В первые я попал на встречу одноклассников в 2007-м. Это была юбилейная — 20 лет с окончания школы. Ну не люблю я этих сборищ, может, потому, что особо близких друзей у меня не было в классе. Я всегда был одиночкой.
Потом учеба в меде — это занимало все время, все мысли. Я из ботаников, добросовестный студент. Дальше работа, семья... Ну, совсем не тянуло смотреть на постаревших однокашников, с которыми и отношений-то никаких не поддерживал.
Но на 20-летие меня затащили. Вечер был веселый, сумбурный... Много пили, как водится, вспоминали какие-то шалости и приключения, в которых я, к слову, почти никогда не принимал участия, я был домашним пареньком.
Рядом со мной сидел Вадик Смирнов, и он все время солировал — всегда таким был. Он произнес речь за наших девочек, потом перешел на воспоминания о том, кто в кого был влюблен... И вдруг толкает меня в бок и говорит:
— Ну, ты-то своих девчонок вниманием не баловал. Как в 10-м классе втюрился в Лину, так и ходил за ней. Красавица была! Куда она потом делась-то? Ты с ней поддерживаешь связь?
— Лина? Кто это? Я вообще не помню такую, — я пожал плечами, меня уже утомила его говорливость, и я вообще собирался ускользнуть домой.
— Ну не ври! — развязно обнял меня подвыпивший Вадик. — Такую не забудешь! И вообще, как забыть первую любовь...
— Правда, не помню. Ты что-то путаешь, — я с тоской искал пути к отступлению, и, на мое счастье, появилась Маринка.
Она увела Вадика танцевать, а я сбежал. Я уже был сыт по горло: пить столько не могу, учителей я повидал, а с моими одноклассниками, правда, я не знал, о чем говорить. По дороге домой я пытался вспомнить, кто та кая Лина. Нет, не помню! Ну, значит, Вадька спьяну что-то перепутал.
Второй раз это имя прозвучало на даче у родителей. Мы с сестрой разбирали завалы на чердаке и напоролись на коробку со старыми фотографиями.
Перебирали, смеялись, она даже прослезилась от умиления над некоторыми... И вдруг я увидел фото незнакомой девушки:
— Кто это?
— Здрасьте! — Светка покрутила пальцем у виска. — Это ж Лина! Не узнал?
— Не-а, а кто она?
— Со мной в художку ходила. Она была чеченка, кажется. Красотка редкая! И очень талантливая! Все наши педагоги прочили ей большое будущее. Она несколько раз дома у нас бывала, неужели не помнишь?
— Совсем не помню!
Я разглядывал лицо на фото, но ничего, то есть абсолютно ничего не всколыхнулось в моей памяти.
— Странно... Мне казалось, она тебе нравится. А ты-то ей точно нравился. У нее прямо щеки пылали при тебе... Она как-то исчезла сразу после выпускного. Уехала на родину, наверное... Интересно, как она живет?
Но мне, поскольку я не помнил этой девушки, было не очень интересно, а потому я скоро спустился к жене и дочке. Мы накрывали на стол, ужинали, потом отправились в город.Я благополучно забыл о Лине.
А через полгода случай опять напомнил мне о ней, да еще как! Я пришел по вызову к старушке со своего участка: ничего особенного, невралгия. Открыла мне дверь интеллигентная бабушка и вдруг, всплеснув руками, заверещала:
«Это ты? Дима ведь, да? Неужели это ты... вы?»
— Ну, я бы предпочел Дмитрий Сергеевич, — засмеялся я. — Но вы можете называть меня Димой. А мы знакомы?
— Как? Ты не помнишь? — старушка обиделась и даже прослезилась. — Ты ходил сюда к Лине! Вот тут, в этой комнате, они с матерью жили. Такая чудесная женщина, Седа. Ты и ее не помнишь? Она ж с тобой английским занималась, готовила к институту...
Я сдавала им комнату. А Лина была в тебя влюблена...
Тут мне стало как-то нехорошо. Да что ж это?! Провалы в памяти, что ли?
Кто, наконец, такая эта Лина?
— Послушайте... как вас? Да, Анна Дмитриевна... Может, вы напоите меня чаем? И мы поговорим... Вы расскажете мне про Лину и ее мать.
И про меня, раз уж я часть истории...
