Не далее как вчера вечером, прогуливаясь по аллеям Царицынского парка и любуясь красотами тамошнего архитектурного ансамбля, произошел у нас любопытный разговор, который, узурпируя ваше внимание и рискуя ввергнуть себя в пучину нерасположения, все же возьму на себя смелость тут его изложить.
Пройдя через арку ажурного каменного забора, ограждающего внутренний двор Большого и Малого корпусов, двинулись дальше по Березовой перспективе в сторону Фигурного моста. Варвара, остановившись и придирчиво осмотрев фасад Большого корпуса, изволила заметить:
– Как бы они такую махину зимой обогревали?
– В смысле, как обогревали? – не понял я. – Дровами конечно же, как еще?! В технических помещениях стояли печи и от них по сложной системе воздуховодов, тепло поступало в помещения дворца.
Одарив меня скептическим взглядом, Варя с явными нотками недоверия в голосе, усомнилась:
– Это ж сколько дров то понадобилось бы чтоб такую громадину протопить!! Тут уж и я засомневался… Еще раз обозрев громадину реконструированного дворца, хоть и неуверенно, но все же возразил, – Ну знаешь, все-таки не кого-нибудь, а саму Императрицу российскую обогревать собирались. Могли бы уж себе позволить!
А вот если бы не смогли..... И тут же на дисплее воображения замелькали картинки выстраиваясь в стройный видеоряд совершенно альтернативной истории.
1779 год от Рождества Христова генваря 10-го дня. В спальном покое звенящая морозная тишина. Солнечный лучик, едва пробившись сквозь толщу синеватого инея укрывшего вершковым слоем оконное стекло, затерялся в глубине алькова. Наледь, обтекая подоконник корявыми, ноздреватыми наплывами ниспадает на покрытый тонким, прозрачным ледком узорчатый, карельской березы паркет. Тяжелые, бархатные с золотом портьеры застыли пурпурными торосами. В углу, давно никем не замечаемый, мумифицированный трупик замерзшей английской левретки Дюшесы. Не до неё… Императрица и Самодержица Всероссийская, Московская, Киевская, Владимирская, Новгородская, Царица Казанская, Царица Астраханская, Царица Сибирская и прочая, и прочая, и прочая, с трудом выпроставшись из-под вороха куньих шуб и песцовых одеял, смешно сморщив носик и согревая дыханием замерзшие кулачки, с некоторым грассированием, (все ж не русских, а прусских, самых что ни на есть ангальт-цербстских кровей), кричит в сторону закрытых дверей, ведущих в приемную залу:
– Иваныч, едгит тебя чегез когомысло!! Да пгикажи уже печку затопить, а то силоф моих более нетути!!
Обер-камергер Иван Иванович Шувалов – генерал-адъютант, сенатор, меценат, основатель Московского университета и Академии художеств, член Императорской Российской академии и не менее действительный тайный советник, перепугано подорвавшись с сундука, на котором задремал было после обеда, ничего не понимая и вытаращив спросонок глазищи, как краб раскорячивается на смерзшемся в каток паркете и пытаясь встать заваливается на спину. Уже из этой совершенно не сенаторской пропозиции, продолжая сучить ногами, верещит тонким старческим дискантом:
– Кончились дровишки-то матушка Екатерина Алексевна… Уж почитай к Рождеству под чистую все стопили. Таперича ждем с Вологодчины подвозу. Обоз дровяной должЁн прибыть.
– Хеговатенько, Иваныч, хеговатенько… Ну, пгикажи хотя б штоф беленькой подать, да пигожок с вязигой, а то ноженьки ужо холодеють… Гученьки до того заиндевели, что пего из пальцев выпадает, а мене ж еще шашнадцать указов писать. Понимать надобно!
И сама опять нырь под шубы и уже из меховой уютной теплости, с едва скрываемым негодованием:
– Да что ж это такое –то, итить вашу мать!!! Совсем стгах Божий потегяли!! Импегатгицу госсийскую замогозили!! Иваныч! Да где ты там застгял, чегт стагый, вели что ль выпоготь кого не то, или сундук свой спальный пгикажи в печь кинуть…
Уже бегу, матушка государыня! Бегу! Да разве же сундуком то обойдется. Дык и на чем же я-то почивать стану? Ох, грехи наши тяжкие… С трудом передвигая скрюченными старческим ревматизмом ногами и балансируя на скользком паркете, сановник поплелся в каморку к царскому истопнику, строгому мужику Ферапонту. До прибытия обоза оставалось осьмнадцать деньков…