и страшное.
Все утро Петя видел в окне людей: они бегали по двору, проходили по улице, все были веселые, опрятно одетые. А вечером, когда стало темно и на город лег тяжелый сиреневый туман, Петя увидел, как из дома напротив выбежали какие-то люди, в руках у них были палки. Они все кричали и размахивали палками. А потом из окна выскочили и другие люди.
Это было ужасно.
В первое мгновение Петя испугался и закричал: «Товарищи, что вы делаете! Это же живые люди!»
А на улице кричали и махали руками другие люди, и Петя слышал в их криках: «Убийцы! Подонки! Ненавижу! Я вас убил!»
Потом один из них появился на улице и пошел по тротуару. Петя смотрел ему вслед и видел, как он ходит по тротуарам и переходит через перекрестки, не глядя по сторонам.
А потом он вдруг остановился у дерева, прилег на него и стал кататься по земле, как пьяный.
Вдруг раздался хлопок, и из него вылетел черный клуб дыма. И Петя зажмурился.
Дым заволок все вокруг.