В некоторые прошедшие года, когда лето уже отзвенело ночным комариным пением, и сентябрьский мягкий ветер играл
с желтыми листьями, пряча их в скошеной траве.
Довелось мне находиться во глубине Тверской уже области, посреди одного района, весьма далёкого от благ цивилизации.
Электрическое напряжение в неукраденых ещё проводах, вода в колодце, бревенчатый дом с шиферною крышей, печным отоплением да удобствами на дворе - на этом список активов, призванных создавать комфорт и удобство, можно закончить. Да, еще был воздух. Неотравленый автомобилями воздух ввиду отсутствия таковых.
Транспортные средства, способные передвигаться по дороге типа "грязь засохшая-грязь размокшая" и вовсе можно было пересчитать по пальцам одной руки. Велосипед - марку которого, за старостью лет и отсутствием всяческих надписей каждый определял сам.
Моцик - он же "Минск", он же "аист", он же "макака", он же ММВЗ 3.111, 1975го года разли.. виноват, выпуска. Одного цвета
с некогда нашим знаменем.
Это личное.
Теперь общественное, а когда то колхозное.
Трактор, он же ,"Беларусь", он же "Ресторан", он же МТЗ-82, 1987 года выпуска. Ресторанность объяснялась просто - размером кабины, в которую, в зависимости от степени опьянения, можно было затолкать до 8ми организмов. Или культурно распивать с кворумом в три человека.
Был ещё мотороллер Тулица, без всякого прозвища, 1981 года . На нем перемещался в обыкновенные, нерабочие времена и дни тот, за кем закреплён был трактор.
С него то всё и началось. С мотороллера.
Когда солнце, зевая, готовилось улечься в мягкую дымку на горизонте, а сумерки протирали ручонки в ожидании ночи - звенящую тишину деревенской идиллии разорвал дверной стук.
Дверь скрипнула, впуская облако вполне осязаемого вчерашнего перегара, подпертого табачным дымом. За дверью, подпирая косяк, стоял
погонщик 82х дизельных лошадей. С выражением лица, сконцентрировавшемся в отвисшей верхней губе и оттопыреной нижней.
Фривольность позы, а главное, взгляд, полный адреналиновой тоски указывали на стремительно падающий процент содержания алкоголя в крови и жгучее желание жить, не возвращаясь в тиски трезвой реальности. А потому, одевшись в гордость и предубеждение,он был готов идти через тернии даже не к звездам. И даже не к звездочкам, числом три.
А как Вальтер Скотт – бороться и искать, найти – и там напиться.
О готовности двигать собой, пусть даже держась корней, говорила застегнутая на все оставшиеся пуговицы куртка. Обыкновенная, рабочая куртка, которая когда то была серого цвета, под стать мотороллеру. С эффектно обтрепанными рукавами и застывшими в строгом беспорядке пятнами краски. Этой краской лет восемь назад зеленел соседский забор. И решение сократить путь - не ходить вокруг а махнуть прямиком, через забор оставило на куртке несмываемые отметины.
И в довершении образа - свежий, еще влажный мазок Литола24 взамен оторванного нагрудного кармана.
Цвет рубашки , прятавшийся под курткой можно было угадать с изрядной долей вероятности.
Синий, а может быть, что и зелёный. Впрочем, красный или серый были не менее близки к цвету клетчатой ткани.
Довершали образ тренировочные штаны - близнецы тех, что были у Никулина в "Кавказской пленнице". И коротко обрезанные кирзовые сапоги с портянками из вафельных полотенец, эффектно вытарчивающими наружу.
Руки - их движения было бы трудно назвать полетом двух белых лебедей. Пальцы, вооруженные пожелтевшими от махорки ногтями с черной каймой по краю, выплясывали матросскую джигу по шершавой, истрескавшейся поверхности дверного косяка. Трясясь и вздрагивая от нетерпения сомкнуться вокруг стеклянных граней обкусанного стакана.
