Процесс Кирилла Серебренникова сразу стал сенсацией. Стремительный взлёт профессионального физика, родившегося в семье провинциальных интеллигентов (мама – учитель, папа – врач), который всегда мечтал заниматься искусством, снимал рекламу, документальные и малобюджетные художественные фильмы, а затем ворвался в московскую театральную элиту с невероятными идеями (один из журналистов ехидно сказал, что у этого режиссёра отличный вкус и чутьё – Серебренников поставил спектакль по книге «Околоноля», авторство которой приписывают помощнику президента России Владиславу Суркову).
Он создаёт на дотации государства «Гоголь-центр», где появляются спектакли, то воспринимаемые как талантливый поиск и невероятное новаторство, то как откровенный вызов традиционному театру.
Высшая точка взлёта этого гения – спектакль Большого театра «Нуреев». Билеты были распроданы за несколько часов. Журналист пишет: «Большой вместительный зал, окруженный несколькими ярусами лож и балконов, был заполнен таким количеством представителей правящей элиты – от пресс-секретаря Владимира Путина Дмитрия Пескова до руководителя Первого канала Константина Эрнста – что это событие казалось современной версией съезда ЦК КПСС».
Кульминацией стало чувственное и лирическое па-де-де двух героев – Нуреева и Эрика Бруна, известного датского танцовщика, танец о том, как после встречи в Копенгагене между звёздами возникает любовь…
По этому поводу Н.С. Михалков пробесогонил: «Большой театр не то место, где можно повесить… Нуреева». Михалков полностью назвал тот орган, который воспевался в балете.
Но это был пик, после которого начался поворот: почти два года режиссёр находился под домашним арестом, пока шло следствие о хищении 68 миллионов рублей, которые Минкульт выделил на проект по современному искусству «Платформа».
Художественное общество раскололось. Вспоминали, что во время сталинских чисток был арестован и расстрелян всемирно известный режиссёр Всеволод Мейерхольд, и задавался вопрос: опять начинаются репрессии? «Непримиримая» 81-летняя Лия Ахеджакова заявила, что звёзд власть запугивает. Режиссёр А. Звягинцев жалеет, что власть «вместо того, чтобы судить реальных преступников, прессует тех, кто занят творчеством».
А главный редактор «Эха Москвы» А. Венедиктов считает, что сейчас осудить можно каждого, кто получает государственные дотации. Схема простая, объясняет он. Для спектакля нужны реальные деньги. Живые. Которые можно потрогать и отдать за работу. А государство даёт субсидию, то есть деньги безналичные. Злые люди и воспользовались, запутав хорошего режиссёра…
Когда бухгалтерию Серебренникова стали проверять, выяснилось, что для обналичивания создавались «временные» фирмы, они покупали рабочую силу и декорации, помещения и музыкальные инструменты, а сам режиссёр гордо заявил: «Для меня нет сомнений, что деньги строго учитывались в кассе!»
Вот только главбух проекта объяснила, что электронные счета были «почему-то стёрты», а товарные чеки уничтожены. Это подлинные слова бухгалтера. Бухгалтера, которой не 19 лет (традиционный возглас – «жертва ЕГЭ!» не проходит, даме 60 лет).
Объяснить, куда исчезли весьма большие миллионы рублей, режиссёр-новатор не сумел, более того, сами вопросы были восприняты как месть за свободное творчество.
Его поддерживает режиссёр П. Лунгин: «Все нарушают закон. Человека, работающего с государственными ассигнованиями, могут обвинять, арестовать, подсылать бесконечные проверки!»
Это воспринимается как корпоративная защита общих интересов и сложившейся системы ... безнаказанности?
То есть получается, что завхоз детского садика, обвинённая в присвоении 5 банок сгущёнки, преступница, а свободный художник, дерзко поставивший спектакль о любви двух голубых и не сумевший объяснить, куда делись в процессе творчества десятки миллионов, жертва политических репрессий?
Культурная жизнь в России во многом существует за счет государственного финансирования, почти все 600 с лишним крупных театров страны являются государственными учреждениями. И нельзя спросить свободного художника, куда же уходят бюджетные деньги?
А я на стороне Глеба Жеглова. Помните? «Вор должен сидеть в тюрьме!»