1223 г. В наказание за выходки разбойников, на Мерв брошено два монгольских войска. Нойон Карача ведет воинов, Шиги-Хутуху поручен хашар. Наполнив его афганцами и халаджами, монголы раз и навсегда закрыли мервские главы.
Продолжение. Предыдущая часть и разбойничий гонор, разбегаются ЗДЕСЬ
Музыка на дорожку
Пренебрегающий своим делом, ответит за чужие
Одно за другим на остатки Мерва полились бедствия. Сперва несчастные не дождались из набега своих. Следом по их душу явились чужие.
Пожалеть простых людей, сказав что они сильно страдали от разбойничьей власти Туркмена - слукавить. Да, грабители их объедали и притесняли, бесчинствовали и били, но это была единственная за сотни (тысячи?) лет власть, которую любили по-настоящему. Поминая теплым словом не на страх, а на совесть. И даже (не все) бесплатно.
Народная власть пришлась народу по сердцу тем, что полностью снимала ответственность за себя и судьбу. Человек жил как скажут, а не как должно. Лишенный необходимости кропотливого поиска правды, ее мучительного применения к собственной жизни и несносного сравнения себя с ней.
Все упростилось, сводя жизнь к приказам.
Принеси - отнеси.
Убери - помой.
Дай сюда - иди отсюда.
Этого оказалось достаточно, чтобы унять душевную сумятицу, избавив людей от несносного ига самовластья.
Теперь человек не то что собственностью, он и жизнью то своей располагал едва. А весь суд (подобие его у разбойников имеет место) сводился к тому, верен он существующему порядку или нет. Все остальное назвали условностью. Условностью оно и было.
Удивительно-ли, что отряд Туркмена ждали с невестиным трепетом, ревностно поделив между собой, кто примет коня и очистит сапог. И честь эту свою, другому уступать никто не собирался.
Куда-уж там Арслану с его пресным милосердием, и свободой воли. Не нужна она никому (глупец!). Не нужна!
Не нужна, так не нужна.
След туркменов простыл. Ввместо них явились монголы. Первым в Мерв ворвался старый знакомый Карача-нойон. Вынырнув внезапно, он порубил до кого дотянулся, захватил запасы зерна и был таков.
Тысячу Карачи составляли степные удальцы. Люди битв и сыновья охот. За грязную работу они брались неохотно. Да и необходимость в этом отпала.
Монголы успели поставить опустошение на поток, запустив колесо самоистребления земли. В этот раз могильщиками стали афганцы и тюрки-халаджи, которых Шиги-Хутуху (названный брат Чингиза) гнал с воющих перевалов Пешавара, гарчистанских ущелий и садов Газни.
Стотысячный хашар пылил по земле, и шли туда с охотой. Предстоящая работа людям нравилась, и манила. Помимо склонности к насилиям, в сбродные полчища гнала месть. Полторы сотни лет назад гордый Мерв (столица сельджуков) сокрушил империю Газневидов, где халаджи и афганцы занимали ведущее положение. И вот настал его черед плакать.
Пусть сам город о своих победах не помнил, но другие о них не забыли. Так бывает с человеком, и всегда случается с государствами. В отличии от людей, народы обиды помнят, и не прощают. Лишь пошатнись и появится мститель.
Выказав завидную осведомленность в хорасанских делах, монголы безошибочно выбрали Мерву могильщиков. Со стороны их злодейства кажутся невозможными, потому слово очевидцу.
Он один из немногих выжил, и много где побывал после, не приукрашивая рассказы. За что его ценили немногие, и не любили все.
Любовь по долгу
Не желая знать Бога, человек хочет иметь свои дела на Его земле...
В сонме заблуждений рожденных падшей природой, особняком стоит любовь по долгу. И хотя случаются огрехи хуже, глупее найдутся едва-ли.
Жил в Мерве молодой человек по имени Юсуф, отличавшийся вдумчивым нравом и любознательностью. Свою голову (и сердце) он набивал обрывками знания. С той жадностью с какой его сверстники запивали мясо вином, и влекли на ложе красавиц.
Избегая порочных мест, Юсуф проводил досуг в библиотеках и медресе, усваивая слово. Но как и все в его жизни усвоение было урывочным, а значит и смутным.
