ГЛАВА 13. СПАСЕНИЕ«ТУРКМЕНА»
Теперь переходим к самой мрачной, я бы даже сказал, трагичной странице нашего повествования. Вообще, в те годы работа в ЭПРОНе — это сплошные катастрофы, риски, борьба со стихией, ошибки и их последствия, иногда человеческие жертвы. Работа на грани фола. Сейчас уже такого нет.
В октябре 1982 года случилось так, что моя жена приболела и легла на пару недель в больницу. Я оставил на «Туркмене» за себя старшего помощника Петра Сергеевича Кононенко, а сам поехал домой в Адлер, потому что 11-летний сын Алексей остался дома один.
Оставлять за себя старшего помощника на время отдыха — это была обычная практика в ЭПРОНе. Невозможно круглый год сидеть безвылазно на пароходе. Все это знали, в том числе и руководство отряда. Всех это устраивало, хотя и не согласовывалось с Кодексом Торгового Мореплавания. С юридической точки зрения мы шли на нарушение закона. Позже, года через четыре, мы с Валерием Старуном разработали и внедрили в отряде так называемый «двух-экипажный метод». Упрощённо говоря, практически вахтовый метод. Тогда моряки стали отдыхать на берегу вполне законно и не боялись ответственности за происходящее в это время на море.
Ну так вот. Приехал я домой к сыну. Позвонил брату Лёве в Краснодар. Тот оказался в отпуске и приехал на следующий день ко мне. Пожили мы втроём несколько дней безмятежно.
Но однажды вечером звонит телефон и диспетчер отряда трагическим шепотом сообщает мне, что случилась катастрофа: мой буксир «Туркмен» в штормовую погоду выбросило на мель в районе Анапы. И снять его с мелководья невозможно. Начальник отряда срочно вызывает меня к себе.
Это был удар ниже пояса. Я предупреждал старпома Кононенко, что при штормовой погоде Анапа не может служить портом укрытия. Практически это ловушка. Если вовремя не уйти оттуда, то при волнении 5—6 баллов там на мелководье образуется такая высокая и крутая волна, что выйти в открытое море уже невозможно. Нужно следить внимательно за прогнозом и фактической погодой, заранее сниматься оттуда и идти отстаиваться за мыс Утриш или, в крайнем случае, штормовать в открытом море. Но ни в коем случае не пытаться отстояться по-штормовому в Анапе. Всё это я подробно растолковал старпому перед отъездом.
Приехал в Кудепсту в отряд к начальнику. Рабочий день уже закончился, но всё руководство было на месте. Состоялся очень неприятный разговор на повышенных тонах с начальником отряда Хисамутдиновым и с главным инженером. Конечно, случай очень серьёзный. В перспективе огромные убытки, даже если обойдётся без жертв. А мне светит тюремный срок, в лучшем случае условный, и лишение диплома. Капитан отвечает за всё.
Когда пар немного вышел, Хисамутдинов говорит:
— Вот что! Утром в 6 часов к тебе подъедет автобус. Предупреди людей, кто тебе нужен. Подберёшь их по дороге и езжай в Анапу. Я направлю туда СС «Черноморец» (спасательное судно) и ВМ-73 (водолазное судно). Руководить спасательными работами будешь ты. Для наблюдения поедет ещё Дрожжа. Если за двое суток не снимете с мели — пеняй на себя.
Я не стал спорить, хотя ещё толком не знал, что там в Анапе произошло:
— Я его сниму! — и вышел из кабинета.
Слава Богу, мой брат был в это время в Адлере со мной. Лёва заверил меня, что он останется с Алёшкой, а я могу «спокойно» заниматься своими делами.
Вот как в жизни бывает: только что всё было хорошо, и вдруг — жена в больнице, сын без присмотра, пароход выбросило на берег, а впереди маячат гостеприимные ворота тюрьмы.
Следующий день предстоял тяжёлый, поэтому вечером я собрал вещи, поел, лёг на диван и заставил себя заснуть. За долгие годы морской жизни я научился это делать при любых обстоятельствах.
