В советские годы такого не было....
Было. В советские годы интернета не было, чтобы все об этом знали. Да и сейчас обо всём не пишут в сми. Если все хроники происшествий будут попадать из полиции в сми, то, мне кажется, люди просто обалдеют от такого количества ужаса, которое происходит совсем рядом, среди нас.
Я росла в обычной деревне, училась в обычном районном центре. И что помню из детства и отрочества.
1989 год. Мне 7 лет, я качаюсь у подружки на качелях. Качели рядом с частным домом, аккурат между двух тополей, вкрутил штангу отец подружки Вики и сам соорудил для нас эти качели. Место сбора небольшой компании трёх подружек: меня, Вики и Кати. Катин дом напротив, через дорогу.
Дом на три семьи, такие строил колхоз для семей колхозников. Слева вход во двор для одной семьи, а справа вход во двор для двух семей. Квартира Катиной семьи была справа, двухкомнатная. Посередине ещё одна квартира, долго пустовала. Но вот и в неё заехала семья: муж с женой и две девочки-погодки, Нинка и Аська. Уж не знаю, почему их все так звали с суффиксом -К-. Нинке 6 лет, Аське 5 лет. Обе коротко стриженные, обе загорелые, одеты кое-как. Было начало лета. Я закончила первый класс, Кате было 8, она училась со мной, два раза в первом классе. Вика самая старшая, ей 10.
Нинка и Аська пришли играть с нами. Они рассказали, что приехали из города, что мама работает в теплице с утра до вечера, а папа им не родной, но они всё равно называют его папой, потому что он живёт с мамой.
- А папа ваш где работает? - спросили мы у новеньких девочек.
Те в ответ пожали плечами:
- Не знаем. Дома сидит. Иногда уходит куда-то. На работу, наверно.
Сейчас я не помню, как долго мы играли с этими девочками. Наверно, совсем недолго. Но в память врезался разговор, когда Нинка и Аська с нами поделились "секретом, о котором никому нельзя говорить".
Помню, что подошла в очередной раз к качелям, а там Вика и Катя внимательно слушают Нинку с Аськой. Вика была чересчур задумчива и серьёзна. Она обратилась ко мне:
- Нам сейчас Аська та-а-акое рассказала! Она сказала, что их папа Нинку [......ёт], пока мамы дома нет.
Я молчала. Для меня это было непонятным и далёким, хотя и какие-то общие представления и понимание о том, что это вообще такое, у меня, конечно, были.
Вика обратилась к Аське:
- А тебя папа тоже [......ёт]?
- Нет, меня не трогает. Он только с Нинкой [......тся], - смело ответила Аська.
Вообще вид у Нинки с Аськой был самый обычный. По их виду и поведению происходящее совершенно особо их не угнетало. Они играли, веселились, были самыми нормальными детьми.
Вика не унималась. Её больше всего заинтриговала такая новость:
- Нина, а мама знает, что папа тебя [....т]?
- Нет. Папа сказал никому не говорить. Это тайна. Её никому нельзя рассказывать.
Дальше Вика стала расспрашивать Нину о подробностях. Подробности, к счастью, я не запомнила.
Запомнила только то, что, придя домой, я рассказала всё маме. Мама пробурчала в ответ: "Не говори ерунды!" На этом наш диалог был закончен.
Может быть, Катя и Вика тоже рассказали родителям, не знаю. Но после этого Нинка с Аськой и их родителями как-то быстро съехали с той квартиры. Кто-то сказал, что они снова вернулись в город.
1995 год. Мне 13 лет. Моей подружке 12. Переходный возраст. Алкоголь продают везде всем. Мы спокойно купили бутылку шампанского и выпили её. Был какой-то праздник. Мы смотрели телевизор и ели печёную картошку, пирожное со сгущёнкой. Подруга, назовём её Олей, мне вдруг говорит:
- Я хочу тебе кое-что сказать. Только, пожалуйста, никому-никому не рассказывай об этом. Пообещай.
Я пообещала, что буду молчать, что никому не расскажу.
Оля смотрела мне прямо в глаза и поведала о том, что, когда ей было 7 лет, её изнасиловали:
- Я шла по железнодорожному мосту к бабушке и дедушке. Дедушка старенький, лежал, за ним бабушка ухаживала, а тут она заболела, нужна была моя помощь по дому. Я ей обычно посуду мыла, полы подметала, коврики вытряхивала, грядки полола.
Мост перешла, а там пустырь небольшой, забор бетонный, лопухи, кусты, кусты. Какой-то чурка из кустов вышел, я не успела опомниться, а он нож к горлу и в кусты меня. Сказал: "Закричишь - ножом зарежу." Я молчала. Что он сделал со мной, я даже не поняла. Пришла к бабушке, рассказала ей всё. Ладно, хоть дедушка не слышал, не видел, а то бы расстроился сильно. Бабушка плакала долго. Весь вечер плакала. Помыла меня в бане и велела никому не рассказывать, особенно маме.
- А маме почему не рассказала? Это же мама! - перебила я Олю.
- Маме нельзя такое рассказывать, - вздохнула Оля, - она эмоционально неустойчивая. Такая новость могла вызвать у неё серьёзный психический приступ. Она и так вся на лекарствах постоянно живёт, на успокоительных и транквилизаторах. Хоть и работает, она не инвалид, она нормальная. Но любое сильное эмоциональное потрясение может привести к серьёзным последствиям. Поэтому я тебе и рассказала. Чтобы одной с "этим" не жить. Только ты никому не рассказывай. Это как чёрная отметина, на всю жизнь, в голове. Я иногда думаю, что хорошо, что это произошло в 7 лет, а не в 11 или 12. Тогда я хоть не понимала, что это такое. А сейчас понимаю.
Сейчас мне 39, подруге, соответственно, 38. У нас всё хорошо, всё слава Богу!
Эти эпизоды, которые иногда вытряхивает память, являются исключением из огромного, счастливого, золотого детства, когда были чистейшие родники, ароматная земляника, летний оборудованный пляж на речке, дома коробка мороженого посреди комнаты, зимние невероятные сугробы и много-много ещё чего интересного и незабывающегося.
Всем добра и света!