Иванцовы прожили долгую и счастливую семейную жизнь. Когда муж Василий заболел и, пролежав всего неделю, умер, жена словно окаменела. На похоронах она не плакала, казалась одной натянутой нервной струной. Нина Петровна пребывала в шоковом состоянии. Она сидела, уставившись в одну точку на стене, с каким-то отрешённым, пугающим взглядом и молчала.
Сын, взял отпуск за свой счёт, остался после похорон в деревне с мамой, пытаясь её как-то поддержать, утешить. Но десять дней пролетело, а Нина Петровна оставалась словно замороженная. Феде пора было возвращаться на работу. Он решил взять мать с собой в город. Ну как её оставлять одну в таком состоянии? Он созвонился с женой, жена согласилась.
- Мама, мой отпуск кончился, завтра на работу. Давай поедем со мной?
- Мне всё равно, - ответила женщина равнодушным, ледяным голосом.
Голос мамы такой родной и близкий показался в этот раз каким-то незнакомым, чужим, но сын всё равно был доволен, что она не спорила, а сразу согласилась. Боялся, что придётся долго уговаривать, придумывал какие-то причины.
Прошёл месяц. Сороковины справили тихо. Фёдор с женой всё это время пытались оградить Нину Петровну от всяческих домашних дел, не волновать, не напрягать. Она по-прежнему, как и дома, сидела на диване, уставившись в одну точку, не участвовала в беседах семьи, безразлично ела, когда её звали обедать. Если вдруг не звали, она даже не обращала на это внимание, словно не слышала звон тарелок, ложек, вилок, доносящихся с кухни. Сын забегал в гостиную:
- Мам, пошли обедать. Ты разве не слышишь, мы уже садимся?
- Я не заметила, - словно очнувшись от сна, таким же чужим голосом, ответила мать.
Она действительно чувствовала себя чужой среди своих самых родных людей. Они её не понимали. Василия больше нет, он никогда не придёт, не обнимет её, не окликнет. Ей не с кем вспомнить их первый поцелуй, первую поездку к морю.
Дети были чем-то заняты, делами-заботами, а Нина Петровна неуверенно оглядывалась по сторонам, как будто искала поддержки или занятий для себя, но каждый раз слышала:
- Мам, сиди-сиди, не беспокойся, мы всё сделаем сами.
И каждый раз Нина Петровна ощущала себя ненужной, лишней. И мелькала мысль…
А зачем ей сидеть? Сидеть и ждать смерти? А зачем ей собственно жить тогда, без Васи?
Раз ничего не надо делать здесь, значит, она никому не нужна. Нужна была только мужу Василию. Жизнь казалась пустой, никчёмной.
От долгого сидения у Нины Петровны стали опухать колени. Фёдор однажды заметил это и сразу подумал насколько потерянным, неуверенным взгляд стал у матери, которая раньше не сидела без дела, хлопотала постоянно по хозяйству. Однажды он решил её попросить:
- Мам, женушка моя не успела салат приготовить. Может, поможешь? - сын с напряжением ждал ответа. Хоть бы встала, очнулась, пошла, наконец, к ним навстречу.
И мама встала, прошла на кухню, неуверенно спросила из чего готовить салат, но как только взялась за разделочную доску, за ножик, её движения стали уверенными, привычными, быстрыми.
Невестка с сыном переглянулись, улыбнувшись. Их дочь Сонечка, которая стала бояться бабушки, словно сонную, незнакомую, какую-то неживую, замороженную куклу, почти с ней не разговаривала. Однажды как-то вечером из детского сада Сонечка принесла ветку сирени. Аромат цветка заполнил сразу всю гостиную, Нина Петровна удивлённо уставилась на внучку:
- Сонечка, а что разве сейчас весна?
- Конечно, бабуля. Иди к окошку, посмотри какая красотища.
Нина Петровна встала, подошла к окну, долго смотрела на огромные благоухающие кусты сиреневых цветов и вдруг громко сказала сыну, входящему в комнату:
- Феденька, а ведь огород сажать надо по весне. Мне домой надо, огородом заниматься. Время пришло, а я тут маюсь без дела.
Сын остолбенел от этой простой фразы. Неужели мама оживает? Через два дня в свой выходной, сын отвёз мать в деревню. Когда они вошли в избу, Нина Петровна заметила куртку мужа на вешалке, погладила её и сказала:
- Васина куртка, он её любил одевать, говорил, что тёплая и лёгкая.
Фёдор замер, злясь на себя, что не догадался приехать заранее и убрать батины вещи, чтоб не ранить мать лишними воспоминаниями. Он тихо предложил:
- Может в шкаф убрать, мам?
- Нет, не убирай. Пусть висит здесь. А я буду смотреть, вспоминать. Мы же прожили долгую жизнь, есть, что из памяти достать. У многих нет таких воспоминаний, а у меня есть. Это дорого стоит.
- Мам, сегодня суббота, пробки на дорогах. Я пораньше поеду.
- Куда это ты голодный? Нет уж! Доставай из погреба картошку, капусту, огурчики. Все остатки надо достать. Я сейчас пожарю картошечку, пообедаем вместе, а потом уж поедешь.
Фёдор, который не любил обычно лазить в погреб, рванул туда радостный. Ведь голос мамы стал снова родным, близким, узнаваемым, заботливым. Она засуетилась, захлопотала и даже что-то тихонько, чуть слышно запела. Сын с облегчением вздохнул.
Ну, всё! Мама оживает, слава богу, гроза миновала. У неё заблестели глаза. Она ощутила тягу к жизни. Когда через два часа, сын уезжал, Нина Петровна, стоя у машины, поцеловала Федю и шутливо-грозным голосом проговорила:
- В следующие выходные жду вас в гости с Сонечкой. Я уже соскучилась.
Когда Фёдор выезжал со двора, он ещё раз оглянулся. Мать стояла, махала ему рукой и впервые за долгое время улыбалась. У Феди на глазах выступили слёзы. Слава богу, мать ожила по-настоящему, вернулась к привычному.
Значит, всё хорошо. Значит, будет жить!