Утром подъехал автобус с Владимиром Николаевичем Дрожжой. Мы поехали в Анапу. По дороге подобрали двух необходимых в этом деле людей: электромеханика Витю Гусева и старшего механика Алексея Ивановича Гальчука. Причём Гальчука взяли живьём прямо от невесты Зины в сером парадном костюме и ярко-оранжевом галстуке. В этот день они собирались идти регистрироваться в ЗАГС, но пришлось подождать до ликвидации катастрофы.
Дороги тогда были плохие, поэтому в Анапу мы приехали только к вечеру. Катером перебрались на СС «Черноморец». Погода была ещё плохая, волна хоть и уменьшилась, но лишь до 4 баллов.
Коротко переговорил с капитаном СС «Черноморец» Борисом Ткабуладзе. Борис Дементьевич, к счастью, был человеком опытным и настоящим порядочным моряком:
— Володя, есть приказ из отряда, что ты командуешь спасательными работами. Говори что делать. Мы всё исполним.
— Боря, мне прежде всего надо немедленно попасть на «Туркмен».
— Да как ты попадешь? Ты посмотри в бинокль, что там делается!
Я взял бинокль и стал высматривать, что же там происходит. Уже темнело, волна постепенно убивалась, но на мелководье, где сидел на мели «Туркмен», прибой был ещё сильный, на шлюпке не пройти. Пароход мой стоял неподвижно метрах в двухстах от берега напротив городского пляжа и, если смотреть с моря, немного правее длинного свайного причала. Судно стояло с креном 30 градусов на левый борт, носом в сторону моря. Волны рушились метров за 300 от берега и неслись уже в виде белых гребней, переливались через носовую часть судна. Зрелище было такое печальное, что у меня даже сердце заныло. Гальчук и Гусев тоже смотрели на «Туркмен» с траурным выражением на лицах.
Надо было любым путём попасть на судно. Это был как раз такой случай, когда нужно рисковать. Прикинул направление ветра, высоту волны, расстояния и понял, как это можно сделать:
— Борис Дементьевич, ты можешь пожертвовать одной шлюпкой? Мы подойдём на вёслах на шлюпке как можно ближе к судну с наветренной стороны. Метров за 100 или, может, 50 шлюпку, конечно, опрокинет. А мы вплавь, по волне и ветру, попробуем доплыть до «Туркмена». Мне и раньше уже приходилось такое делать. Если повезёт, то и шлюпку дотащим в затопленном состоянии. Вещи и документы свои пока оставим у вас. Дашь шлюпку?
— Опасно это! Но… если надо — бери.
Витя Гусев и Лёша Гальчук стояли рядом, смотрели на «Туркмен» и молчали. Я знал, что они не откажутся искупаться со мной в штормовом море, но всё-таки спросил:
— Ребята! Как моряк моряку: вы плавать умеете?
Витя, молчаливый человек, только кивнул:
— Как-нибудь доплывём.
Лёша Гальчук поправил свадебный оранжевый галстук и предупредил:
— Если я утону, то перед Зиной ты сам будешь отчитываться.
Спустили деревянную шлюпку ЯЛ-2, я на вёслах, ребята — один на корме, другой на носу. Пошли мы по волне и ветру к родному пароходу. Когда подошли к полосе прибоя, шлюпку неуправляемо понесло волной в сторону берега. Я изо всех сил пытался удержать шлюпку кормой к волне так, чтобы нас пронесло как можно ближе к «Туркмену». Через несколько секунд этой неравной борьбы с природой нашу шлюпку крутануло и опрокинуло. Вынырнул на поверхность и крикнул ребятам:
— Держитесь за шлюпку!
Наполненную водой шлюпку мы перевернули килем вниз и держались за её борта, которые немного выступали над водой. Волнами нас быстро несло в сторону «Туркмена».
Через минуту я почувствовал под ногами дно.
Волна тут, около берега, была уже не такая убийственная. Мы с Витей, не сговариваясь, развернули шлюпку носом на пароход, взялись за носовую верёвку и по грудь в воде потащили её к «Туркмену».