Учителя у Юсуфа не было, а у кого нет учителя - тот и сам им не станет.
Как-то, перепутав благочестие с непрошенной снисходительностью, Юсуф решил жениться на некрасивой. Осчастливить хотя-бы одно живое существо, и порадовать Бога. То что тем самым он оскорбляет девицу, а еще больше ее Создателя (и Отца) Юсуф не подумал.
Думал он вообще редко, почитая озарения приходящими свыше. Для него это означало усердие в исполнении, а не в раздумьях. Вскоре Некрасивая нашлась и много слов ей не понадобилось. Неизбалованная лестью, она и его угловатостью сразилась наповал.
Так Юсуф лишил себя суженой, а Некрасивую человека, что выбрал бы ее не за то, что она некрасива. Тем более, что некрасивой она не была.
Долго-ли, коротко-ли жизнь шла своим чередом достигнув рубежа, когда человеку уже требуется представить себе и людям хоть что-то. Ничего кроме Некрасивой и нескольких полузабытых хохм у Юсуфа не было.
Потому-то (наверстывая упущенное) он и рванул в игорные дома.
Ночи он проводил меча кости, днем отсыпался. Как жила в это время она, интересовало немногих, и мужа в последнюю очередь. Утомленный проигрышами (и скукой), Юсуф разочаровался в поисках истины, а Некрасивую обвинял, что это она у него украла жизнь.
Что до Некрасивой, то его негодование она усмиряла тишиной, а юношеский порыв вознаградила любовью зрелой. Еще она не докучала норовя попасть на глаза с детьми. Не покупала фальшивой чувственностью, чувственность настоящую. Не умилялась бабочке (в животе) и не лезла (вдруг) с неуместной откровенностью. Даже слышать которую мужчине вредно.
Словом Некрасивая не грешила подобно товаркам, норовящим размыть соль слащавостью, вместо того чтобы крепить слащавость солью. За это Юсуф ее терпел.
Окончательно проигравшись он успокоился. Жил в подвале, зарабатывал переписыванием книг и смешными рассказами по харчевням. Особых денег это не приносило, да им (с Некрасивой) много было не нужно.
Так бы и померли они в забвении, если бы в Мерв не пришел Толуй.
Оторванность от общества сделалась покрывалом, а привычка не выказываться спасением. Еще Юсуфу помогла бережливость, так как непостоянство заработков, приучило делать запасы.
Говоря проще их с Некрасивой не заметили в первый погром. Во второй, привыкший не доверять людям Юсуф не пошел на зов фальшивого муэдзина.
С Арсланом они разминулись, а разбойники всегда тяготили его книжную натуру, тяготевшую к тишине.
Но молчание открывает глаза и уши. Потому Юсуф увидел все, а узнал больше. Он то и рассказал, что афганцы делали в Мерве, и как им с Некрасивой удалось уцелеть.
Афганская овчарка
Собаки не говорят, но понимают. Люди не понимают, но говорят.
Удар стотысячного полчища пришелся по пригородам Мерва. Так монголы раз и навсегда подрывали людской ресурс Оазиса. Лишая его жизни сейчас, и возможности ее восстановления в будущем.
Людская масса оказавшаяся в руках скорректировала задачи с частичного разрушения символов города до планомерного уничтожения жилой застройки. Сорок дней и ночей трудился хашар, проявляя рабочее рвение и прыткость в насилиях.
Прочие губители Мерва имели какой-то изъян. Вроде изломанной вычурности фанатика, кропотливой дерганности женщины-палача или расхлябанности разбойника.
Даже Белый Князь Хумаюн разочаровывал. Работая по долгу, а не по зову. Его дуболомная старательность была начисто лишена вдохновения. Само же действо напоминало брачную ночь супругов, сосватанных по расчету. Та же сладость, да иная радость.
Другое дело афганцы и халаджи Шиги-Хутуху
У них злодеяния стали народной песней, а исполнители не утомлялись, работая с воодушевлением одержимого. В кои-то веки людям разрешили побыть собой.
