Роман "Отец фараону". Начало здесь.
ГЛАВА 37. ДОРОГАЯ ШКАТУЛКА
Сыновья Иакова, взбудораженные от пережитых эмоций, возвращались домой. Бурно обсуждая по дороге все события вчерашнего утра, они пытались проникнуть в тайну головокружительного успеха жизненного пути Иосифа.
Тот, кого они считали давно сгинувшим в пыли и поту Египта, с величием фараона встретил их у стен его столицы. Он разговаривал с ними во дворце, сидя на троне в окружении многочисленных слуг, в то время как они неуклюже толпились перед ним, отвлекая его от государственных дел. Несмотря ни на что, его великодушие не оборвало непрочную нить родства, и он принял и простил их.
Теперь они спешили домой с радостной вестью, потому что Иосиф желал как можно скорее увидеть отца. Они еще не думали о трудностях предстоящего разговора с Иаковом...
Дорога пролегала вдоль моря, иначе продвижение колесниц, на которых с большим удобством ехали теперь сыновья Иакова, было бы невозможно. Впервые в жизни созерцали они Великое море. Широкой сине-зеленой полосой оно заманчиво сверкало до самого горизонта, предвещая что-то хорошее, уютное, добротное. Мир и покой.
– Послушай, – сказал Симеон Левию, – а как же мы все это отцу преподадим?
Левий оторвал взгляд от морского пейзажа.
– Ведь ему же надо будет сказать правду, понимаешь? – продолжал Симеон. – Правду.
Левий задумчиво наклонил седеющую голову.
Временная эйфория заканчивалась.
Торжественный приезд сыновей Иакова в Кириаф-Арбу произвел в городе и его окрестностях настоящий фурор. Давненько там не случалось ничего подобного. А может быть, и вообще никогда. Множество шикарных царских колесниц, запряженных длинноногими скакунами, уверенно двигалось прямо к стану Иакова. Народ, высыпавший из своих домов, дивился происходящему. Колесницы не были похожи на военные, поэтому страха ни у кого не возникало. Но любопытство... Всем, от мала до велика, было интересно узнать причину появления в их скромных местах столь пышной процессии. По мере ее приближения, совершенно неожиданно для всех, были замечены некоторые знакомые лица, удобно сидящие в колесницах. На заложников они не были похожи.
– Это же сыновья Иакова, возвращающиеся из Египта! – пронеслось в толпе. – Вот это да! Как это объяснить?
Ничего не подозревающий патриарх почивал в своем шатре. Слугам пришлось срочно его разбудить, и он, от сна ничего толком не понявший, торопливой старческой походкой, все больше хромая и с трудом сохраняя равновесие, засеменил к краю стана. С каждым годом ему становилось все тяжелее ходить. Но от помощи слуг он всегда определенно отказывался.
Колесницы изящно развернулись перед станом и искусно затормозили, выстроившись в стройный ряд. Израиль был поражен. Его сыновья с почетом спустились с колесниц и тепло приветствовали его. Он увидел также десять ослов, навьюченных лучшими произведениями Египетскими, и десять ослиц, навьюченных зерном, хлебом, и припасами,* и незнакомых ему людей, спускающих эту ценную поклажу и преподносящих ему. И не знал, что сказать. Он чувствовал неловкость из-за непонимания происходящего.
– Это все для тебя, отец, – сказал Иуда.
Израиль молчал, обходя подарки, разложенные перед ним, то и дело поглядывая на сыновей и на остальной народ, собравшийся вокруг. Потом в недоумении всплеснул руками и произнес одну-единственную фразу:
– Не понимаю!
Иуда подошел к Иакову очень близко и тихо произнес:
– Будет лучше, отец, если мы тебе все объясним наедине.
Иаков интуитивно заподозрил что-то неладное. Его чуткое израненное сердце сжалось от тоски и боли, предвещаемых таинственными словами. Сколько он уже пережил, перенес на своем веку! И каждый раз нужно снова быть готовым идти, как в бой, навстречу изогнутым перипетиям судьбы! Неужели нельзя по-другому? Он уже успел утомиться... Его дни близятся к закату. Так бы хотелось напоследок успокоиться от постоянных тревог и разочарований... От борьбы. Его дух тверд и мужественен, его разум ясен, но истомленное тело одряхлело и жаждет покоя. Вот опять перед ним новые переживания и хлопоты. Кто знает, что натворили на сей раз его непутевые дети в Египте? За все надо платить. А чем расплатились они?
– Дорогой наш отец! – начал Иуда, изо всех сил стараясь казаться спокойным, когда сыновья остались наедине с отцом. – Эти дары прислал тебе правитель Египта.
– Здесь какой-то подвох... – неуверенно ответил Иаков. – Зачем он это сделал?