Лёша Гальчук что-то замешкался. Мы оглянулись на него: Лёша стоял по плечи в воде, скрестив почему-то руки на груди, а перед ним, перпендикулярно пиджаку, плавал на поверхности оранжевый галстук. При этом Лёша нерешительно поглядывал то на «Туркмен», то на берег. Видимо, ещё не оправился от шока и не мог понять куда плыть: то ли на пароход к месту службы, то ли на берег к любимой невесте. Здоровый инстинкт моряка подсказывал ему, что проще плыть по ветру и волне в сторону невесты, чем выгребать против волны на аварийный пароход.
Несмотря на такой критический момент, я невольно рассмеялся: на секунду представил себе, как Лёша будет выглядеть, когда вылезет из ночного штормового моря на набережную в центре Анапы, в мокром виде, в свадебном костюме, при оранжевом галстуке, без документов и без денег.
Но Витя Гусев пресёк эту минутную слабость стармеха:
— Лёша, опомнись! Плыви на пароход! О береге забудь!
Лёша очнулся и побрёл против волны в нашу сторону, уперся руками в корму шлюпки, и мы пошли по волнам к пароходу. Так, по грудь в воде, иногда ныряя под встречную волну, мы всё-таки дотащили затопленную шлюпку до «Туркмена». Там мои матросы вытащили нас на борт. Шлюпку приподняли на талях и вылили из неё воду. Борина шлюпка была спасена, даже вёсла с уключинами не потеряли. Между прочим, ЯЛ-2 — дорогая вещь. Стоила тогда как новые «Жигули».
Моряки с «Туркмена» следили за нами, пока мы кувыркались в волнах, и, вытащив нас на борт, радостно здоровались с нами. Второй механик Аркаша Васильев с удивлением оглядел наряд Лёши Гальчука и спросил:
— Алексей Иваныч, а что это ты при таком параде?
С Лёши стекали потоки воды, оранжевый галстук мокрой тряпочкой висел через плечо на спину, но он бодро ответил:
— У меня сегодня свадьба!
Аркаша молча кивнул. Он, видимо, не понял, почему всё это называется свадьбой.
Переодевшись в сухое, быстро переговорил со старпомом и вторым механиком, выяснил обстановку. Ничего утешительного. Мой старпом, Петя Кононенко, был в подавленном состоянии, еле мог говорить. Человек был в шоке от случившегося и ожидал от меня самого плохого поведения. Но я не так был воспитан, чтобы добивать человека:
— Пётр Сергеевич, ты как себя чувствуешь? Не стрессируй сильно. Главное, что все живы. Я тут делами займусь, а ты иди к себе в каюту, выпей что-нибудь от стресса и отдохни.
Пётр Сергеевич только отрицательно покачал головой и молча пошёл в свою каюту. Представляю, что он пережил за прошедшие сутки!
Но мне было не до переживаний. Вызвал на связь по УКВ СС «Черноморец» и ВМ-73:
— «Черноморец», я «Туркмен»! Борис Дементьевич, волна немного ложится, надо попробовать с помощью ВМ-73 завести проводник и им вытащить сюда стальной буксирный трос. Это самое первое. Сидим мы на грунте крепко. С правого борта уже намыло песка целую отмель.
Волна действительно понемногу стихала, но было уже совсем темно. Это осложняло работу.
Капитан ВМ-73 Евгений Викторович Анохин был опытным эпроновским моряком. Он ухитрился подойти на ВМ-73 к «Туркмену» со стороны моря метров на двадцать пять, они закинули нам выброску. По ней мы вытащили капроновый проводник и уже этим проводником — стальной трос с «Черноморца». Всё это заняло часа два: только с третьей попытки удалось это сделать.
Теперь надо было решать, что дальше. Я уже подсчитал в уме потерю водоизмещения после посадки на мель, силу давления судном на грунт, умножил это на коэффициент трения по песку и получилось, что для снятия с мели нужно усилие 80 — 100 тонн. А «Черноморец» мог сделать упор винта на полном ходу тонн 15—16, плюс ВМ-73 три тонны. Этого мало. Рывком тоже снимать нельзя, это годится только на каменистом грунте. А на песке судно как бы присасывается к грунту, тут дёргать за буксирный трос бесполезно. Нужен земснаряд, чтобы размыть песок под корпусом. Или плавкран с грейфером.
