ЧАСТЬ 13 СЕКРЕТ
Сейчас камера пристально изучала амфору с кристаллами. Марта держала ее в руках как щит от любопытства и жалости окружающих. Инстинкт гордого и сильного человека подсказал ей тогда единственный способ защиты – отвести от себя оскорбительное внимание можно, только поразив чем-то сверхъестественно интересным. Конечно, одной наглядной демонстрации было мало, требовались объяснения, и она не замедлила их дать.
- Представляю нашу семейную реликвию. Слушая ваши сегодняшние разговоры, я как раз вспомнила о ней. В этом сосуде хранится тайна, – Марта на ходу фантазировала. – Из поколения в поколение передавался слух, что правильное применение этих кристаллов, помогает при любой болезни, даже самой тяжелой. И, в зависимости от дозировки, можно добиться разных результатов.
Марта отчаянно-торжествующим взглядом обвела окружающих.
- И каких же таких результатов? – первым опомнился Борис.
- Любых! Вплоть до тех самых, о которых говорил Илья.
- Яд что ли? – осторожно поинтересовался за камерой Петр.
- Петенька, доктор ты мой дорогой, – продолжала Марта,
– знаешь ведь, что любое лекарство в зависимости от дозировки может быть и лечением, и ядом.
- Ну-ка, дай посмотреть. – Сашина рука взяла у Марты сосуд. – А почему ты столько лет молчала?
Марта пожала плечами:
- Ты же знал моего папу, он отказывался верить в подобные вещи, но, когда заболел сам, решился испробовать средство и избежал участи всех больных раком – не страдал от болей и от смертельной тоски. К тому же и умер очень легко. После его смерти амфора пылилась в кладовке, и лишь во время сегодняшнего вашего спора я вспомнила о ней, – вдохновенно вещала Марта.
Петр через камеру разглядывал сосуд.
- Слушайте, ведь это настоящая старина, да и как хорошо сохранились кристаллы, не слиплись – пересыпаются. А это что? Серебро? И надпись на … Борь, на каком это?
- Дай я посмотрю. – Борис приблизился к амфоре и рассматривал надпись на пластинке, потихоньку шевеля губами.
К амфоре потянулась рука оператора.
- Все, все, – запоздало опомнилась Марта, – тебе, Петр, ни в коем случае не дам, разобьешь, как пить дать.
Она забрала из рук Саши свое сокровище и поставила за стекло на книжную полку. Компания, опять рассаживаясь за столом, возбужденно галдела, мужчины наполняли рюмки и бокалы. Саша поднял свой бокал, встал и потребовал внимания.
- Прошу слова! Я хочу еще раз провозгласить тост за именинницу. Марта, ты не просто красивая, умная и самая замечательная женщина изо всех, кого я знаю. Ты настоящая леди. Запомни, именно леди. И ни - ко - гда ни - ка - кие ... не смогут с тобой сравниться. Желаю тебе встретить настоящего мужчину, а не козла, способного лишь на спаривание безо всякого разбору с кем попало, не понимая разницы…
Договорить Саше не дали, из угла, где сидела Лиля раздался звук резко отодвигаемого стула, и ее черные волосы полоснули по объективу. Следом за Лилей мимо камеры промелькнул Илья, бурчащий себе под нос что-то нечленораздельное. Камера подсмотрела их уход и успела захватить закрывающуюся дверь.
На некоторое время в комнате установилась тишина, нарушаемая лишь пыхтением оператора. Потом Борис флегматично заявил:
- Требую продолжения банкета.
- Да, – подхватил Саша. – И вот что радует: легкого намека было достаточно, чтобы все стало на свои места. Марта, твоя подруга не такая уж безнадежная дура.
-Да уж, твой намек был легок, как первобытная дубина, – хохотнул Петр за кадром.
Марта услышала женский смех – он резанул слух нервозной неестественностью. Приходилось признать, что смеялась она сама, поскольку других женщин в комнате не оставалось. Вот. Теперь можно немного расслабиться, и Марта в тот вечер расслабилась как никогда ранее. Дальше она помнила только много шампанского и Сашины руки, уносящие ее в спальню, где она и заснула, не раздеваясь и не проводив своих гостей. Камера предательски отключилась на том самом месте, когда она весело опрокинула в себя первый после ухода Ильи и Лили фужер.
Фильм на этом заканчивался, однако самое интересное оставалось вне киноповествования.
#
… Простите, уважаемый Исайя, что прерываю, но мне было бы очень интересно узнать, что же это за секреты, которыми овладел ваш дед, отец, и которые передали они Вам?
Исайя улыбнулся самой своей загадочной улыбкой.
- Василий, ты ничем не отличаешься от множества других людей. Все любят узнавать секреты, но далеко не каждому дано их узнать. Слово жизнь не есть слово, а есть жизнь; чтобы познать ее, надо прожить всю без остатка. Секрет может скрывать что угодно, но раскрывать его надо от самых истоков. Я не могу избрать тебя своим учеником, потому что он должен быть человеком моей крови, вырасти здесь, и знать эту землю, горы, море. Что толку открывать тебе секреты, если ты родился в других краях, жил там и уйдешь отсюда навсегда?