Джувейни:
Халаджи из Газни и афганцы, насильно согнанные в войско, своими руками творили такие зверства, которых еще не видели люди. Одних они сожгли на огне, остальных предали другим смертельным мукам, и не пощадили ни одно живое существо. Итак они провели сорок дней, а потом ушли
Разноликие и разномастные, молодые и старые, красивые и безобразные. Упоение изуверством сбило всех в злобную массу, питая алчные души испариной жертвы. И таким тоже бывает человек...
Уцелевшие жались по подвалам и норам, слушая незнакомую быструю речь. Ее течение само по себе звучало пугающе, особенно если говорящий был весел. А веселы они были все.
Утомившись ожиданием смерти, человек бывало и сам улыбался, когда его обнаруживали охотники. Десятки волосатых рук волокли несчастного на муки, а он хохотал. Пусть хоть так, но все кончилось.
Чернявые и рыжие, многие с голубыми глазами и печатью добродушия на лице. В мирное время, в единой стране они могли располагать к себе разговором и шуткой, а во время войны стали бичом.
Худшим злом были их свирепые псы, натасканные на поиск людей и их терзание. Афганские овчарки не обращали внимания на запах кота и шорох крысы. Но едва учуяв человека, оглашали округу грозным лаем, к вящей радости хозяев.
С таким-то псом на тридцать седьмой день истребления, и встретился глазами Юсуф. Он жил в норе, откуда видел все.
Это время затворник провел стойко, не поддаваясь уговорам Некрасивой отвернуть лицо от афганских костров, и заткнуть уши от дикого воя соотечественников. В ответ Юсуф качал головой и гладил по голове Некрасивую, не выпуская из рук кинжала, отточенного неумело, но достаточно.
Взгляд пса напоролся на сухую уверенность человека, забывшего что мужчинам тоже свойственно плакать, а где-то на свете улыбаются шуткам. Таким Юсуфа сделали картины смерти, таким он до смерти и оставался.
Много усилий приложил Бог, чтобы спасти настырного благодетеля с его непрошенными дарами. Но свою юность он отдал Ему, потому и Бог подарил ему все остальное.
Пес заморгал, поджался и убежал прочь, не выдав их (с Некрасивой) убежище. Через три дня ушли афганцы, оставив за собой проклятые жизнью развалины. Сто восемьдесят последующих лет, там никто кроме змей не селился.
Выждав еще два дня, Юсуф вышел сам и вывел Некрасивую к Мургабу, где долго (и долго) целовал ее лицо, ставшее самым красивым и пил слезы, ставшие самыми сладкими.
Приведя себя в порядок, они препоясались и покинули Мерв не оборачиваясь.
Перекати-поле
Незамеченное оскорбление - ест оскорбившего, замеченное - оскорбленного.
Из погибшего Города, Юсуф отправился на Запад. Сперва в Исфахан, познавший отчасти монгольскую тень, что едва коснулась его краем плаща. Этого хватило, чтобы Исфахан старался забыть страшный сон, переворачивая вырванную страницу, сожженной книги.
Здесь понимания Юсуф не нашел ни у кого. Кроме славного поэта Камал-ад-Дина Исфахани, невольника Любви служащего долгу.
Друг чести пригласил странника в свой дом, где мужчины долго и обстоятельно говорили до утра. Обойдясь без вступительных слов и усыпляющих утешений.
В 1237 году монгольский воин рубанул Камал-ад-Дина в собственном доме. Не найдя сокровищ (кроме каких-то бумаг..), раздосадованный мальчишка-степняк выместил злобу на хозяине, отправившись грабить дальше.
Последнее четверостишие Исфахани написал кровью, как он писал всю жизнь и как поэтам писать положено писать. Эти свои строки славный муж посвятил... Любви.
Юсуф покинул Исфахан несколькими годами ранее, отправившись в города и веси арабской Джазиры, в Сирию и сельджукские султанаты Малой Азии. Везде его встречали холодно, а провожали криком.
Постепенно к нему прилепилось прозвище Перекати-поле, и многие едва завидев его смеялись
Перекати-поле! Расскажи нам страшную сказку. Про монголов, которых нет
Он и рассказывал, зная заранее каков будет итог.