Сказал всё это по рации Борису Дементьевичу на «Черноморец». Тому долго объяснять не нужно было:
— Да, ты всё правильно говоришь. Но если ЗРС (земснаряд) тащить сюда из Кудепсты, то это ещё двое суток. Плюс размывать неизвестно сколько. Короче, пройдёт больше четырёх суток с момента посадки. А это, сам понимаешь, уже авария, со всеми вытекающими… Тут Дрожжа предлагает всё-таки попробовать рывками снять с мели.
— Боря, порвём буксирный трос, к бабке не ходи!
На связь вышел капитан ВМ-73 Евгений Анохин:
— Егоров правильно говорит — порвём трос. Я предлагаю так: я на ВМ-е подойду с отдачей якоря кормой как можно ближе к «Туркмену». Заведём с него мне на корму несколько швартовых концов, и я в таком положении поработаю винтом на полный ход. Так мы размоем песок под «Туркменом». 450 лошадиных сил — это не шутки. Я уже делал такие вещи. Не хуже, чем земснарядом получается.
Дрожжа на «Черноморце» не унимался:
— Давайте всё-таки попробуем дёрнуть! Так быстрее! Если не получится, тогда будем размывать.
Мне хотелось возразить кабинетному Дрожже и напомнить, что быстро только кошки родятся. Но не стал спорить с представителем командования.
— Ладно, дёргайте. А ты, Евгений Викторович, снимайся пока с якоря. Как только они буксир порвут, подходи к нам. Спасибо тебе за совет.
Этот вездесущий Дрожжа был послан как бы надсмотрщиком над нами. Я решил, что пусть они подёргают, а то он потом обязательно нажалуется, что «его не послушались и вот что в результате вышло».
СС «Черноморец» потравил немного якорь-цепь, на образовавшейся слабине буксирного троса чуть-чуть дал ход вперёд. Рывок! Стальной трос со звоном лопнул у гаши, как нитка. А «Туркмен» даже не вздрогнул. Законы физики не удалось преодолеть. Я взял трубку УКВ:
— Борис Дементьевич! Больше не будем экспериментировать. Сделаем как Анохин предложил. Ремонтируйте свой трос, а мы пока будем размывать винтом.
Вскоре ВМ-73 встал в рабочее положение кормой к нам, мы подали на него все верёвки, какие нашли, и он начал размывать. Двигатель у него довольно мощный, 450 л.с., и струя воды от его винта размывала песок под носовой частью «Туркмена». Постепенно образовывался как бы тоннель в песке. ВМ-73 время от времени потравливал якорь, а мы подтягивали его на концах ближе к себе, и он снова начинал работать на размыв. «Туркмен» — довольно большой буксир, 45 метров длиной. Промыть такой тоннель под водой — это надо уметь. Тут я надеялся на капитана Анохина. Он в этих делах был опытный моряк.
Часа в четыре ночи я уже падал с ног от усталости. Море потихоньку стихало. Впереди в темноте виднелись огни стоящего на якоре «Черноморца». По корме метрах в пятиста светилась набережная Анапы. Волны набегали с моря и закручивались белой пеной на мелководье. Мой буксир по-прежнему лежал на левом боку как подстреленная птица. Тоскливое зрелище.
Сказал боцману, чтобы он следил за порядком работ, пошёл в каюту и прилёг на койку. Заснул мгновенно. Но, как обычно в таких случаях, даже во сне слышал и понимал, что происходит с пароходом. На душе было тяжело: если не снимемся до 8 утра, то есть, через двое суток после посадки на мель, то это уже классифицируется как авария. А это значит, транспортная прокуратура заводит дело, расследование с участием Службы безопасности мореплавания из министерства, и пошло-поехало, до суда. А там: да здравствует Советский суд — самый быстрый суд в мире!