Василия немного задели слова грека, но, поразмыслив, он решил, что обижаться не на что. Вслух же он сказал:
- Я не дерзну просить Вас открыть мне секреты, но интересуюсь, как
помогают они слабым людям?
Исайя продолжал говорить о своем:
- В наших краях редкостное порождает необычное. Видел ли ты по дороге сюда густые леса? Часть сгубила засуха, часть вырубили чужеземцы, они же и сожгли немало. Только склоны гор их, как могли, сохранили. И все же таких деревьев, какие растут у нас, во всем мире нет. Я знаю их, от старинных кедров до земляничных деревьев и каменных дубов. Не говорю уже о диких растениях, которых в горах видимо-невидимо. К редкостям отнеси и муфлонов с их чудными рогами. И это, если сказать только о горах, а коли спуститься к морю, – там огромный мир. Вот тебе лишь малое представление о вещах, порождающих секреты. Мои предки веками по крупицам отнимали их у природы, мне же повезло – достались почти готовыми. Однако, тоже пришлось немало потрудиться, чтобы все было правильно.
«Да что же это такое? – мучился любопытством Василий. – Хотел побольше узнать, да зря, видать, перебил грека, опять он перешел на загадки».
Тем временем, Исайа завел речь о другом:
– Монахи монастыря Киккос встретили меня приветливо…
#
Марта выключила компьютер и устало откинулась на спинку кресла. Увиденное ничего не проясняло, но действительность была такова: в тот вечер она держала в руках свою амфору в последний раз. Проснувшись на утро в пустой квартире, Марта, конечно же, не сразу кинулась к застекленной полке, она поначалу даже не вспомнила о своей спасительнице. Промучилась полдня мыслями с головной болью, и приказала себе не думать о предательстве Ильи и подруги.
Тогда сразу же взбунтовалась совесть, собираясь основательно ее помучить за выставленную напоказ семейную тайну. Марта решила проверить, цела ли амфора, подошла к стенке и…Тут уже приказом самой себе не обойдешься – факт пропажи амфоры клеймил позором не столько Марту, сколько ее друзей. Не слишком ли много предательств за один вечер? Единственным, кому она в тот момент могла позвонить, был Саша. Он быстро примчался и застал ее в полной растерянности. В тот день она была просто не в силах учинять допросы и устраивать расследование. Это показалось бы слишком мелочным и принизило ее, исполненную чувства собственного достоинства, в глазах всех тех, ради кого она совершала накануне подвиг.
Саша настойчиво отговаривал ее от неосторожных обвинений, и она вынуждена была согласиться, тем более что ценность пропажи оставалась в глазах самой Марты весьма сомнительной.
Сейчас она так не думала. Именно сегодня Марта хорошо понимала своего отца, затеявшего перед лицом смерти странные эксперименты. Кроме того, память услужливо предлагала ей существенную деталь – отсутствие мучений болью у него, благообразно принявшего смерть с улыбкой на губах. Разве это не повод приложить все усилия к поиску украденной (вещи следует называть своими именами) надежды? Первый шаг к этому уже сделан – она озадачила Петра I и одновременно присмотрелась к нему, как возможному участнику (соучастнику, свидетелю) кражи. Кто знает, был ли это один человек, или все присутствующие тогда в ее доме приобщились к безнаказанному мародерству? Не хотелось думать, что имело место групповое действие, это было бы уже слишком. Снисходительно оценивая моральные качества своих друзей, она была склонна считать, что кражу совершил все же кто-то один, находясь под действием любопытства подогретого пьяным легкомыслием. Так думать было проще, и, по-мнению Марты, вернее. Необходимо попробовать разбудить память и, возможно, совесть своих друзей (сейчас как никогда это слово казалось слишком громким), но опускаться до жалобных призывов и мольбы о помощи Марта не могла. Тон, взятый в разговоре с Петром, казался ей наиболее подходящим и единственным для нее возможным.
С другой стороны, о ее критическом положении кроме Ильи (во всяком случае, она на это надеялась), никто больше не знал. Поэтому отпадал сам собою главный стимул воздействия на возможного воришку – сострадание.
Марта оказывалась в замкнутом круге, но наступать на горло собственной песни, а, вернее, гимну своей жизни под названием «Гордость» было выше ее сил. Оставалось действовать именно в тех обстоятельствах, какие были, и в пределах рамок дозволенного самой себе, давно заржавевших и сросшихся с образом турболебедя.
Марта еще немного посидела, прислушиваясь к своему самочувствию. Она привыкла к предательствам, последнее из которых – отступничество собственного организма – собиралось стать последним в ее жизни. Неужели она так и уйдет, не выяснив правды?
Марта никогда раньше не стремилась к мести, не жаждала крови и отпускала своих обидчиков с миром, считая ниже своего достоинства не только объясняться с ними, но и принимать обиду вообще. Именно о сохранении этого своего гипертрофированного достоинства она и беспокоилась более всего. Унизительной казалась и болезнь, и жалость окружающих, и то беспомощное состояние, в котором она могла оказаться, а более всего – перспектива невыносимой боли... Ради того, чтобы иметь надежду избежать всего этого, стоило потрудиться, пока еще есть силы.