До Урала вторая мировая война не дошла. Не было военных действий, бомбёжек, разрушенных городов. Но и мужчин не было: все ушли на фронт. Наш отец уехал воевать в сорок первом. С мамой остались мы, трое детей от двух до шести лет. Я, старшая дочь, помню маленькие комнатки нашего домика и крохотные окошки, сквозь которые почти не просачивался дневной свет. Того дома давно нет. На его месте теперь красивая площадь для прогулок горожан. Тем не менее он по-прежнему цел и невредим в моей душе, словно нарисован на картинке, всегда стоящей перед глазами. Если я вижу сон про своё детство, то все действия происходят именно в этом домике.
Всю неделю мама работала в цехе, где катали валенки для солдат на фронте.
К нашему бревенчатому дому прилагался огород. В единственный выходной день мама вскапывала землю и сажала картошку, морковь, редьку и репу, свёклу. Мы, сами крошки, работали до изнеможения, помогая ей: пололи траву, разрыхляли землю, убирали камни, перетаскивали в подпол весь урожай. Хотя бы овощи у нас не переводились.
У многих не было не только огорода, но даже кусочка земли. За картофельными очистками к нам каждый вечер приходили по очереди соседи. Много съедали крысы. На Урале они были длинные и огромные, как собаки. Мама постоянно боролась с ними, подкладывая отраву, но они не переводились, потому что мало кому в той ситуации приходило в голову бороться ещё и с этим «врагом».
К Новому году маме, как жене офицера, давали приглашение с подарками на ёлку. Мы, дети, не ходили: нечего было надеть, а мама приносила три кулёчка сладостей, высыпала в одну кучку. Давала нам по одной-две конфетке, остальное прятала, чтобы растянуть подольше. Навешивала замок. Мы не раз ломали этот замок. И даже дрались и ревели. Но я на правах старшей мирила сестру с братом. Перебранки у нас случались и из-за хлеба. Куски хлеба постоянно снились во снах.
Приходя с работы, мама принималась таскать вёдрами питьевую воду и наполнять большой бак, чтобы хватило и на еду, и на купание семьи. Вечерами пекла пирожки с картошкой в большой русской печи. Печь топили дровами. Мы с сестрой любили присесть перед печью, приоткрыть дверцу и наблюдать, как огонь облизывает дрова, полешки корёжатся, изменяя форму и выпуская дух дерева, кружащий голову запахом леса. Потом, отдав весь жар, полено вдруг засыплет искрами и потемнеет, затаив огонь внутри, будто заперев самую ценность в ларце. Собранные вместе кочергой, тёмные остатки дров принимаются пыхтеть. Это походило на прощание. Значит, нужно подложить свежие полешки. Они лежали горкой рядом. Мы, дети, приносили их из огромной поленницы в сенях.
А мама колдовала с тестом. Ах, та румяная корочка теста и начинка из сладковатой подмороженной картошки. Ничего вкуснее не могло быть. Мамочка стряпала, вкладывая частичку большой щедрой души.
Вместительная площадка печки служила жёсткой, но тёплой кроватью. Кирпичи долго не остывали. На этой печи прошло всё наше детство до самой юности. Кровати появились намного позже, когда мне было лет семнадцать. Однако матрацев и подушек всё равно не было. Мы с мамой набивали мешки соломой, покрывали куском ситца и получалось очень удобно.
После сожжённых дров оставалась зола. Её не выбрасывали. В золе мама стирала руками наши и свои вещи. Мыло было на вес золота.
Не знали мы в детстве и книжек. Никто нам не читал ни на ночь, ни днём. Зато мама помнила несчётное количество старинных рассказов, песен, историй. Голосом не сильным, но приятным заводила долгие песни, мы же лежали на печи и боялись даже шелохнуться, хоть, бывало, затекала спина или немели подпирающие голову руки. Это были редкие чудесные вечера после тяжёлого дня борьбы за выживание.
На эту борьбу уходили все силы. Чего было в избытке, так это работы. Метрах в ста от нашего дома стояла колонка с питьевой водой. Если бы можно было всю воду, которую мы перетаскали на своих плечах, одевая коромысло с двумя десятилитровыми вёдрами, слить в одно место, образовалось бы большое озеро.
В школе зимой было очень холодно. Да и одежда у меня далеко не походила на зимнюю, хотя морозы на Урале жестокие, зимы снежные до такой степени, что снег покрывал дома выше крыш. На каждой перемене учительница выводила весь класс в коридор, заставляла браться за руки и бегать по кругу, пока кто-нибудь не падал от усталости. Сама она бегала вместе с нами, чтобы не замёрзнуть. Так мы согревались и шли на следующий урок.
Никто не обращал внимания, что дети облеплены вшами. Не до этого. «Потом, потом, когда станет легче», - думали люди. Уже в шестом классе школы я отлично помню свою подружку Тамару. Её длинные косы, чёрные от природы, отсвечивали серебром из-за тысячи гнид, облепивших каждый сантиметр. Матери Тамары приходилось ещё хуже, чем нашей: у неё было десять детей, и сама страдала неизлечимой болезнью.