Но я всё равно спал. Необходимо было хоть немного восстановиться. Человек, который не в состоянии в таких случаях расслабиться, заснуть хоть на полчаса, быстро «сгорает» от физической усталости, стресса и уже не может быстро, правильно оценивать ситуацию и принимать решения.
Где-то в 6 утра мне сквозь сон показалось, что судно пошевелилось на грунте. Я встал с койки на палубу и обнаружил, что крен на левый борт почти выровнялся.
Вышел из каюты, взял футшток, промерил глубину вдоль бортов и под кормой. ВМ продолжал работать винтом, уже вплотную стоя к нашему форштевню.
Я разбудил стармеха Лёшу Гальчука:
— Лёша! Пароход, кажется, зашевелился. Готовь главные двигатели. Попробуем дать «Полный Вперёд» и сойти с мели. Всё-таки у нас упор винта на полном — 18 тонн! Должны сойти.
Лёша заволновался:
— Володя, подожди! Кингстоны ещё в песке. Забьём песком весь охладительный контур! А винты с насадками? Не повредим? Опасно!
— Опасность, Лёша, это название всей нашей жизни. Чёрт с ним, с охлаждающим контуром! Через два часа уже будет двое суток. Надо успеть. А холодильники мы разберём и почистим. Надо будет сразу дать полный ход на 10—15 секунд.
Через четверть часа Лёша доложил, что главные двигатели готовы. Я дал команду на ВМ-73 прекратить работу и отойти. Поднялся на мостик, мысленно перекрестился и подумал: «Ну, Господи, благослови!» — и поставил обе ручки машинного телеграфа на «Полный Вперёд».
Пароход затрясся, как в лихорадке, сделал несколько рывковых движений в сторону моря и сполз с мели! На палубе матросы жиденько закричали «Ура!». Я сразу поставил машины на «Стоп» и крикнул боцману:
— Боцман, вира якорь!
Вызвал по УКВ СС «Черноморец» и ВМ-73:
— Снялись с мели в 06.25! Запишите в судовые журналы это время.
Можете представить, что я чувствовал в этот момент! Ворота тюрьмы были совсем близко. Родина в те времена сурово карала своих сыновей за порчу государственного имущества.
Старпом Петя Кононенко прибежал на мостик:
— Николаевич! Что?! Снялись с мели?… Не может быть! — он не мог поверить такому счастью. Петя почти двое суток провёл в прединфарктном состоянии. Теперь же инфаркт и тюрьма отменялись, и он, даже без моей команды, с энтузиазмом приступил к своим обязанностям старпома.
Не теряя времени, «Черноморец» повёл нас на буксире в Сочи. Гальчук со своими механиками и мотористами в едином порыве бросились в машинное отделение разбирать систему охлаждения главных двигателей, выгребать из холодильников и кингстонов песок. А я попил чаю с черствым хлебом, упал в своей каюте на койку и заснул.
Ближе к обеду в каюту зашёл Лёша Гальчук:
— Володя, мы все системы прочистили и собрали. Можно запускать главные двигатели.
— Так быстро? Я думал, вы сутки будете возиться. Даже поспать мне не дали.
— Мы торопились. Хочется в Сочинский порт своим ходом зайти.
Да, это было правильно. Если бы нас без хода, как подстреленную чайку, затащили в порт на буксире, это было бы обидно. А своим ходом — это совсем другое дело! Вроде как, мы победили.
Пошёл на мостик, вызвал по рации «Черноморец»:
— Борис Дементьевич, мы сейчас дадим машинами «Малый Вперёд». Буксир пока не будем отдавать, минут десять поработаем машинами, посмотрим, как дела. Если всё будет нормально работать и вибрации от винтов не будет — тогда отдадим буксир.
— Николаич, а вы там, оказывается, не спите! Ну, давай, пробуй! Желаю удачи!
Я поставил оба машинных телеграфа на «Малый Вперёд». Пароход, как всегда при запуске двигателей, вздрогнул, и послышался равномерный звук работающих дизелей. Вибрации не было — значит, винты и насадки не повреждены. Опять мне повезло!
