- Да что это с тобой, Вано? - спросил один из полицейских.- Ты никак обиделся на погоду, что ли?
Обиделся, обиделся, - подтвердил Васо.
- За что же?
- А за то, что я его прервал!
Он окинул взглядом падающий снег и, бросив лопатку, зашагал в сторону автобусной остановки.
Вано был таким деловым, таким энергичным, что невозможно было поверить в то, как ему тяжело и трудно работать.
В квартале от своего дома он, не обращая внимания на школьниц, ждавших его около кинотеатра, подошел к своей парадной, где, как обычно, сидела мама с переводчицей, и заплакал.
Все это он изложил в письме своей матери, которое она переслала отцу в Кисловодск.
"Милая мама! - писал Вано.- Как же ты не понимаешь?
Мы вместе с Вано. И теперь, как видишь, мы действительно вместе. Он сказал, что он твой сын. То, что папа говорил про меня, неправда. Папа говорил о том, что нет мне места в Грузии, что мое место там, где я родился, где жили мои отец и мать. Он любит меня и всегда будет любить. С той самой минуты, как я сюда приехал. Мама, мама, прошу тебя! Я очень тебя прошу, но если ты не дашь согласия, я все равно уйду от папы и уйду к себе в колхоз, потому что хочу работать там как все люди, а не среди таких же, как мой отец, идиотов, как и он. Я очень виноват перед тобой, мама. Я должен был раньше подумать о твоих чувствах. Мама!.."
В тот вечер, когда доктор Кетова-Риккардо сдала Вано в психиатрическую лечебницу, проводившая его до дверей врач уговорила ее не сообщать Вано о том сочувствии, которое оказывают ему со стороны больных и даже надзирателей.
Выйдя из ворот лечебницы, Вадо остановился и посмотрел на свой новый дом. Улица была пустынна. Только вездесущий ветер гонял по тротуару маленькие щепочки, да временами доносилось приглушенное ворчанье эскаватора, скребущего асфальт на соседнем участке.