Никогда раньше не получалось так, чтобы книга читалась в ситуации и в состоянии, которые эта самая книга и описывает. Когда мысли автора - это твои мысли о том, что ты сейчас видишь и проживаешь. Когда природа, описываемая в книге - это то, что ты ежедневно видишь, вдыхаешь, ощущаешь босой ногой, гладишь руками, слышишь…
Деревню я любила всегда. Свою Ужовку, юг Нижегородской области, где корни моей семьи по папиной линии. Но в детстве мне казалось, что любовь эта немного замешана на том, что выбора у меня, в сущности, нет. Особенно остро это чувствовалось в подростковом возрасте, когда семьи некоторых ребят из школы вдруг внезапно разбогатели настолько, что могли улететь на выходные во Францию, а лето проводили на заграничных тёплых морях. А мы все также сажали картошку, окучивали ее и собирали жуков все лето… Правда, в августе был Крым, который я обожаю всем сердцем, но это - отдельная история. Помню, как смотрела на очень плохое изображение Колизея в учебнике и вздыхала, что его своими глазами, конечно, никогда не увижу, мне бы хоть Египет или Турцию посмотреть…
«Сколько я написал видов Петергофа и Ораниенбаума - не сосчитать, не перечислить. Мы, нищие, благоговели перед великолепием. Мечты создателей этих садов и дворцов приводили нас в трепет. Куда нам после этого было заметить и полюбить мокрые наши поля, косые избы, перелески да низенькое небо. Куда нам!»
К. Паустовский «Исаак Левитан»
С тех пор утекло много воды, и я видела все. Даже то, о чем и мечтать не смела, бродя по картофельным посадкам. А к деревне русской испытываю теперь осознанную зрелую любовь, как и к книгам Паустовского. Вычурная красота южной природы вызывает во мне эмоции, сходные с вежливым удивлением. Перед величайшими памятниками архитектуры я все также благоговею, но нельзя любоваться ими постоянно. Устаёшь. А вот настоящий и неиссякаемый восторг я испытываю, глядя на разнотравье русского поля, на ивы, омывающие ветви в крохотных речках, на танцы Иван-чая за огородами…
Эта книга дарит мне необычайное чувство какой-то первобытней гармонии. Я научилась почти не обращать внимания на постоянные перебои с электричеством и с удовольствием кипячу чай в специальном купленном именно для деревни эмалированном кофейнике. Точно также, как автор кипятил чай 90 лет тому назад…
Витя читает «Полианну» на английском, но не может пользоваться своим телефонным словарем, который выдаст все возможные значения слова, да ещё и подскажет, как правильно его произносить. Интернет не работает, не работает и словарь. Витя страдает над обычным бумажным словарем. Шелестит страницами, скрипит зубами, стонет, жалуется… А вчера вдруг выдал: «Поиск слов в бумажном словаре так успокаивает»!
Мы жжем свечи, ставим подходить хлеб, купаемся с выбеленных солнцем деревянных мостков, едим смородину с куста, читаем бумажные книги, завариваем травяной чай… Мы живем настоящую жизнь, как и герои книг Паустовского…
Я столько раз читала у Константина Георгиевича про корзинщиков, живущих в шалашах у зарослей ивняка, что попросила мужа остановиться у местного стихийного рыночка в райцентре, чтобы купить себе плетёную (конечно же, из ивы) корзину. Купить я ее была готова за любую цену. Ведь это для меня и не корзина вовсе, а символ чего-то вечного, исконно русского, нужного даже в нашем безумном мире тиктокеров и геймеров.
Меж тем корзина стоила всего 350 рублей… А говорят, счастье не измеряемо… Иногда - очень даже. Всего 350 р… И годы воспоминаний о Поветлужье, которое так резко и неожиданно ворвалось в мое сердце в прошлом году, чтобы остаться там навсегда.
«На зелёном цветущем берегу, над темной глубью реки или озера, в тени кустов, под шатром исполинского осокоря или кудрявой ольхи, тихо трепещущей своими листьями в светлом зеркале воды, улягутся мнимые страсти, утихнут мнимые бури, рассыплются самолюбивые мечты, разлетятся несбыточные надежды. Природа вступит в вечные права свои. Вместе с благовонным, свободным, освежительным воздухом вдохнёте вы в себя безмятежность мысли, кротость чувства, снисхождение к другим и даже к самому себе».
Эти слова Аксакова Паустовский относит к тем дням, что провёл на реке Прорве. А я же могу адресовать их местным рекам - Ветлуге или Смородине…
Эти места - подарок мне. Я ведь всегда считала, что сильно любить можно только что-то очень родное, знакомое с детства. Но ведь и Паустовский воспевал и любил всю вторую половину жизни совсем не те края, в которых провёл детство. Вот и я долго печалилась по своей Ужовке, ее песчаным землям, где хорошо родится только картошка, по заливным лугам на другой от деревни стороне Алатыря - речки, название которой в переводе с мордовского означает «янтарный».
И год назад оказалась на Ветлуге, скрывающей такие сокровища за каждым поворотом… Усадьбу в Галибихе, песчаные острова, с ласковой и тёплой водой возле них, речки-притоки, вроде нашей Смородины, трепещущие прибрежными зарослями водорослей и кувшинок, огромных щук, с которыми местные пекут вкуснейшие пироги - рыбники…
Так я поняла, что любая деревня нашей полосы - моя! Что я научилась видеть чудо в маленьких речках с заросшими берегами, лесных озёрах, путь к которым часто знают только местные старожилы, в покосившихся заборах и простоватых добродушных дворнягах, заглядывающих тебе в глаза в ожидании нехитрого угощения, в утреннем щебете птиц и закатах над серыми крышами…
И теперь у меня две мечты - побывать в тех самых краях между Владимиром и Рязанью, которые так любил Паустовский, и пожить хотя бы недельку поздней осенью в деревне, чего я никогда не делала. Очень уж «вкусно» писал об этом времени Константин Георгиевич!
«Впереди - пустынный сентябрьский день. Впереди - затерянность в этом огромном мире пахучей листвы, трав, осеннего увядания, затишливых вод, облаков, низкого неба. И эту затерянность я всегда ощущаю как счастье!»
К. Паустовский «Мой дом»