Над головой вошедшего блеснула искра вдохновения и грянувшая речь была обильно пересыпана призывами к действию, отсылами к прошлому и будущему, междометиями и неопределенными артиклями. Раскрашена присутствием существующих и мнимых персонажей, образов и явлений, а еще дополнена такими смелыми фантазиями, что от услышанного покраснел бы и учебник физики.
Суть сводилась к тому, что надо бы отправится в тяжёлый и дальний поход - в соседнюю деревню, через лес. И всё бы ничего, да вот незадача.
Прошлый культпоход до магазина увенчался не только медным звоном лба как побочным эффектом бодуна, но и травматическим распитием похметологической дозы рассола.
Попросту говоря, открывал банку с огурцами, сорвал ноготь. Палец дёргает, как Ростропович за струны виолончели и ехать на моротоллере нет никакого здоровья. Впрочем, и идти тоже.
Как можно отказать человеку в души прекрасном порыве, особенно когда из той души рвется наружу огонь желания? Бросил взгляд на остывающий чай в белой кружке с красными шахматными фигурами. Накинул куртку и долго шнуровал берцы. Большой грязи нет, резиновые сапоги вроде ни к чему.
Прошли деревней до его дома. Разогнавши кур в полутемном дворе, взял тульского Буцефала за рога. И упираясь всеми конечностями, цепляясь ртом за воздух - выкатил таки на дневной свет.
"Тулица". Годы и образ жизни - оставили на ней неизгладимые следы. Надо полагать, правило, что жены выпивальщиков стареют быстрее времени, распространилось и на "Тулицу" тоже.
Бока мышиного цвета были покрыты шрамами царапин и морщинами вмятин, а рукоятки руля перемотаны изолентой.
Кожвинил сиденья продран, а сигару глушителя, должно быть, корова курила. Изжевала всю.
Подбитый глаз фары мертво таращился на розовый край закатного неба - лампы в ней не было.
Хлюпнул утопитель поплавка, и маслянистое пятно топливной смеси растеклось по высохшим опилкам.
Терзания кик-стартера возымели смысл на какой-то очередной безнадежной попытке.
Двигатель ожил, бодро колотя по ушам металлическим лязгом. Как будто кто-то, слегка за гранью адекватного восприятия, бил деревянным молотком по пустой канистре.
Строения вокруг заволокло мутным синявым дымом с неповторимым запахом двухтактного выхлопа, заодно и укрыв сцену погрузки тела на пассажирскую часть сиденья от сторонних глаз.
Ну, вздрогнули!
Выжал сцепление, поискал первую передачу под нейтралью - там ее почему то не было.
Потом, не дожидаясь бодрого рыка за спиной, всё же вспомнил - у Тулицы первая вверх и далее - все по порядку.
Ткнул пяткой по двуплечей лапке, отпустил сцепление - поехали.
Пробрались через перелесок по тропинке, по какой доярки на ферму ходят. Тропинка высокая, грунт плотный, утоптанной. Доярки то тетки нехудые, а ходят три раза на дню туда-сюда. Тропинку даже после дождя не развозит.
На поле сухо, там ветер. Вот и мы пролетели вдоль поля, как ветер. А у фермы низина - там сухо никогда не бывает
Хотел тропинкой, чтобы в грязь не лезть - да штурман мой из за спины определяет голосом: туда, туда надо! Ладно, где Тулица в грязи не бултыхалась.
Туда оказалось скользкое. Мотороллер сам по себе скроен вопреки сопромату - руль сам по себе, а колесо где то там, внизу.
А тут ещё сзади тело трепыхается, как кормовой флаг на большом противолодочном корабле.
Не могу сказать, что седло стало мокрым от адреналина, но спинной мозг жил своею, собственною жизнью. Движением руля влево поймал бегущее в занос заднее колесо, поиграл газом и сцеплением, не позволяя двигателю встать или сорвать колесо в пробуксовку. Потом через нытье вентилятора охлаждения слышу сзади визг раненой болгарки и чавканье грязи, принявшей в себя человеческую тушку. И ехать стало как то легче.
