– Николай, вы выросли в Тбилиси, причем в какой-то особенной аристократической части Тбилиси. Что это за часть и что это был за город, в котором вы росли?
– Сам Тбилиси был очень многонациональный город, потому помимо слоев среди самих грузин он делился на кварталы, например, еврейский квартал; был квартал, где жили католики, был квартал – и до сих пор есть, где живут только армяне. По переписи населения еще в советский период только самих грузин в Тбилиси было около тридцати процентов.
И та часть, где мы жили и где в основном мама работала, это был район Ваке. Мама в этом районе выросла, там жили все ее родственники и друзья. И эта часть города очень сильно отличалась от всего. Там были свои правила. Если вы не принадлежали к определенной категории, фамилии, вас через парадную дверь в эти дома никогда бы не впустили
– Неужели это правда? Ведь это получается, что еще относительно недавно было...
– Да, да. Это и сейчас так. Но одно дело, когда вы приезжаете гостем, а другое, когда вы житель этого города.
У грузин есть такое качество, они сразу задают два вопроса, первый вопрос «чей ты сын?», чтобы понять, кто родители, а второй, если им не очень стало понятно после первого вопроса, они спрашивают «из какого ты района?».
И надо отдать должное маме, которая сама была хорошего происхождения, но она меня всегда так воспитывала, объясняла, что меня все эти вещи не касаются, что я должен сам из себя что-то представлять.
Я на самом деле очень ностальгирую по тому Тбилиси, по тем людям, потому что это был очень комфортный уклад жизни.
Я очень много раз пытался вызвать у себя какие-то воспоминания сплетен мамы с подругами, какие-то пересуды, и честное слово, я не придумываю, я такого не могу вспомнить. Я вырос в такой обстановке, что не видел конфликтов, не видел каких-то странностей.
Единственное что, многие шушукались за маминой спиной и я понимал, что что-то не то, потому что всех очень интересовало мое происхождение, так как я был записан на мамину фамилию и всем было интересно, почему так, но никто не знал правду.
– А мама ваша была педагогом, если я не ошибаюсь?
– Да, она всю жизнь была учителем физики и математики. На самом деле мой уход в балет был очень счастливым, потому что я учился в той школе, где мама преподавала, я учился на первом этаже, а мама преподавала на четвертом, вела старшие классы. И я был так счастлив, что ушел из этой школы и мама больше не появится в любой момент в моем классе.
– А вы ее боялись?
– Ужасно боялся и очень не любил эти школьные встречи с ней, потому что все время надо было вести себя прилично. Мама жила по каким-то своим правилам, так, как жил ее круг: нельзя было встревать в разговор, надо было стоять в определенном месте, нельзя было не встать, если заходит женщина, и так далее и тому подобное. И там было так много «но», и все это, как вы понимаете, ребенку не нравилось.
– Вообще в школе вы учились легко или из-под палки?
– В младших классах мне это вообще не составляло никакого труда, потому что как-то меня подготовили к школе очень квалифицированно. Я говорил и читал уже на двух языках, даже на трех, потому что я очень хорошо знал армянский, мой отчим был армянин, и все его родственники приезжали, так или иначе, говорили на армянском языке. Мой первый язык был украинский, потому что моя няня была украинка, и когда мы оставались вдвоем, то мы говорили только на украинском языке...
– А мама, наверное, в ужас приходила?
– Мама была ужасно недовольна.
– Приходит мама, а сын говорит непонятно на каком говоре.
– Я очень много лет «шокал», и когда уже стал на телевидении много работать, то все время за собой следил, потому что я слово «что» не мог сказать, я говорил «шо». Я в Москву когда приехал, я говорил «пионэр», «рэлса» и т.д.