Предыдущая глава здесь
Неожиданно выпал снег. Он летел с низкого серого неба бесформенными ошметками и, соприкоснувшись с землей, истаивал, превращался в слякотный серый кисель, валиками расступающийся под ногами. Яна шла к метро. Денег оставалось критически мало, тратиться на такси было бы не разумно. Дул ветер, она дрожала и всю дорогу смотрела на свои мелькающие при ходьбе ноги, вернее, на острые носы замшевых сапог. Было жалко наступать ими в слякоть, и когда Яна дошла до метро, испытала облегчение, что теперь будет сухо и тепло.
Но в подземке тошнотворно пахло: едкий запах жженой резины и оплавленных проводов. Люди с бледными лицами смотрели в свои экраны. Яна тоже достала смартфон. Открыла «Инстаграм». День назад она выложила фото, где в купальнике сидит на берегу Аравийского моря: белый песок, бирюзовая вода, разлетевшиеся на ветру волосы. Под фото было более двухсот лайков. Слабый ток удовольствия прошелся по телу. Яна улыбнулась, собираясь читать комментарии, но машинально огляделась, интуитивно чувствуя внимание. Немолодой коренастый кавказец с лоснящимся, как его ботинки, лицом, заинтересованно рассматривал ее. Встретившись с ней взглядом, он сально подмигнул и кивнул на телефон, давая понять, что хочет получить ее номер. Яна скривилась. От мимолетного удовольствия не осталось и следа, захотелось умыться. Она презрительно сжала губы, нажала на три точки рядом с фото и добавила надпись: «Глядя на меня мужчины могут подумать, что я — сытый ужин, который можно получить по-дешевке. Господа, бифштекс может оказаться начинен стеклом. Слюнявые сердечки оставьте при себе. Мне интересны только те, кто платят. Если у вас нет нескольких сотен тысяч, которые вы готовы потратить на меня — идите лесом». Тут же появился комментарий некого ryabchenko: «Серьезные люди в инсте не сидят. Открытая продажа уместна на сайте содержанок. Помогу с регистрацией. Беру недорого, 10% от якорного спонсора».
«ryabchenko, не пойти ли тебе в бан!»
«Не принимаю советов от шал-ав»
Лицо Яны мгновенно залило жаром. Она забанила ryabchenko и с мстительным злорадством удалила ветку комментариев. Но тут же пожалела, хотелось зайти к этому уроду на страницу и посмотреть, что это за хер с горы. Яна бросила телефон в сумку и вспомнила, куда едет и зачем — внутри сумочки неуместно торчал белый конверт. И хотя она еще сомневалась в своем решении, все же ryabchenko моментально истерся из мыслей, как незначительное грязное пятно.
В супермаркете она купила зажигалку, жидкость для розжига мангала и банку энергетика. Хотелось курить, и она взяла пачку «Винстон Лайт». Ветер пронизывал, забирался под куртку. Яна дрожала. Стоя у урны, она выкурила подряд несколько сигарет, запивая приторным синтетическим пойлом. От страха и нервозности она не ощущала тела — одно перекрученное жилами, толкающее в грудь напряжение. Еще раз открыла сумочку. Конверт белел с какой-то даже укоризной. Яна знала, что внутри билет на тот самый спектакль, в котором мечтала получить роль. Такая вот усмешка судьбы. События были как узлы, затягивающиеся на нервах.
В театре Яна сдала куртку в гардероб и несмело прошла в фойе. Она ждала и в то же время опасалась, что встретит кого-нибудь из знакомых. Непрестанно озираясь, она жалась к стене. Вокруг были чужие и непримечательные люди, в основном пожилые женщины, блекло и бедно одетые. От них так и несло замшелой интеллигенцией. Шуршали обрывки фраз: «актерская игра…», «талант…», «премьера..». Яна разыскала свое место в зале, оно оказалось в одной из центральных лож.
Множество кресел пустовали. Рядом с Яной заняты были только три. Погас свет, начался спектакль. Яна не понимала ничего. Какие-то люди, выхваченные световым пятном, бегали, кричали, двигали деревянные лестницы, махали палками и кусками материи. Действие представляло из себя балет, где забинтованная в матерчатые полосы актриса, похожая на мумию, а не на Деву, что-то выкрикивала и прижимала руки к груди. Мужчины в кожаных доспехах следовали за ней по пятам, то и дело выхватывая из-за пояса искусственные мечи. Как Яна не сосредотачивалась, ей не удавалось обнаружить связности между событиями на сцене. Ее сознание, замкнувшееся в одну короткую электромагнитную схему, где мысль бегала туда-сюда, как переменный ток, плавилось от напряжения, не оставляя возможности понять. Яне было необходимо решенье. Но она не могла. Она ждала знака судьбы.
