Среди преступников всех мастей, заполонивших кабинеты Кремля после 1917 года, тов. Енукидзе выделялся только тем, что страдал болезненным увлечением педофилией.
Эту страстишку Авель Сафронович приобрел уже в солидном возрасте, будучи в чинах и при регалиях, тогда как его жизненный путь до октябрьского переворота ничем не отличался от биографии товарищей по партии и состоял из череды арестов, побегов и ссылок.
Как и все остальные смутьяны революционного толка, он мог бы вполне достойно распорядиться своим будущим, окончив Тифлисское техническое училище, и даже поработав пару лет машинистом, но безумные идеи Карла Маркса оказались сильнее здравого смысла.
Царское правосудие, проявив излишнюю мягкость, допустило последнюю ошибку, когда, после седьмого по счету ареста, направило молодого джигита на фронт.
Путь воинского эшелона лежал через Петроград, поэтому, прибыв в столицу империи аккурат в первый же день Февральской революции, Енукидзе навсегда сорвал погоны и принял активное участие в дальнейших событиях.
Близость со старым другом Кобой, которого он близко знал еще в те времена, когда сам имел подпольную кличку Абдул, позволила ему в 1918 году занять хлебную должность Секретаря Президиума ВЦИК (с 1922 ЦИК).
На этом посту тов. Енукидзе очень скоро получил вполне оправданное прозвище «Золотая рыбка», поскольку именно от него зависело распределение всех земных благ на маленьком островке изобилия в разоренной стране.
Без его резолюции ни один особняк не переходил в пользование того или иного партийца, равно как и ни один бочонок икры не попадал на обеденный стол тому же товарищу.
Кроме того, судьба преподнесла темпераментному кавказцу еще один подарок – он стал куратором Большого театра, разделив эту работу, больше похожую на мечту, с коллегой по безудержному разврату, Михаилом Калининым.
Сознавая, какую важную роль играет искусство балета, в развитии нравственности и культуры пролетариата, оба деятеля в высшей степени ответственно относились к своим обязанностям.
Они устраивали ежедневные кастинги, отбирая наиболее желанных артисток для приватных танцев в личных покоях, заботились об их материальном обеспечении и продуктовом рационе, быстро превратив храм Мельпомены в публичный дом.
Относительно интимного общения могущественных функционеров со звездами отечественной хореографии, надо сказать, что все происходило по взаимному согласию, поскольку обе стороны хорошо понимали и принимали правила выживания и карьерного роста.
По этой причине регулярные оргии проходили почти без принуждения и насилия.
Правда, за словом «почти» скрывается не одна человеческая жизнь.
Помимо увлечения балеринами, тов. Енукидзе непомерно увеличил рабочий штат ВЦИК, набрав целый гарем очаровательных наложниц на должности секретарш и машинисток.
Тоже по обоюдной договоренности.
Осмыслив все изложенное, стоит ли удивляться, что высшее сословие коммунистов отрицало существование Создателя?
Как мог бывший каторжник Абдул позиционировать себя в качестве смертного, имея на протяжении 17 лет безграничную возможность распоряжаться богатствами огромной страны, предназначенными только для обитателей Кремля?
Со временем, такая вседозволенность заставила, пресытившегося всеми дарами судьбы, тов. Енукидзе искать новый источник удовольствий.
Он стал уделять особое внимание девочкам подросткового возраста, постепенно занижая планку и, в конце концов, опустив ее до 9 лет.
Авель Сафронович почти полностью заменил штат своих помощниц, все чаще принимая на работу женщин, не возражавших против его связи с их малолетними дочерьми.
В условиях всеобщего голода и нищеты, это была вполне приемлемая сделка – не без оснований полагал сподвижник Великого октября.
При этом надо отдать должное председателю ЦИК – расставаясь с очередной пассией, он не бросал девушек на произвол судьбы, передавая их в надежные руки состоятельных коллег, либо пристраивая на хорошую работу.
Известно, по крайней мере, два случая, когда в благодарность за прошлые отношения, он написал положительные характеристики и отправил в зарубежные командировки бывших любовниц, прекрасно понимая, что, познав все прелести социализма, женщины обратно не вернутся.
