ЧАСТЬ 12 COMING OUT
Магнитофон тихо постанывал голосом Энрике Иглесиаса: I'm lovin' you...
Все и каждый в их компании давно знали: Илья и Марта навеки вместе, и парочка благоразумно откладывает свой брак только по причине крайне важных дел. Илья почти переселился к Марте, и вот-вот будет повод хорошенько погулять на свадьбе двух зрелых людей. Не юные влюбленные, конечно, но … посмотрите на Марту – девчонка девчонкой, хоть и написала диссертацию. Вот защитит в декабре и … прощай, Илюха, твоя свобода!
Лилька за это время уже успела выскочить замуж и терпела бы дальше своего пьющего благоверного, если бы не попался он, мелкий чиновник, на крупной взятке. Слов нет, это уже слишком, если бы еще взятку до дома донес…
В общем, Лиличка в свободном полете, трудно ей, такой беспомощной и нежной, но верная подруга всегда рядом, да и друзья не оставят. Немного Петр, немного Сашка, теперь, оказывается, и Илья помог, очень даже помог, от души помог. Такие коллективные мысли вихрем носились по затихшему экрану, когда раздался непринужденный голос именинницы:
- Я очень за вас рада, дорогие мои! Для ребят это, наверное, сюрприз, а вот я всегда считала, что вы очень подходите друг другу. Но я тоже приготовила для всех сюрприз. Давайте не будем больше спорить, а я все же вернусь к теме смерти. Давно хотела рассказать вам одну семейную легенду, да все как-то случай не представлялся. Но сегодня, раз уж все стали раскрывать свои тайны, я тоже вам кое-что покажу.
Марта была сама от себя в восторге – она демонстрировала высочайшее актерское мастерство. Неутешная сцена плачет о таланте, отданном в руки медицины. Разрумянилась, глаза блестят, и кто скажет, что от ужаса? Браво! Браво!
Марта медленно захлопала в ладоши своей экранной героине. Боже! Если бы она относилась к людям, живущим напоказ, то просто сгорела бы от желания похвастаться перед кем-нибудь тем своим выступлением, особенно, если дать зрителю разобраться в контексте. Но гордиться собой следует в одиночестве и только так, иначе не считается.
Лилина роль поехала вкривь и вкось, что и не замедлила отразить видеокамера:
губки обиженно надулись, а плечики уныло поползли вниз – маленькая случайно беременная подружка.
Пока Марта ходила в другую комнату, компания тихо переговаривалась.
Слышался Сашин голос:
- Я не понял, это что, шутка такая? Илья?
Илья сидел с опущенной головой, а Петр I за камерой торопливо шептал:
- Лиль, это правда? Когда же это вы успели?
Илья посмотрел на сидящую рядом Лилю с выражением лица кролика-убийцы.
Лиля попыталась мило улыбнуться и пропищала:
- Это не шутка, это правда. Может быть, не вовремя, но ведь надо было сказать…
Саша повысил голос:
- Ах вы, сукины дети, не могли как-то по-другому? За что вы так с ней? Илья?
- Тише! – вмешался Борис. – Не усугубляй. Сейчас уже ничего не исправишь.
- Вот как? – перешел на зловещий шепот Сашка. – Исправлять, значит, тоже она должна?
Милый, добрый Сашка. Да и все такие добрые. Сидели и ждали, как же она будет все исправлять. Получится ли?
- Вот! – вернулась из соседней комнаты Марта. – Посмотрите на это!
Внимание присутствующих переключилось на предмет, который Марта держала в руках.
Ну, зачем? Почему в тяжелые моменты жизни человек, привыкший сохранять лицо, готов делать глупости? Спасая свою честь и достоинство, Марта
пошла на шаг, который ни за что в жизни не сделала бы по здравом разумении. И это было единственным, чего она так никогда и не смогла себе простить. Папа, бедный папа, а смог бы он простить ее? Этот вопрос мучил ее потом многие годы, да и сейчас, глядя на сцену своего предательства, она понимала, какой ценой далось тогда устоять. А стоило ли? Не легче ли было разреветься, устроить публичную истерику, выгнать всех в конце концов?
Нет, нет и нет. Этого не могло быть, потому что не могло быть никогда, даже не обсуждается. Осмысление содеянного пришло потом, когда было уже слишком поздно, но раскаяние все равно было куда слабее сладкого чувства победы над собой. Только вот папа…
Марта не могла сказать, что папа занимал значительное место в ее жизни, он всегда жил как-то параллельно, хотя по-своему любил дочь и всегда ей помогал. Работа отнимала у него слишком много времени и сил, а когда он оказывался дома, тут же погружался в самого себя. Возможно, Марте так казалось, а на самом деле папа просто очень уставал? В любом случае, когда он заболел, Марта страшно беспокоилась и жила с тяжелым чувством щемящей жалости все те два года, пока он медленно угасал.