Включился свет, застучали сиденья. Яна встала и пошла куда-то, просто потому что надо было идти. Неожиданно она оказалась в буфете. Это был тот же зал, только без скатертей и фуршетных линий. На мраморной барной стойке стояли тарелки с бутербродами, к ним тянулась очередь. Все было буднично, и не верилось, что там, с изнанки, в кулуарах театра, скрывается тот самый кабинет, косо стоящий стол, потертый диван и «Сатурн» на полке. Возле кофе-машины суетился мальчик — официант с бесцветными волосами. Он и теперь показался Яне некрасивым. За дальним столиком сидел Вадим. Он смотрел в телефон. Широкие скулы, резко очерченный подбородок, косая, неровно подстриженная челка, падающая на глаза. У Яны задрожали колени. Она спряталась за угол и слушала, как стучит о грудную клетку сердце. На нее оглядывались, будто удары были всем слышны.
Торопливо пройдя по коридору, она нырнула за плотную бархатную портьеру и оказалась в холле, где висели портреты актеров и режиссеров. Леонид Захарович был выше всех. Самодовольное лицо и сладострастные губы. Вот ее враг! Он олицетворял собой мужской мир — мертвый и воняющий трупным смрадом театр. Сатурн, пожирающий детей. Он пока еще задает правила , но она знает, как вытащить на свет его лицемерие. Она не побоится принести себя в жертву.
В зрительном зале приглушенно заиграла музыка. Начался второй акт.
Она быстро поднялась по лестнице, прижимаясь к стене, чтобы быть незаметной из бара, нырнула в ложу и погрузилась в кресло, как в окоп. После антракта здесь никого не осталось, зрители переместились в партер. И Яна поняла — вот он, знак. Решение принято. И сразу же стало легче.
Вторая часть постановки неожиданно ее захватила. Взят Орлеан, коронован Карл, а Жанна уже в опале.
— Откуда ты знаешь, что права? – кричал высокий худой человек в черном.
— Знаю, — отвечала Жанна. — Мои голоса...
— Ты останешься одна — одна как перст — со своим тщеславием, своим невежеством, своей самонадеянностью, своей кощунственной дерзостью! — грозил епископ, и каждое слово отзывалось в Яне, будто он говорил о ней.
— Да, я одна на земле. Я всегда была одна. Мой отец велел моим братьям утопить меня, если я не буду сидеть дома и сторожить его овец. Пусть погибнет Франция, лишь бы его ягнята были целы!... Я понимаю теперь, что одиночество Бога — это его сила, — ибо что сталось бы с ним, если бы он слушался всех ваших ничтожных, завистливых советов? Ну что ж, мое одиночество тоже станет моей силой.
— Кощунство! Кощунство! В нее вселились бесы!
— Чудовищно! Дьявол среди нас!
— Зажигай огонь! На костер ее![1]
Жанну привязывали к кресту. Окруженная сияющим ореолом искусственного пламени, она вскидывала руки. Внутренний голос сказал Яне: «Теперь!» Она достала из сумки пластиковый пузырек, облила колени, свитер на груди, соседние кресла, пол, остатки выплеснула на портьеру. Чиркнула зажигалкой. Поднесла к себе. Замерла. От ужаса сжалось где-то в районе солнечного сплетения, подступила к горлу тошнота. Захотелось бежать. Вмиг вообразив, как вспыхнут волосы, как надуется волдырями краснеющая, болезненно уродуемая кожа, как выжрет пламя глаза. Огонек зажигалки плясал прямо перед зрачками. Она закрыла веки, но он продолжал вздрагивать, отпечатавшись на сетчатке. Выдох – вдох. Выдох. Почему она должна умирать?
Сзади послышала скрип двери, и Яна, испуганно дернувшись, спрятала зажигалку в руке. Сотрудница театра, незапоминающаяся женщина средних лет, заглянула, кивнула Яне и исчезла. Спектакль подходил к концу. Яна снова чиркнула зажигалкой и поднесла ее к обивке соседнего кресла. Ворс вспыхнул. Она инстинктивно отдернула руку, потом встала и сделала шаг назад, потом еще один. Бархат горел неохотно и поверхностно, почти сразу гас, оставляя на сидении большие черные кляксы. Казалось, что вот-вот потухнет. Но пламя спрыгнуло на пол, резво пробежало короткий, в полметра путь, и сразу же занялось портьерой. Яна попятилась к выходу, проскользнула сквозь фойе и побежала вниз по лестнице, болезненно и воровато придерживая подмышкой сумку. Она выскочила из театра через тяжелую двойную дверь на улицу. Никто не остановил ее.
[1] Реплики из пьесы Бернарда Шоу «Святая Иоанна»
Продолжение здесь