Сперва люди внимали с интересом, после нарастал гул, лица морщило и кривило усмешками. Глаза слушателей темнели презрением и брезгливой спесью. Самые слабые топали ногами и закрывали уши. Горячие головы подступали к рассказчику сжимая кулаки.
Ты не должен.. Не можешь говорить такое.. Такое
Выдавливали они.
Чтобы укротить выходку Юсуфу хватало взгляда, в котором нападавший (простак) видел ожившие картины. Вереницы горожан выводимых Толуем в поля, художества ревнителей государственной правды, суровую страду тружеников Белого Князя, афганские костры и палачей-женщин.
Человек быстро сникал уходя восвояси. Чтобы до конца жизни зарыться в бытовые беседы и забыться шуткой, спрятавшись от некрасивой правды под кустом. Как и полагается потомку Адама.
Но то простонародье (что с него взять). Другое дело люди образованные.
Эти снисходили до замечаний. Уязвляли тонкой завистью, дошедшей до пределов, когда другого ненавидят не за то что живет хорошо, но за то что живет. Советовали сперва закончить медресе, а потом уже браться за повествование. Совет дельный, хоть и невыполнимый.
Настроенные доброжелательно понимающе говорили:
Ну расскажи ты им, как один (наш) силач зарубил сто врагов топором
Юсуф твердо качал головой
Такого не было. Один монгол гнал сотню наших, убивать тысячу наших
Советчик кивал
Это понятно. Но что тебе стоит поведать, как мусульмане берегли друг друга перед лицом смерти
Юсуф был непреклонен
Мусульмане удивляли монголов жестокостью к своим
Доброжелатели поджимали губы
Ну хотя бы про детей расскажи хорошее. Как жители норовили отдать им последний кусок хлеба
И тут Юсуф резал по живому
Детей меняли на кусок хлеба, у тела матери
Тут уж и самый добрый не выдерживал
Да скажи ты нам, хоть что-то хорошее!
Выходец из мертвого Мерва разводил руками
У меня нет для вас других рассказов
Тогда руками разводили они
Тебе придется от нас уйти
Юсуф уходил дальше, а вскоре появлялись бунчуки. И страшные сказки оживали уже не в глазах рассказчика.
Так людская брань и негодование донесли их с Некрасивой до Мисра (Египет). В одной из харчевен, когда Юсуф довершил историю сипахсалара и люди стали гудеть. К нему подскочил одноглазый мамлюк, известный коварным нравом и свирепостью.
Впервые мамлюк услышал как человек рассказывает о монголах то, что он видел и пережил сам.
Потребовав для рассказчика сахляб, мамлюк спросил
Кто-ты муж правды? Каково твое почтенное имя, и какого добродетельного отца благодарить за достойного сына?
Отхлебнув, повествователь благодарно кивнул
Я никто и ничто. Зовут меня Юсуф. Отца моего, благородного Якуба, на этом свете почтить не удастся. Враги утопили его в Мургабе.
А благодарить за все нужно Бога.
Отца Бейбарса, монголы утопили в Итиле, что сблизило их еще сильнее.
Они стали друзьями. Юсуф остался в Мисре. Видел Айн-Джалут. Задумчиво провожал слетевшую (с плеч) голову Китбуки-нойона, что и катясь по земле, продолжала славить своих господ. Вдыхал запах паленой шерсти, когда сухой камыш Евфрата, крестьяне жгли вместе с монгольскими беглецами.
Пришлось увидеть Юсуфу и как храбрейший Бейбарс вероломно режет своего друга (и Государя!).
И тогда взгляда он не отвел, за что им (с Некрасивой) пришлось уходить за море, в земли ромеев. Здесь Юсуф обрел покой и Бога, Которого всегда искал, и Который всегда был рядом.
Некрасивая лично закрыла глаза, до последнего хранившие сухую веселость. Сама же она осталась на бобах, ожидая нового жениха, готового польстится на нее. Такую некрасивую Правду.
Ждать ей пришлось долго, хотя и не безуспешно. Кто-то ведь должен любить некрасивых, Некрасивых нужно любить.
Подписывайтесь на канал. Продолжение ЗДЕСЬ