Выбрался на сухое, спешился, осмотрелся.
Спутник мой бредёт, стряхивает грязь с рук. Словесным потоком - наверно, самолёт можно сбить.
Рассказ был короток и прост - ехал он, ехал сзади, по сторонам смотрел. А дорога то, дорога такая, что никаких нервов не хватит. Хотел покурить,упокоиться, да уронил горящую спичку в рукав, ну и упал от радости.
Курево утопло, понятное дело. И спички тоже. Пока оттирали руки - тут уже и вечер залил пейзаж синими чернилами. Уселись на нашу стальную лошадку, землячку графа Толстого и кое как добрались до коновязи - лавочки у дома двоюродного брата моего седока. Он спрыгнул с двухколёсного пони и малой рыбкой булькнул в дверной проем.
Дверь кракнула щеколдой и скрипнула петлями, пропустив алчущее тело. Закрываясь, ударилась об косяк. Сначала сильно, а потом, с отскока, едва слышно.
Силуэты в доме пришли в движение.
Помня фразу, сказанную женой моего попутчика - что моротоллер оставлять им нельзя, спьяну изломают, а то сами убъются - даже и двигатель не глушил.
Поехал обратно, светя себе волчьим глазом маленькой габаритной лампы
Еду и не пойму - откуда запах сгоревшего дизтоплива, жженой бумаги и махорки. Ветра то и днем было - только осиной шелестеть. А к вечеру совсем стих. Сразу за деревней ещё чувствовался запах тулицыного выхлопа, он висел в воздухе. А потом пропал - появился новый запах.
Потом забыл про него - надо было тропинку доярок не пропустить. В темноте по грязи ползать - невелика радость.
Тропинку нашел, плетусь шепотом, на первой передаче. Раза два по лбу ветками прилетело - впервой что-ли?
Вынырнул у поля на дорогу. Ночь - не сказать, что темная.
Звёзды светят, косится влево узкий серп молодой луны. И запах. Опять этот запах - вязкий дизельный выхлоп, а поверх него махорка и газета прогоревшая.
Поле, дорога пустая, можно прибавить. Кому бы тут быть в это время? Не знаю, что то удерживает правую руку. Доезжаю до конца поля, метрах в 20, на взгорке останавливаюсь. Запах - вот хоть ножом его режь. Глушу двигатель, слышу впереди бодрый перестук тракторного дизеля. Присматриваюсь, под горкой, на фоне леса блестит стеклами в лунном свете кабина.
Нечленораздельный возглас и шаги навстречу. Меня то на фоне неба видно да и свет в фаре какой-никакой был.
Здорово-здорово!
Знакомый - в деревне все знакомые - едет к моему недавнему попутчику почесать языками, да стаканом прошлое смочить. Зачем ещё можно ехать?
Вот остановился, ниппель прижало. А тут я еду. Сказал ему, что уехал товарищ к брату двоюродному. Он поцокал языком, поехал обратно. А я к себе. Скатил мотороллер с горки, завелся с ходу. Проехал поле, нашел тропинку, доехал до места.
Постучался в дом, сказал, что привёз транспорт. Сунул доску под лапку, оставил под окном - украсть никто не украдёт.
Шел по деревне наощупь
На тропинке трава низкая,а по краям высокая, не собьешься.
Почувствовал запах, тот же самый запах - только без дизельного выхлопа.
Махорки и жженой бумаги.
Сделал крюк, подошёл поговорить, посидеть на крыльце, понюхать.
А про себя думал - как же хорошо, что местные курят самокрутки с махоркой местного произрастания. И что вечером ветра не было
А то не уловил бы запаха. Ехал бы побыстрее . И не сидел бы теперь на крыльце.
Не слушал бы хрипловатый голос бывшего механизатора, а теперь пенсионера.
И то, как он, глубоко затянувшись, со звуком лопнувшего мыльного пузыря выпускает дым.
А лежал бы себе на поле. Трактор то - он железный. И не видно его совсем под горой, на фоне леса.
Вот такая история