Ему казалось, что он стоит здесь уже много-много часов, потому что нестерпимо хотелось пить. Голова мучительно болела, в ушах звенело, глаза слипались. Под ногами чавкала грязь. Мороз пробирал до костей. Мышцы ныли от напряжения. Больной то и дело потирал ушибленный бок.
«Только бы перевязать рану, тогда бы и думать не пришлось, как добраться до заброшенного поселка», — думал он.
— Ногу подвернул. На воздухе легче бы заживало. А эти собаки у поселка меня чуть не загрызли, — осторожно скосив глаза, сказал он. Лошадь остановилась, тревожно всхрапнув, и плелась, еле переставляя ноги.
Зимин потрогал рукой окровавленную повязку и дотронулся до ребра.
Сквозь сонную одурь доносился до него разговор.
— И зачем лошадь так далеко погнала? — спрашивала женщина.
Зимин повернул голову, стараясь рассмотреть ее лицо. В темноте белела лишь полоска льняной кофты и темная смуглая полоска усов. Она расстегивала воротник. Зимину показалось, что этим движением она как бы старалась сбросить с себя что-то.
«Прячет под кофтой что-нибудь», - подумал он и тоже расстегнул свой тулуп.
Женщина, не отрываясь, глядела на него.
— Я всегда хотела быть актрисой, - сказала она.
Он коснулся ее руки.
Откуда-то совсем рядом послышалось ржание. Лошадиное ржание, и Зимина вдруг охватил ужас.
Навстречу ему бежал человек. Худое, вытянутое лицо, рыжеватые, опаленные огнем брови. Огненные волосы, схваченные широким кожухом. У пояса — нож. Звали его Федя.
Не успел Зиминов спросить, что случилось, как он упал перед ним на колени и закричал:
— Девица моя на том берегу!
— Ты не один? - спросил Зимий.
Федя отрицательно покачал головой.
Они бросились на берег. Молчаливые, тяжелые, будто колонны чугунные.
Девушки, прикрытые лишь широкими воротниками тулупов, в испуганных глазах мольба.
— Помоги, дяденька, скорее, они обложили кустарник со всех сторон.
Противоположный берег заволокло паром.