В доме не было особого почтения к профессии врача, несмотря на то что отец и дочь посвятили себя именно ей. Повседневная жизнь ясно давала понять, что мамин торговый бизнес позволяет пополнять семейный бюджет куда более значительно. Благоговейного уважения к высшему образованию как таковому мама не испытывала, потому что и сама его имела, а все эти вечные уходы в работу и в себя ей, общительной по натуре, порядком надоели. Поэтому она легко оставила их с папой при первой же возможности – дочь уже оканчивала институт, а у мамы случилась сильная любовь. Марта осталась с папой вдвоем, что, впрочем, так и не помогло им сильно сблизиться.
Когда папа тяжело заболел, между ними начало возникать что-то вроде близости, но развиться это чувство не успело. Отец не только знал о неизлечимом заболевании, он внимательно наблюдал за собой, тем самым еще больше отдаляясь от Марты. После безуспешных попыток избавиться от опухоли, Марта была допущена к эксперименту отца над собой.
Все проходило втайне от остальных, и даже Ионыч, наблюдавший папу, ничего не знал об их альтернативном лечении. Именно тогда Марта и узнала об амфоре. Папа долго не хотел ей ничего рассказывать, и Марта подозревала, что это лишь потому, что он, ярый материалист и приверженец официальной медицины, не мог смириться с мыслью о шаманстве как методе лечения. Все то, что не проходило одобрения Минздрава, всегда подвергалось с его стороны презрительному невниманию, а уж дедушкины сказки и подавно. Раньше он даже не давал себе труда посвятить Марту в сохраняемую им тайну. Собственно, и тайной отец не считал переданный ему так называемые «секреты» темных людей – его природе противоречило даже упоминание о возможности серьезно рассматривать их как лечение.
Но угроза смерти меняет человека, и, когда приговор стал ему очевиден, сначала только зародилась, а потом и завладела всем его существом идея попробовать применить «секреты» на себе. Марта не стала препятствовать отцу – понимала, насколько важна для него появившаяся надежда. Она помогала и даже поддерживала в нем эту надежду, но сама, воспитанная на отцовских принципах, не доверяла нетрадиционным методам лечения.
В сущности, ничего особенного и не было. Были лишь кристаллы в герметичном сосуде-амфоре из прочного стекла. Устроена она была таким хитрым образом, что из круглого отверстия частицы вещества выкатывались по одной еле заметной частице. Дело осложнялось тем, что совершенно неизвестно было, как кристаллы применять. Кроме устной легенды о чудодейственной силе этого средства, ничего им от предков не осталось. Дед и прадед были людьми простыми, происходили из скромных купцов Тверской губернии, и решительно никаких инструкций не оставили. Единственное, что можно было считать неким посылом из прошлого, была серебряная пластинка, опоясывавшая амфору, с выгравированными словами на непонятном языке, и дошедшие слухи о том, как когда-то кому-то от чего-то это средство помогло. Но с тех пор никто больше не решался прикасаться к неизвестности. Так и передавалась амфора, счастливо избежавшая участи быть разбитой или утерянной, от отца к сыну.
Скептически настроенная, Марта выполняла нехитрые поручения отца, первым из которых было – хорошенько почистить почерневший от старости металл.
Сначала она всерьез опасалась, не принесет ли отцу вред этот рискованный эксперимент, но, не замечая в нем особых перемен, постепенно успокоилась и играла роль стороннего наблюдателя. Отец категорически отвергал предложения Марты подвергнуть кристаллы специальному анализу, казалось, он боялся испытать разочарование в своей последней надежде. Он продолжал потихоньку колдовать в своей комнате и уверял Марту, что чувствует себя хорошо, принимая лекарство в малых дозировках, а болезнь шла своим чередом. Удивительным было только то, что ему удалось избежать болей, депрессии и разрушительных изменений личности, но Ионыч уверял Марту, что такое бывает при его форме рака. До последних часов своей жизни он ни разу не выказал отчаяния и выглядел вполне умиротворенно, не доставляя дочери особых хлопот. Умер папа тихо, к сожалению, в то время, когда Марты не было дома, и она застала его, уже перешедшего последний рубеж, со спокойной улыбкой на лице.