В последнее время мы почему-то часто говорим об известных женщинах в предпринимательстве в Российской империи. Не знаю, почему так совпало, но тема действительно интересная. И мало кем обсуждаемая. Ведь женщины, ровно как и мужчины, спокойно управляли огромными предприятиями, руководили торговлей и строили целые финансовые империи. Явно стоит узнать о них побольше. Этим мы и займёмся на примере сегодняшней нашей героини.
Мария Фёдоровна Морозова (урождённая Симонова) была яркой личностью своей эпохи, обладающей большим влиянием в обществе. Как крупная фигура русского предпринимательства, она оставила после себя самое большое состояние в России на тот момент, порядка 30 миллионов рублей. Первой среди российских купчих она была удостоена знака отличия за двадцать пять лет беспорочной службы в благотворительных заведениях. Но почему же за ней укрепилась слава скупой хозяйки?
Мария Фёдоровна происходила из семьи купцов—старообрядцев, владельцев шелко- и бумаготкацкой фабрики в Москве.
Мария была старшей среди троих детей. Вероятно, на нее сразу свалилась большая ответственность, что сформировало сильный характер девочки. Родители ее были не из бедных, так что смогли дать ребёнку прекрасное домашнее образование: она знала немецкий и французский языки, неплохо разбиралась в математике. После ранней смерти отца воспитывать осиротевших детей помогал двоюродный брат матери — именитый фабрикант, банкир и меценат Козьма Солдатенков. Он же занялся поисками достойной партии для шестнадцатилетней племянницы, при этом жених должен был отвечать ряду требований: обязательно быть старообрядцем и принадлежать к семье богатых купцов—промышленников. Семья не гналась за родовитостью, как это делали многие, но хотели сохранить семейные традиции и не растерять наращенный капитал. Выбор пал на 23-летнего Тимофея Морозова, наследника знаменитого Саввы Морозова.
Любовью там, как говорится, и не пахло. Это была деловая сделка двух семей, о чем молодым людям было известно сразу. Впрочем, брак был дружным и, пожалуй, счастливым. У супругов родилось 10 детей, из них до взрослого возраста дожили 4 дочери и 2 сына.
На территории их усадьбы кроме хозяйского дома, больше похожего на «великолепный дворец», как о нем отзывались, находилось множество хозяйственных построек, включая оранжерею, числившихся за Марией Фёдоровной. В доме Морозовых каждую неделю устраивались «назначенные вторники», на которые приглашались родственники и близкие друзья. Давали супруги и великосветские балы, и танцевальные вечера для молодёжи. Несмотря на ограничения, которые предполагала их религия, гостей окружала вполне светская обстановка: танцы сменялись играми, в том числе и карточными. Кажется, ни о какой скупости речи не идет, правда? Даже наоборот: семья явно жила на широкую ногу. Но это была картина для приглашённых.
В своей же усадьбе Морозова избегала пользоваться электричеством, потому что не доверяла всем этим новым приспособлениям. Обходилась свечами. Ванну не использовала, предпочитала баню и одеколонные протирки. Зато дорогим французским одеколоном протирались дверные ручки в доме – от микробов. Удивительно, как Мария Фёдоровна следила за чистотой во всем, но при этом постоянно окружала себя приживалками явно антисанитарного вида.
В ней удивительным образом сочетались душевная щедрость и суровость характера. Она жертвовала миллионами, но была беспощадна к тому, кто присвоил хотя бы копейку из благотворительных денег. Говорила: «Все равно, что у Бога украсть». Вероятно, такая принципиальность у многих вызывала неподдельное уважение. Например, Чехов называл ее «женщиной доброй и неглупой».
1870—80-е годы стали очень тяжелым временем для Морозовой. Потеряв нескольких своих детей ещё в малых летах, в 1876 году она лишилась ещё одной дочери Алевтины, которая покончила жизнь самоубийством. В 1881 году тяжело заболела и едва не умерла другая дочь Анна, мать 10 малолетних детей, о которых Мария Фёдоровна очень беспокоилась. Но, к счастью, все обошлось, а в память о её выздоровлении Морозовы построили клинику на Девичьем поле. Однако это были не все семейные проблемы. Отношения с сыном Саввой испортились из-за его неблагоразумной связи и последовавшей в 1888 году женитьбы на разведённой женщине (об этом я уже писала более подробно по прикреплённой выше ссылке). В 1889 году скончался Тимофей Саввич.
Став после смерти мужа главой многочисленной семьи, Мария Фёдоровна продолжала помогать своим детям и их семьям. Она выделяла им деньги, пыталась уберечь их от возможных опасностей и ненадёжных людей. Это сказывалось на здоровье самой Морозовой. Савва Тимофеевич, заботясь о здоровье матери, регулярно навещал её, несмотря на случившийся между ними конфликт. Да и она о нем переживала. После его неожиданной смерти в 1905 году Мария Федоровна уже никогда не снимала чёрное платье.
Что касается деловых вопросов, то, приняв на себя управление семейным делом, она сразу же провела в нем реформы: вместо единоличного правления ввела должности четырех директоров, каждый из которых отвечал за определенную сферу деятельности. Провела серьезную модернизацию производства. Перестала кредитоваться «на стороне», в частности, в Московской конторе Государственного коммерческого банка, а стала пользоваться личными кредитами у частных лиц. В результате вместо 7 процентов годовых стала платить по 3 процента. Открыла в пяти городах (в дополнение к уже имеющемуся в Москве) представительства оптовой торговли. Увеличила семейное состояние с 6 до 30 миллионов рублей.
В 1911 году с кончиной Морозовой «купеческая Москва потеряла одну из своих видных и ярких представительниц».
В соответствии с последней волей Морозовой, в день похорон состоялись благотворительные раздачи денег неимущим, а более 26 тысячам рабочих фабрик были выделены суммы приблизительно в размере дневного заработка и «харчи на поминовение». Так что скупой она явно не была. Возможно, бережливой, но не скупой.
Негативное отношение к Морозовой стало воспитываться гораздо позже. В литературе советского периода создавался образ лицемерной женщины, которая не любит своих родных. Серебров писал, что, по словам Саввы Морозова, его мать : «… занимается благотворительностью, а никого не любит. Отец души в ней не чаял. Все — „душечка“, „душечка“! Умер он — она даже из приличия не поплакала!.. Никого, кроме рогожских попов, не принимает. Родню — только по большим праздникам». Можно ли доверять этим словам? Если сын когда-то и говорил такое, то у него были к матери личные счеты. По воспоминаниям современников, ходил он «в каком-то блине вместо фуражки, в довольно-таки поношенных серых штанах и – без часов». Но тому причиной были их личные взаимоотношения.
Павел Бурышкин, летописец купеческой Москвы, отзывался о ней следующим образом: «Это была женщина очень властная, с ясным умом, большим житейским тактом и самостоятельными взглядами. Подлинная глава семьи». Думаю, так и следует о ней вспоминать.