Всем показалось, что в шатре патриарха вдруг стало тесно. Ситуация становилась все более неловкой, все более шаткой. Недоумение Иакова росло, и никто из сыновей не мог даже предполагать, как отреагирует отец на то, что они собирались ему сказать. Скорее всего их постигнет шквал негодования и обвинений в предательстве. Благоденствие любимца отца в настоящем не перечеркивает того, что, конечно, он перенес в прошлом: позора, унижений, истязаний... Кто знает, что он пережил, поднимаясь из раба в правители... И виной тому они, его кровные братья.
Ах, если бы можно было устроить так, чтобы Иаков никогда больше не увиделся с Иосифом! Тогда они ни за что не сказали бы ему правду. Хищный зверь, вероятно, не растерзал его, а только ранил, и кто-то спас его и увел в Египет. Неплохая сказка! Но Иосиф, как неумолимый страж правосудия, не даст им солгать. Если они не вернутся к нему, он придет за ними. И тогда, спасайся, кто может!
Страх за свое будущее сдавил их, этих уже немолодых людей, как никогда. Среди беспорядочного нагромождения их добрых и злых дел, совершенных ими в жизни, с величайшим трудом держалось их недавнее раскаяние. Да... Сейчас, на трезвую голову, цену ему они могли определить сами.
– Правитель Египта уважает и ценит тебя, отец, – промолвил Иуда, в надежде оттянуть время.
– Но он же меня не знает! – недоумевал Иаков.
– Знает по нашим рассказам, – нашелся Иуда.
– Мне все это кажется весьма странным, – задумчиво ответил Иаков. – Вы как будто что-то недоговариваете...
– Он не просто ценит... Он любит тебя, отец! – неожиданно воскликнул чувствительный Рувим.
Иаков посмотрел на своего первенца, как на больного ребенка:
– Не нужно лицемерных слов, сын мой! Поосторожнее с ними... Лучше скажите прямо, что с вами произошло в Египте?
Рувим сконфузился. А за ним и все остальные. Видя создавшееся положение, Иаков принял мудрое решение помочь разговориться своим, уже слишком большим детям.
– Ладно, ладно... – сказал он по-домашнему. – Что у вас там? Что за секрет?
Это был самый подходящий момент. Настрой Иакова сменился, он готов был выслушать, понять... Может быть, даже простить. И все равно роковые слова никак не шли наружу. Израиль чуял сердцем, что что-то стряслось. Он собрал всю свою силу воли и произнес:
– Детки мои, детки... Славные вы мои! Ну что же вы пригорюнились теперь? Смотрите, и зерно привезли, и припасы, и разные изделия... Что же вы так опечалились вдруг? Или какой страшный залог взяли с вас в Египте? Этот правитель мне совсем непонятный... Скажите, детки, не мучайте вы отца своего... Я ли да не пойму вас, родные вы мои!
Иуда наконец поддался:
– Даже не знаю, с чего начать, отец... – слабо проговорил он.
– Не тяни. Начни, сынок, с самого главного, – уверенно ответил Иаков, хотя ему самому было очень нелегко.
– С главного? – переспросил Иуда испуганно. – Как же начать-то... с главного... – он замялся. – Ну, так значит... Так вот... Таким образом... Повелитель этот, о котором ты уже слышал...
Иуда глянул по сторонам, ища хотя бы мнимой поддержки у братьев. Но они сидели так неподвижно, что едва можно было догадаться об их присутствии, не посмотрев вокруг, и даже присмотревшись, некоторых, грубо говоря, можно было спутать с пестрыми драпировками шатра. Иуда отвернулся от них и встретился взглядом с отцом, томящимся в ожидании.
– Начну с главного. Имя правителя Египта, а лучше сказать, премьер-министра, как тебе уже известно, отец, – Цафнаф-панеах. Имя двойное, для нас нетипичное... Что обозначает, конкретно я не знаю. Что-то связанное с благословениями, наверное. Да он и стал для Египта благословением: благодаря ему были распознаны годы изобилия и предугадана надвигающаяся засуха. Она продлится еще пять лет. У него были на этот счет видения. Так в народе говорят. Его там все очень любят. И неспроста! Сам фараон души в нем не чает. Все бразды правления в его руки отдал. И бережет его очень.
– Странно, – задумчиво сказал Иаков. – Какому-то гордому язычнику были даны видения относительно лет изобилия и засухи? В то время как мы здесь чуть ноги не протянули от голода. Мы, поклоняющиеся единому живому Богу! А он – всего лишь заурядный идолопоклонник. Не могу уразуметь действий Всевышнего! Не полагалось ли Ему открыть это нам? – он обхватил руками голову, чувствуя, что начинает нервничать. – Да и вы теперь им очарованы, когда получше его узнали. Вероятно, что и среди язычников есть люди, знающие Господа. Иначе как объяснить?
