Иоанн, я впервые побывал на вашем концерте семь или восемь лет назад, когда вы играли на разогреве у Ланы Дель Рей. И уже тогда вы использовали на сцене инструменты, которые совсем не ассоциировались с рок- или поп-группой. Когда это началось? Как вы решили уйти от стандартного аккомпанемента?
Я никогда так не формулировал для себя: «Не хочу играть, как обычная группа!» Каждый раз, когда я пытался играть с барабанами, басом и гитарой, я чувствовал, что моя музыка становится более обыденной, я чувствовал себя не в своей тарелке. С годами этот дискомфорт прошел - в моей жизни закончился период музыкальных авантюр. А связан он был с тем, что я не профессиональный музыкант. Я не учился в музыкальной школе и в начале моей карьеры искал способ найти в музыке выражение того, кто я есть на самом деле.
Как вы искали эти звуки, которые стали основой вашего саунда? Вы сэмплировали реальные шумы, использовали металлолом, как Einstürzende Neubauten? Или это всё компьютеры?
Как художник, я, конечно, прекрасно знаком с компьютерами, это большая часть моей творческой жизни. В своей музыке тоже люблю играть с иллюзиями и тоже экспериментировал с индустриальным звучанием. Но не хотелось, чтобы в саунде было слишком много технологичного. Меня не устраивало простое сэмплирование ударов по металлу. Я планировал, чтобы мой саунд был наполовину нефтехимическим, если угодно. Объясню: речь о том, чтобы наряду с большими структурами и массивными формами у меня был звук, который работает на микроуровне... Сейчас с вами говорю и понимаю, что мне сложно описывать словами музыкальный продакшн, просто не хватает терминологии.
Мы с моими коллегами никогда не знали, какой Франкенштейн получится в результате наших экспериментов в студии.
Если говорить о первом альбоме — The Golden Age (2013), то мы шли наощупь, выхватывая звуки и эмоции то здесь, то там. Тогда это гармонировало с идеей альбома — с темой потерь, неопределенности, выживания и боли. Больше я такой подход к записи не практиковал и не собираюсь.
В тот же период, когда вы как музыкант искали свой звук, то сделали целый ряд открытий как видеохудожник. Достаточно вспомнить клипы на ваши песни Iron и Run Boy Run и клипы Ланы Дель Рей Born To Die и Blue Jeans. Как в вас уживались эти две ипостаси?
Я был перегружен. И впоследствии понял, что это просто опасно — делать все эти вещи сразу. Я прилагал все усилия, чтобы контролировать, что делает моя правая рука и что левая. Но в тот период меня очень ограничивало время. Было бы его больше, я бы и делал больше. Возможно, эта неистовая перегруженность мыслями слышна в альбоме The Golden Age. Та проблема, о которой вы говорите, в итоге привела к тому, что я построил свою студию так, чтобы делать все одновременно. В одной большой комнате мы создаем видео — там есть все, чтобы работать с 3D и CGI, в другой — я пишу музыку. И в течение дня сотни раз проделываю путь из одной комнаты в другую. Не знаю, может быть, мое фрагментированное сознание — это какой-то неизученный синдром, которым должны заниматься специалисты.
Гуру маркетинга учат нас, что в творческой сфере сегодня необходимо беспрерывно кормить аудиторию контентом. А у вас пауза между лонгплеями составила семь лет.
Прежде всего этот период начался с большой депрессии. С ней ничего невозможно было сделать, только переждать. Я был бы счастлив жить в том ритме, о котором вы говорите. И в то же время был бы рад жить в мире без такого формального подхода. Где можно было бы взять паузу, а потом начать с того места, где ты остановился, и тебя за это время никто бы не забыл. Постоянно думаю о том, что чего-то недодаю, что мне нужно чаще показывать людям новые вещи. Но часто спрашиваю себя: «Точно ли все, что я делаю, должно заканчиваться релизом на стриминг-сервисах?» Например, на джазовом фестивале в Монтрё в 2016 году я исполнил вместе с Son Lux песню Central Park, написанную на стихи американского поэта Фредерика Сайдела. Мы ее до сих пор не выпустили, и больше я ее не пел. Может быть, что-то стоит сделать всего раз в жизни и потом отпустить во вселенную? В этом смысл живых шоу: происходит нечто незапланированное, и никаким способом ты это не вернешь. Чем больше мы думаем о том, как впихнуть музыку в рамки видео на ютьюбе, тем больше она теряет свою природную непосредственность.
Возможно, в эти семь лет я потерял какое-то время и не заработал сколько-то там денег. Но я благодарен за это судьбе. Иногда полезно тратить время без толка. Новый альбом S16 такой, какой он есть, потому что у меня было все это время.
И все же ваше молчание не было абсолютным. Например, вы записали EP с Нильсом Фрамом. Чья это была инициатива?
Инициатива принадлежала моему другу — художнику по имени JR. Вместе с ним мы делали спектакль для труппы New York City Ballet и несколько видео. К нам попал проект с участием Роберта Де Ниро — «Эллис», фильм о судьбе иммигранта, приехавшего в США в 1920-е. Через его судьбу автор сценария Эрик Рот показывает судьбу беженцев уже наших дней.
Я написал какую-то часть саундтрека, но чувствовал, что в этом фильме нужен теплый, успокаивающий звук фортепиано — звук, который выдернул бы меня из моего вечного витания в облаках. Я не пианист. Нужен был кто-то, кто вернет меня на землю. Позвонил Нильсу, с которым был знаком раньше, послал ему какие-то наброски и попросил сделать их более простыми. Он как бы усмирил пыл моих композиций. И поверх этого воцарился голос Роберта Де Ниро.
Еще больше SRSLY в нашем канале на Яндекс.Дзен
Фото: предоставлено Universal Music