— Конечно, доктор. Ой, можно я буду звать тебя Димой по старой памяти? Проходи-проходи! Вот сюда, здесь они и жили, Седа с Линой. Тут остались ее рисунки... И кстати, ваш... твой портрет.
Я обомлел: на стене и правда, висел прекрасный акварельный портрет — мой. Мне лет 17...
И меня обожгло: как случилось, что я не помню эту девушку? Здесь что-то не так! Я наскоро осмотрел старушку, выписал ей рецепт и усадил за стол пить чай:
«Ну, рассказывайте!»
И Анна Дмитриевна поведала мне, что в 1985-м, когда похоронила мужа, а взрослые дети все разъехались по разным городам, она сдала комнату в большой опустевшей квартире двум приезжим — чеченкам.
Мать и дочь приехали, спасаясь от деспота мужа, как потом рассказали женщины, что бы начать новую жизнь. «Они просто спрятались здесь от своих горских родственников, — Анна Дмитриевна вытерла глаза. — Такие чудесные женщины! Седа и Лина. Мать преподавала английский, дочка пошла в 10-й класс той же школы. Она была очень талантливая, все время рисовала...»
И в художественной студии она познакомилась, как я понял, с моей сестрой, а потом со мной... И я часто приходил сюда, в эту квартиру. Седа занималась со мной языком, а Лина рисовала...
— Вы были так влюблены, бедняжки! — всхлипнула Анна Дмитриевна.
— Почему бедняжки?
— Ну потом же вас разлучили... Однажды сюда явились ее отец и дед.
Как уж они их нашли... Такие грозные мужчины. Горцы! Они и по-русски почти не говорили.
— И что? Не могли же они увезти их силой? — у меня заныло сердце.
— Увезли! — она тяжело вздохнула. — И никто не помог? — Да кто ж станет лезть... Семейное дело. Муж... отец... Да и некому было. Не стану ж я с ними драться.
А Седа как-то сразу сникла... Покорилась. Да и Лина молча подчинялась.
Вот ты ж тоже тут был... Но не сумел ничего сделать...
— Я??? Был тут?
У меня даже сердце замерло. Как это? Значит, при мне этих бедных женщин скрутили, силой засунули в машину, увезли, а я ничего не предпринял! Как же так! Почему же я ничего не помню?
Я был в таком отчаянии, что Анна Дмитриевна побежала к серванту и принесла маленький графин с водкой. Налила в крошечную рюмку.
Я сглотнул и снова на нее уставился:
«Как все произошло?»
Она пожала плечами: мол, как-то это все быстро сделалось. Ей велели уйти в свою комнату, скорее знаками, чем словами.
А меня старик чеченец взял за шкирку и так тряхнул, что я осел в углу, как мешок, и не шевелился...
«Я уж думала, не убили ли они тебя, — вспоминала старушка. — Ты сидел тихо-тихо, точно уснул. А потом, когда они уехали, я попыталась тебя привести в чувства, но ты был как тряпичная кукла...
Я даже подумала, что они тебя загипнотизировали... Ты как во сне поднялся и пошел куда-то, я видела в окно.
Хотела пойти за тобой, проводить. Но от всего случившегося мне стало плохо... Я повалилась на диван, а когда очнулась, все было тихо. И в общем, больше я не видела ни их, ни тебя».
От ее рассказа мне стало нехорошо. Так что это было? Правда, что ли, гипноз? Я ведь и сейчас, когда уже все знал, так и не вспомнил ее! Ничего этого я не помнил...
— И что? — спросил я, чтобы что-то сказать. — Ничего не осталось после них? Может, каких-то писем? Может, на них адрес можно найти?
— Нет, ничего не осталось. Вот только ее рисунки. Там в углу папка, в ней их много... Такая талантливая девочка! — Анна Дмитриевна снова заплакала.
Я посидел с ней еще немного, убедился, что с давлением все в порядке, поцеловал ее руку и направился к выходу. У порога обернулся: «Можно мне взять этот портрет?»
Она принесла мне его прямо в рамке. По дороге домой я соображал, что могу сделать.
Да, собственно, что тут сделаешь? Искать Лину? А зачем? Прошло 20 лет!
У каждого своя жизнь... И потом, что хотите делайте со мной, но я ее совсем не помню!
Дорогие читатели ставьте лайки, пишите комментарии и подписывайтесь на мой канал.