Было время, когда я не представляла или, точнее, даже не хотела представить, что моей мамы однажды не будет. Так же, как когда-то не стало отца. Мы знаем, что смерть неизбежна и нам всем, как правило, предстоит пережить родителей. Но даже, если разумом уже понимаешь, что жизнь родного человека близится к концу, то и тогда, до самого конца, в тебе всё противится этой неизбежности.
В то утро за окном царил локдаун «в короне», а дома жизнь шла своим чередом. Приготовила маме кофе с молоком по её вкусу (где больше молока, чем кофе), овсяную кашу с мёдом, и включила на компьютере ее дежурную утреннюю программу новостей на русском.
- Было вкусно? – спросила я, зайдя немного позднее к ней в комнату.
Мама показала большой палец в одобрение, а немного погодя произнесла: «Так шоколадки хочется...» «Конечно, принесу сейчас», – я взяла её чашку и вышла в кухню…
Когда я через пару минут вернулась обратно, мама полулежала как-то боком, откинувшись на спинку дивана, глаза были закрыты, она с трудом хрипло дышала. Внутри меня будто что-то оборвалось, я выронила шоколадку и бросилась к ней…
Меня вдруг пронзила мысль, что это агония (мысль именно пронзила, и я поняла, как верно это слово!), и в ужасе я стала звать её, просить открыть глаза, посмотреть на меня..., а мама никак не реагировала!… Мне казалось, что время вдруг потекло, как в замедленной съёмке, а на самом деле прошло не более пяти минут.
Я схватила телефон и набрала скорую помощь. Объяснялась, мешая в кучу чешские и русские слова… Кардиологическая скорая приехала буквально через 5 минут. Маму взяли в машину и сразу на месте, никуда не уезжая, стали что-то там делать. Я ждала снаружи, присев на парапет низкой ограды у дерева.
После приезда скорой прошло уже больше получаса… Наконец из машины вышла женщина-врач и направилась ко мне.
- У вашей мамы это похоже на мозговой инфаркт. Мы сделали обследование на месте, чтобы не терять время. Сожалею, но мы не можем давать в таких случаях положительный прогноз, тем более в возрасте за 70 и выше. Но мы делаем всё возможное, чтобы организм справился… Однако старые люди могут уже не выйти из такого состояния, а если и выходят, то это ненадолго, и это уже не нормальная жизнь, и сам человек уже не тот… Вы понимаете, о чём я.
- Что же мне делать? – спросила я.
- Вам?.. Я бы посоветовала готовиться к любому варианту. И постараться принять и тот худший. Для вашей мамы такой вариант, возможно, и не будет худшим… Поверьте мне, я знаю, что говорю…
Она посмотрела на меня и решительно добавила:
- Мы не оставляем таких пациентов родственникам. Вашу маму мы отвезем в больницу, где за ее состоянием будут следить. Она получит всё, что положено в таком случае. Сделаем более точное обследование, будем поддерживать лекарствами. Остальное зависит от организма.
- Как надолго? – решилась спросить я.
- По моему опыту, всё решится в течение 3-х или 5-ти дней, – сказала она, прямо посмотрев мне в глаза. Потом замолкла, ожидая, видимо, какой-то реакции от меня. Так как и я молчала, не зная толком, о чем спросить ещё, она продолжила:
- Мы не отправляем домой даже безнадежных пациентов. В любом возрасте. Мы тогда рекомендуем перевести их в специальное отделение для таких больных. Разумеется, идём навстречу в случае, если родственники просят вернуть пациента домой и смогут обеспечить и дома такой же стандарт.
Я смотрела на машину скорой, за стенками которой лежала моя беспомощная мама, и у меня стали наворачиваться на глаза слёзы.
Женщина-врач вздохнула и сказала:
- Вашу маму отвезем в больницу. В машину вас взять не можем, это запрещено сейчас, как понимаете – локдаун… Приходите часа через два в больницу, её уже поместят в отделение интенсивной терапии... –
Она посмотрела в сторону, как будто вдаль, и проговорила тише:
– Я сама пережила такое, и говорю вам прямо: через это надо пройти и справиться с этим...
Когда я пришла в больницу, меня провели в палату интенсивной терапии. Палата была на двоих, но в том момент мама была там одна. Она лежала всё так же с закрытыми глазами, к ней были присоединены разные проводки и трубочки. Над изголовьем кровати мигали и попискивали дисплеи приборов.
Я присела рядом, взяла её прохладную ладошку в свою, и слегка сжимала, стараясь согреть. Потом к маме пустили и моего мужа, он сел с другой стороны и тоже взял её руку в свою. Иногда я говорила ей что-то ласковое на ухо, в надежде, что она меня всё же услышит. Врачи и сестрички иногда заходили, смотрели на приборы, что-то поправляли, и снова уходили. Нас никто не выпроваживал, хотя было известно, что посещения при строгом карантине запрещены. Медперсонал просто проявил к нам понимание.
Так прошло часа два. Потом нам сказали, что близится дежурный обход врачей, извинились за то, что нам следует уйти. А так как локдаун, сказали нам, то можно будет снова прийти уже только завтра. Я поняла, что мы уже намного превысили все ограничения, и тут ничего не поделать.
Завтра пришло, но мамы уже не стало на этом свете.
Не хочу вдаваться в подробности того дня и последующих, это слишком личное.
Режим локдауна безжалостен к потребностям человека и его чувствам. Нельзя проститься с умершим человеком так, как можно было бы в нормальное время и как, возможно, хотел бы он сам.
Нельзя собрать знакомых для обряда прощания в крематории, а пара близких в пустом зале только усиливает эффект «апокалипсиса», будто не осталось вокруг людей, все уже вымерли. Службы в церквях запрещены, можно только опускать записки в почтовый ящик на двери.
Нельзя позвать знакомых на поминки, так как собираться группами запрещено, в том числе, и по домам. Да и не пришли бы некоторые, просто потому, что напуганы этим вирусным «монстром» с карантином и стали всего бояться. После смерти человека в локдаун всё последующее происходит так быстро, что не успеваешь опомниться.
Мама ушла без принятых прощальных ритуалов и речей. Будто «по-английски» – в молчании, быстро собравшись, не попрощавшись и не оглядываясь.
Возможно, поэтому у меня пока не очень получилось осознать эту свою утрату до конца, чему, наверно, и служат все людские ритуалы прощания.
Когда-то я не могла и не хотела представить, что моей мамы однажды не будет. Эта неизбежность уже случилась. А мне порой представляется, что мама все ещё сидит на скамейке в парке поблизости и наблюдает за тем, как вокруг своим чередом идёт жизнь.