Через несколько минут на мостик поднялся старший механик Гальчук, усталый, но с радостным выражением лица. Я сказал ему, что в промасленной робе, с ветошью в руках, без оранжевого галстука он выглядит гораздо лучше.
— Ты всё шутишь, Володя! Кажется, всё нормально… Можно своим ходом идти. Когда дашь полный ход, переключимся на валогенератор и займёмся вспомогательным дизель-генератором. Там тоже в холодильнике песок.
Это было уже на траверсе Туапсе. Я попросил Ткабуладзе, чтобы они отдали буксир, мы пойдём своим ходом. Борис Дементьевич с сомнением в голосе:
— Понял. Ну, попробуй. Я на всякий случай сбавлю ход и рядом пойду. Давай, догоняй!
Отдали буксир, я дал полный ход, и «Туркмен» побежал с удивительной скоростью — 13,5 узлов. А до посадки на мель мы выжимали только 11,5, не больше. Объяснялось это просто: песком хорошо почистило от ракушек и водорослей корпус, винтовые насадки и винты.
Мы без труда догнали и обошли «Черноморец», теперь уже он пытался нас догнать. Борис Дементьевич возмутился по рации:
— Володя, вы куда? Я вас догнать не могу! Мы так не договаривались!
— Борис Дементьевич, я его не могу остановить! Этот туркменский скакун закусил удила и несётся в сторону родной конюшни!
По прибытии в Сочи на борт «Туркмена» пришёл инспектор Регистра (технический надзор), освидетельствовал судно и подтвердил, что после посадки на мель техническое состояние буксира соответствует нормам. А такие показатели, как скорость и удельный расход топлива на милю, даже улучшились.
Руководство отряда несколько дней пребывало в нерешительности. Не могло понять, что со мной делать: то ли строго наказать за катастрофу, то ли наградить за спасение судна. В конце концов победила «справедливость». Был издан универсальный приказ, где меня сначала похвалили за решительные и удачные действия, в результате которых удалось быстро и без повреждений снять судно с мели, а в следующем пункте приказа меня, в назидание другим, понизили временно до старшего помощника. На словах главный инженер пояснил мне, что фактически я остаюсь руководить экипажем и судном, разницу в зарплате мне компенсируют премиями. А на это время на «Туркмен» будет назначен условный капитан.
Петю Кононенко сначала хотели убить и уволить по статье, но я за него решительно вступился. Его для начала послали в отпуск отдохнуть и предложили, как я просил, после отпуска поработать диспетчером отряда. Это ему очень подошло, и Петя проработал диспетчером до самой пенсии.
Вся эта шумиха вокруг кораблекрушения длилась несколько дней. Когда всё было решено, я подумал, что неплохо было бы, для укрепления морской дружбы, отметить эту удачно завершённую катастрофу с участниками событий за дружеским столом. Разогнать «фэршлюс», так сказать. К примеру, в ресторане. Это было несколько парадоксальное решение, но я чувствовал, что это поможет. Надо было как-то перевернуть эту мрачную страницу. Объявил заинтересованным лицам, что завтра вечером состоится праздник в ресторане «Адлер» по случаю счастливого спасения на водах. Пригласил Петю Кононенко, Витю Гусева, стармеха Лёшу Гальчука и моего брата Лёву.
Петя Кононенко сначала очень удивился. Не мог понять, почему, вместо расправы и злобных обвинений, я приглашаю его на праздник в ресторан. Немного подумав и покачав недоумённо головой, он согласился.
В ресторане за столом мы шутили сами над собой, вспоминая, как гребли по огромным волнам на гибнущий пароход, потом выныривали из-под перевернувшейся шлюпки. Припомнили Лёше его непотопляемый оранжевый галстук и несостоявшуюся свадьбу. Как всегда, когда опасность уже миновала, всё произошедшее, и особенно поведение товарищей в тот момент, казалось очень смешным. Так уж устроен русский моряк: не погиб — значит живи дальше и радуйся!