– Вот, вот, именно так! – обрадовался ходу мыслей отца Иуда. – Теперь ему оставалось лишь осмелиться произнести заветное имя. – Но дело в том, что Цафнаф-панеах – это его ненастоящее имя. Это имя дал ему фараон.
– И что же? – нетерпеливо произнес Иаков. – Какая нам разница? У этих египтян совсем другие обычаи. Они не только имена, а все, что угодно, могут поменять: жен, детей, род занятий... Даже стать бесполыми могут. До меня слухи доходили. Не в пустыне живем. Развратнейший народ!
– Но он не египтянин, отец!
– Знаю, знаю. Сейчас в Египте правят эти самозванные гиксосы. Бывшие пастухи. Но рядятся под египтян. Во всем хотят быть на них похожими. Особенно в надменности. Лицемеры! – Иаков поморщился. – Но и страха им не занимать. Боятся, что подлинные египтяне скоро их скинут. Вот и установили военный режим. И как среди этой фальши, жестокости и разврата мог восстать человек, которого знает Бог? Не понимаю... Не понимаю!!!
– Его настоящее имя – Иосиф, – ответил Иуда.
– И имя у него такое же... – мечтательно произнес Иаков.
– И это имя принадлежит тому же самому человеку!
– О ком ты?
– О том же, о ком и ты. Об Иосифе.
– Что ты! Что ты! Не береди память о нем! Умоляю, пощади... – замахал руками Иаков.
– Но это же Иосиф! Тот, кого ты любил больше всех!
– Иосифов на белом свете много, а я любил одного.
– Ну, вот...
– Что??
– Это он и есть.
Иаков побледнел. На его массивном лбу выступили крупные капли пота. Надежда вспыхнула в его потухшем сердце так ярко, что чуть было не лишила его чувств. Он чудом не потерял сознание. Сухими, трясущимися губами патриарх еле слышно прошептал:
– Значит, жив???
– Да, жив, здоров и правит Египтом.
– Не может быть... Мальчик мой! Драгоценный мой! Счастье мое... – запричитал Иаков. – Жив! Жив! Жив!!! Ох, не могу поверить... – потом, как будто что-то вспомнив, спросил: – Но... как? Каким образом?
Иуде уже начало казаться, что самая трудная часть осталась позади, но он ошибся.
Иаков поднялся и достал из укромного уголка деревянную резную шкатулку. Он сел вместе с ней на прежнее место и долго глядел на нее блестящими от слез глазами, часто судорожно сжимая веки, и ласково поглаживал ее, как если бы она была живым существом. Несколько раз он порывался открыть шкатулку, но, немного приподняв крышку, тут же резко захлопывал. Иаков колебался. Медлил. Он боялся спугнуть тот хрупкий призрак надежды, что вдруг, после стольких лет, так неожиданно предстал перед ним. Его мысли двоились. Путались...
Его сыновья подозревали, что лежало в шкатулке. Они не раз видели ее в руках у отца, всегда закрытой. По всей видимости, открывал он ее не часто. Ему достаточно было просто подержать ее в руках, прижать к себе и всплакнуть. Поэтому сейчас, видя отца таким и зная, какой им предстоит разговор, некоторые из них предпочли бы никогда не родиться на свет.
И все же, совладав с собой, Иаков открыл шкатулку. Вслед за этим, как и следовало ожидать, он извлек оттуда рваную и окровавленную тунику своего любимца.
– Ведь... умер Иосиф, – прохрипел он. – Разве не так?
Он держал это истерзанное тряпье на вытянутых руках, как беспрекословное свидетельство его смерти.
Сыновья Иакова заежились от холода.
– Что же вы молчите, сыночки??... Разве не умер Иосиф? Ведь вы же принесли мне его тунику! Так ведь? Посмотрите же на нее! Посмотрите: она вся изорвана в клочья и испачкана в крови так, что невозможно поверить в обратное. Что же вы молчите? Вы же мне ее принесли!
Иаков сжал тунику костлявыми пальцами, прижал ее к груди и в изнеможении разрыдался.
– Отец! Нет других виновных в этом, кроме нас, – проговорил Иуда металлическим голосом.
Иаков, все еще всхлипывая, внимательно посмотрел на него.
– Как это понимать? – спросил он недоуменно. – Ах, да... Ну, конечно... Ты хочешь сказать, что вы его не уберегли. От зверя лютого, мне неизвестного, не спасли.
– Отец, он жив.
– Это невозможно!! – с неизвестно откуда взявшейся силой возмутился Иаков. – Иначе туника была бы целой... А так... Вы видите? – он снова затряс темно-коричневыми клочками. – Я вам свидетельство даю, что он не мог выжить! Не мог! Оставьте уже это теперь, после стольких лет, пощадите мои седины!