Этим Енукидзе выгодно отличался от всесоюзного старосты, предпочитавшего расплачиваться за любовь бутербродами и выбрасывать надоевших подруг на помойку, в смысле отправлять в массы, на стройки коммунизма.
Другое дело, что в любом цивилизованном обществе предусмотрено суровое наказание за растление малолетних.
За растрату государственных средств, злоупотребление властью и использование служебного положения сугубо в личных целях, тоже полагается тюремный срок.
Но общепринятые законодательные нормы с самого начала не прижились на советской земле.
Кроме того, вряд ли будет ошибкой предположить, что кремлевский сутенер Енукидзе, обеспечивавший взрослыми утехами всех членов Политбюро, не поставлял школьниц и своему другу Кобе.
В пользу этой версии говорит хотя бы тот факт, что Сосо, отбывая вместе с Абдулом срок в Туруханской ссылке, остановил свой выбор вовсе не на взрослой девушке.
Вряд ли с возрастом Иосиф Виссарионович поменял свои приоритеты.
Что касается участия в политической жизни страны, то и тут товарищ Енукидзе проявил себя отнюдь не с самой плохой стороны.
Он был единственным человеком, кто осмелился возразить вождю по поводу введения драконовских мер после убийства С.М. Кирова, в декабре 1934 года (правда, до этого подписал «закон о трех колосках»).
По всей видимости, Авель Сафронович полагал, что может противоречить генеральному секретарю, будучи крестным отцом его первой жены, поэтому выступил против суда над Каменевым и Зиновьевым.
Позднее, во время следствия, он, в порыве откровенности, скажет, что именно эти разногласия привели его на Лубянку.
На самом деле, бывший соратник перестал нравиться вождю еще в 1925 году, когда, написав книгу «Наши подпольные типографии на Кавказе», совсем забыл упомянуть о ведущей роли старого друга.
Вся цепь опрометчивых поступков и высказываний привела к скорой опале, смещению со всех постов, высылке в провинцию и закончилась арестом, в феврале 1937 года.
Помимо стандартных обвинений в измене, шпионаже, причастности к покушению на тов. Жданова и участию в военно-фашистском заговоре, ему официально инкриминировали «моральное разложение».
На последнем пункте настоял сам Иосиф Виссарионович, случайно узнав, каким непотребством занимался обманувший его доверие человек, без малого двадцать лет подряд.
Не меньшее чувство стыда и брезгливости охватило и других членов дружного коллектива.
Общее мнение выразил тов. Щаденко (обожавший «лупить девок шашкой плашмя», будучи в гостях у Енукидзе), написав жене:
- Хорошо – это наше счастье – что Сталин сам рано заметил, почувствовал опасность приближения к нему фашистских террористических убийц и стал принимать меры, не поддался на уговоры Енукидзе (эту самую подлую, развратную и замаскированную гадину), вышвырнул его со всей бандой из Кремля, организовал новую, надежную охрану и назначил тов. Ежова – этого скромного и кропотливого работника – и стал распутывать клубки фашистских замыслов о кровавой реставрации капитализма.
Заместитель Наркома по обороне СССР писать почти не умел, поэтому диктовал текст послания своему адьютанту, в присутствии видных соратников по борьбе за народное счастье.
Товарища Енукидзе реабилитируют дважды: первый раз в октябре 1959, вторично его дело рассмотрят год спустя, признав жертвой политических репрессий, и восстановят в коммунистической партии. Видимо, и после смерти Отца наров такие проступки, как педофилия и казнокрадство, в Советском Союзе не считались предосудительными.
ПОСТАВЬТЕ "ЛАЙК", ЧТОБЫ УВЕЛИЧИТЬ ОХВАТ СТАТЬИ. ПОДПИШИТЕСЬ НА КАНАЛ, ЕСЛИ ПОНРАВИЛАСЬ ПУБЛИКАЦИЯ.
Ненаписанная диссертация Иды Авербах
Организаторский талант товарища Подгорного, проявившейся во время войны
Женатый холостяк Кремля - Михаил Иванович Калинин