Что делать! -- пишет он. -- Не можешь быть поэтом, а не хочешь быть поэтом -- живи, как все. И не пошевелишь ты пальцем, чтоб тебе почесали или где нужно надавили. Плети стихи: они сами рваться будут, а нет того, чтоб захотел написать их, так и пошли они все к черту, как пошлость. Вместо того, чтобы стараться улучшить жизнь свою и только о том и заботиться, чтоб ездить на балы и в гости, где пиры и балы, наезжали, где деньги звенят, -- ты собирай книги и копайся в них, как в листьях.
Глядишь, выйдет что-нибудь в свое время. Нет, брат! не по-нашему это: лучше из праха выходить и в прах же возвращаться. Да и людям это очень нравится: Пушкин и теперь вот как-то находит особенное удовольствие "жить не по лжи", "неделя как неделя", "из ничего вышла сущая правда". Ну, а я лучше так: буду копаться в книгах, а после них и сам буду писать. Вот это легче: ну, да и то хорошо. Обдумав все это, я написал ему письмо, в котором решительно не согласился с ним, а в заключение указал на путь, который он, по-моему, мог бы избрать, если бы серьезно задумался о своем положении:
"Я вижу, что ты чувствуешь себя счастливым, но неужели ты сам не замечаешь, что воображаешь, будто ты счастлив. Может быть, ты и прав, -- но только помни, что мысли твои о счастье были такою же условною вещью, как и самые виды, которые ты в них изобразил: это только взгляд с твоей стороны, а с нашей -- это только рисунок".
С годами человек становится холоднее, суше, черствее. То, что казалось когда-то юношеским горячим порывом, теперь с каждым днем становится все менее плодотворным. И, выйдя из юношеского возраста, человек вовсе не знает, чего он хочет. И чем он старше, тем трудней ему подняться, добраться до самой высокой точки, до того места, где он может найти правду и счастье. И если он не найдет этого.