– Отец, Иосиф жив. И мы во всем виноваты.
Иаков с горечью хмыкнул.
– Виноваты в том, что он жив? Да вы не в своем уме!!
– Виноваты во всем остальном.
Иаков замер. Его осенило, что он находится на пороге открытия какой-то страшной семейной тайны, что, как он замечал уже давно, мучала его сыновей. Но его предельная возбужденность мешала ему сосредоточиться.
Иуда поднял голову высоко вверх и возгласил:
– Пусть осудит нас Бог на вечную погибель, но правды больше мы скрывать не станем. Там кровь козла.
– Где? – наивно спросил Иаков.
– На тунике.
– На... какой?
– Эти пятна – не кровь Иосифа. И никогда ею не были.
Лицо патриарха исказилось отвращением. Перед ним, во всей своей отталкивающей безобразности, предстало еще одно преступление его драгоценных сыночков, в подробности которого ему предстояло вникнуть. О, Боже, дай силы не умереть!!!
Иуде вдруг вспомнилось его детство, безоблачные и безвозвратно ушедшие дни, когда ему ничего не стоило признаться в своих безобидных проделках и попросить прощение. Совесть его была чистой, а жизнь – счастливой.
– Тунику Иосифа мы выпачкали в крови козленка, – сказал он, глядя в сторону. – А до этого... Мы избили Иосифа и бросили полумертвого и полураздетого в ров.
Иуда прервался, с трудом сохраняя присутствие духа. Образ его детства, легкокрылой разноцветной бабочкой неслышно порхал вокруг него, делая его страдания еще более невыносимыми. Это с его уст срываются страшные слова свидетельства! Это его отец возненавидит больше остальных! Он растоптал его святое доверие!
Лицо Израиля словно окаменело. Да и сам он весь затвердел, закостенел. Только одинокое трепещущее сердце продолжало беспокойно стучать в его слабой груди.
Иуда продолжал:
– Но потом мы передумали и, вместо того, чтобы оставить Иосифа погибать во рву, вытащили его и продали в рабы измаильтянам, направляющимся в Египет. И не видели его в течение всех этих лет.
– И я тоже, – ответил Израиль каменным голосом. – Месть... Как должно быть, вы его ненавидели, чтобы совершить подобное...
«И как ты теперь возненавидишь всех нас!» – пронеслось в голове Иуды.
– А я не замечал. Ничего не замечал, – начиная мерно раскачиваться, продолжал Иаков. – Ни ревности вашей к нему, ни зависти. Горе мне. Горе! Ошибся, недосмотрел. Каких сыновей воспитал! Убийц! Горе мне.
«Ну, вот и до нас очередь дошла, – вновь подумал Иуда. – Одному Богу известно, как вся эта трагедия закончится! Раскачивается из стороны в сторону... Может, он сейчас с ума сойдет? Нам этого Иосиф не простит. Нужно срочно привести его в чувство. А как?»
Спасительная идея озарила раскаленный мозг Иуды как раз в тот самый момент, когда Иаков, затянув протяжное: «А-а-а...», начал валиться на постель.
– Отец, прости нас!!!
Услыхав это, Иаков не очень удачно оперся на локоть и потихоньку снова сел почти прямо.
– Отец, прости нас, твоих злых и жестоких детей! Мы уже многое искупили, неся бремя своего преступления: состарились раньше времен, разъединились между собой и превратились в полнейших неудачников. Прости нас теперь ты, как Иосиф простил нас!
– Иосиф! – все могучее тело патриарха всколыхнулось. – Сын мой жив! И он простил вас... Невероятно. Да, сейчас я понимаю, почему египетскому правителю Бог дал видения относительно лет изобилия и засухи. Мальчик мой! – он блаженно улыбнулся. – Но каково ему пришлось вначале?... Когда его немилосердные братья обрекли его на жалкую участь раба! Извергли его из родной среды! Отняли у отца! О!! Он всё мне расскажет! Всё!!! Скорее! Везите меня к нему!!
– Отец, а как же мы?? Ведь Иосиф и нас всех пригласил жить в Египет! Навсегда. И простил... – неуверенно промолвил Иуда. Слезы текли по его щекам.
Иаков снова погас. Потемнел. Долго сидел молча, пережевывая, переваривая услышанное. Только его одинокое любящее сердце все также беспокойно стучало в его слабой груди.
– Если мой сын, с его небесной душой, простил вас, то прощаю и я...
* Бытие 45:23.
Продолжение следует...
Автор Татьяна Осокина
Отец фараону. Глава 38. В путь!
Содружество "Пустой Фантик". Философская сказка
Благодарность Вам, ЧИТАТЕЛЬ!
До скорой встречи!