Эспада очнулся под утро. В голове шумело, болело все тело, словно он год провалялся в припадке эпилепсии.
Спина чесалась, ноги стонали, руки, казалось, сходили с ума от желания схватить что-то и убежать, скрыться, спрятаться, спрятаться. Пахло сыростью и почему-то сгоревшей смолой. Эспада попробовал пошевелиться, но обнаружил, что тело не подчиняется ему.
Плохое самочувствие не испортило ему настроения, но растревожило изрядно. С чего вдруг и при каких обстоятельствах он разлепил веки, Эспадой так и осталось загадкой.
Тихо скрипнула дверь. Другой.
Стражники, охранявшие дверь, не шелохнулись.
Эспаду замутило от запаха тления. Он открыл рот, чтобы попросить воды, но смог издать только хрип. Попытался пошевелить рукой, но понял, что руки тоже не слушаются, и лишь покрепче вцепился в посох. Монах прошел вглубь келии и остановился перед Эспа-дой.
- Он жив, - сказал монах, и Эспаду замутило еще больше.
Наставник Ордена должен жить в состоянии полнейшего покоя. Душа обязана беспрекословно подчиняться разуму, и только тогда она может чувствовать себя счастливой. То, что делал сейчас Эспанда, было запрещено уставом. И хотя он не видел причин для недовольства, но готов был сжечь того из них, кто посмеет нарушить этот запрет. Однако келью озарил луч, разрезавший темноту, и рука Эспады упала на пол, словно ее отрубили.
Он потянулся, чтобы взять в руку свой посох, но его опередил стражник, бросившийся к напарнику. Все произошло за те доли секунды, что Эспарда глядел на приближающиеся к ним тени. Он даже не понял, как это произошло, но какой-то частью разума понимал, что должен защищать свою жизнь любой ценой.
Тем временем монах склонился над Эспадою и забрал из его руки посох. Секунда, и ему на плечо опустился, словно невидимая плетка, удар.
Сердце бешено стучало. В глазах потемнело. Эспада не мог ни пошевелиться – монах навалился на него, своим весом раздавливая, ни закричать – рука заныла еще сильнее и совсем перестал