Лёша Гальчук в ответ на наши шутки про галстук не остался в долгу. Сказал, что пока мы в отряде тратили слова и разбирались с последствиями, он, не теряя времени на болтовню, пошёл с Зиной в ЗАГС и всё-таки женился, наперекор стихии.
Тут, конечно, все стали его поздравлять, наливать шампанское и спрашивать, в каком костюме он сочетался и что стало со знаменитым оранжевым галстуком. Лёша отбивался:
— Зина за меня в любом костюме пойдёт! (Это была правда. Они с Зиной прожили счастливо 37 лет. И только в этом году мой легендарный стармех умер.)
Все веселились, кроме Петра Кононенко. Он сидел грустный и смотрел в свой стакан. Потом подсел ко мне поближе и говорит:
— Николаич, я думал, что ты убьёшь меня за этот случай. Я же понимаю, что вина полностью моя… Тем более, ты предупредил меня, что штормовать в Анапе нельзя. А ты мне ни одного грубого слова не сказал. Да ещё в ресторан пригласил и угощаешь шампанским…
Мне было понятно, что он чувствует. Некоторые моряки после такого промаха кончали жизнь самоубийством. Нужно было вывести Петю из этого похоронного состояния:
— Пётр Сергеевич, ты зря так переживаешь. Как говорил наш командир роты в училище: море есть море, а жизнь есть жизнь. Главное, что все живы. Между прочим! Ты, наверное, не знаешь, а во время войны каждый наш танк Т-34 был подбит в среднем три с половиной раза. После каждого раза танк восстанавливали, сажали новый экипаж и снова в бой. Вот я себя чувствую как танк Т-34. Я это говорю к тому, что если после каждого такого случая моряков убивать, то Чёрное море скоро опустеет. А в ЭПРОНе вообще некому будет работать. У нас тут как на войне…
— Нет, Николаич, я после этого на буксирах не смогу работать. Хорошо, что ты помог мне в диспетчерскую перевестись. Спасибо тебе.
Очень порядочный человек был Пётр Кононенко. Но на буксирах ему работать было не дано — не его вид спорта.
Пора заканчивать с этой трагической страницей в истории мореплавания. В заключение надо добавить несколько строк.
Я проработал несколько месяцев в должности старшего помощника на том же «Туркмене». Капитаном на это время прислали старого Фёдора Васильевича Белевича. Ему было 70 лет, и работал он капитаном на буксирах ещё с войны, на Чёрном море и на Каспийском. Вахты мы стояли поочерёдно по месяцу, в разное время, поэтому друг другу не мешали. Я по-прежнему руководил всем на судне и был материально ответственным. Белевич немного ревновал, потому что моряки, как и раньше, слушались меня и решали все вопросы со мной. Но я старался так поставить дело, чтобы к старому Белевичу все относились с должным уважением и он не чувствовал бы себя на судне чужим. В конце концов мы со старым капитаном подружились. Он по дружбе рассказал мне много интересного из прошлой морской жизни. Но об этом в своё время.
Интересен ещё один факт: через пару лет однотипный «Туркмену» буксир «Сабир», принадлежавший тоже ЭПРОНу, попал в ту же ситуацию в Анапе — был так же выброшен в штормовую погоду на мель, практически в том же месте. Но ему меньше повезло: он навалился на свайный пассажирский причал, разрушил его, получил множество пробоин и затонул. Пришлось провести большую работу, чтобы снять его с берега и привести в Сочи. Восстанавливать этот пароход не было смысла. Его отбуксировали на наш полигон в устье реки Псоу и порезали на металлолом.
Несколько лет назад, когда перед сочинской олимпиадой мы строили порт Имеретинский в том районе, я проходил по берегу моря и увидел торчащие из песка ржавые шпангоуты и часть киля. Догадался, что это останки «Сабира». Постоял несколько минут, вспомнил, как мы с Мишей Елизаровым в 1977—78 годах пережили на этом «Сабире» немало приключений и чуть не прослезился. Пароходы как хорошие люди — навсегда в памяти остаются.
