Уважаемые подписчики и просто заглянувшие на огонек, как и обещала, выкладываю третью главу моей повести. Здесь вы можете найти первую и вторую главу. Действие происходит в 1980 г., поэтому, думаю, молодежи читать будет не интересно "дела давно минувших дней, преданья старины глубокой".
Глава третья. Поучительная.
Утренний поход на завтрак в столовую прошел для Тони также мучительно, как и предыдущий ужин. Представителям таких демократических и толерантных буржуазных стран было не лень с утра постучать ложками и прокричать что-то непонятное в адрес Тони, когда она вошла. Тоня неожиданно для себя показала всем язык, чем вызвала бурный гогот мужской части столовой. Стараясь в этот раз сидеть как можно прямее, поскольку советское кино и литература учили встречать трудности с высоко поднятой головой, но чувствуя себя глупой козой в темном лесу, Тоня доела завтрак, а затем побрела искать комнату сестры-хозяйки, чтобы попросить утюг.
Придя к сестре-хозяйке, Тоня достала заготовленную заранее бумажку и старательно прочитала то, что ей написала Рената:
- « Пани, просим Вас, жехлиг», - это утюг, значит.
« Не разумим», - ответила сестра. Тоня еще раз повторила просьбу и получила тот же самый ответ.
«Не судьба мне здесь с народом подружиться, ну и пусть, буду ходить мятая назло врагам», - решила Тоня и вышла на улицу.
На площадке перед санаторием люди за столиками сидели с чашками, в воздухе стоял сильный запах кофе и хороших сигарет. У Тони, как у собаки Павлова, можно сказать, слюна закапала. «Точно! надо купить сигареты», - подумала Тоня и пошла вниз по склону улицы туда, где виднелось что-то похожее на магазин. В магазине Тоня ткнула пальцем в нужную пачку сигарет и достала деньги. Продавщица с презрительным видом демонстративно удалилась внутрь чрева магазина, задернула за собой занавеску и затаилась. Тоня несколько раз позвала: - «Але», но продавщица не выходила.
« Они мне бойкот, что ли, объявили?! Как же я здесь два месяца протяну?» - Тоня вернулась в свою комнату и стала ждать Ренату.
Когда пришла Рената, Тоня попросила ее сходить вместе с ней за покупками. Зайдя в магазин, Рената с широкой улыбкой сказала:
- « Добрый день, пани. Просим Вас, сигареты», ну или что-то в это роде, и продавщица ее так же приветливо обслужила.
- Вот оно что! Я же такой дебильный советский колхоз, не поздоровалась! – догадалась Тоня. В дальнейшей жизни она всегда и везде здоровалась прежде, чем что-то спросить. В Чехии это было нормой, а в России разные кассирши и продавщицы удивленно поднимали брови на такое приветствие.
После следующего «гостеприимного» обеда в столовой, когда Тоня, чуть не плача, возвращалась к себе в комнату, в коридоре молодой парнишка, по виду итальянец лет шестнадцати-восемнадцати, стал дразнить ее: «La Russia caput! Брежнев капут!». Сердце Тони не выдержало насмешек, и она решила проучить паршивца.
- «BONBONI, BONBONI,”- запела Тоня со сладкой улыбкой запомнившееся недавно чешское слово и стала заманивать рукой мальчишку в свою комнату. Парнишка пошел за ней. В комнате Тоня подошла к полке у своей кровати и, показывая пальцем на лежащую на ней коробку конфет, все повторяла: «Бонбони, бонбони», стараясь лицом изобразить, что она - добрая русская душа и ей не терпится угостить этого итальянского мальчика конфетами. Подросток купился на сладкую улыбку и потянулся рукой к открытой коробке. Тут Тоня, хоть и считала себя незлым человеком, но всему есть предел! схватила парня за ухо и с силой стала пригибать его голову к кровати, выворачивая ухо, приговаривая: «Говори – Вива ля Руссия!». Парнишка как-то сразу понял русский язык и запищал: «Viva la Russia». «Громче!», - поднажала на вывернутое ухо Тоня. «Viva la Russia!”, -заорал пацан.
- «Вот и умница»,- Тоня отпустила парня, и он мигом смылся из ее комнаты.
- «Что теперь будет? Зачем я так погорячилась?!», - распереживалась Тоня, после того, как немного успокоилась.
После приема положенных медицинских процедур, которые ей назначил лечащий врач, Тоня, собрав всю волю в кулак, пошла на ужин. При виде ее мужская часть столовой неожиданно для Тони стала скандировать: «Viva la Russia!”. Многие показывали большой палец, и никто уже не стучал ложкой по тарелке. А после ужина, когда Тоня вышла на улицу, у нескольких стоящих у входа машин пооткрывались двери, и выглянувшие из них мужчины стали ее звать: «Синьорита! Ресторанте! Please!».
Но Тоня не сдвинулась с места, она, молча, всем помахала рукой, решив пережить свою маленькую победу в одиночестве. Ну, и честно сказать, как-то непонятно и страшновато ей было.
В последующие дни Тоня через Ренату продала и икру, и фотоаппарат, и водку. Собралась некая сумма чешских крон, которая позволила поехать в соседний город Трутнов для похода по магазинам. Тоня купила себе умопомрачительные по советским меркам белые кроссовки, итальянские джинсы, и подарки домой. Возвращаясь, она присела на скамейку возле стоянки автобуса и, разглядывая старинный неработающий фонтан в центре маленькой городской площади и проходящих мимо прыщавых казахов в советской военной форме, закурила, а покуривши, не задумываясь, бросила окурок, куда попало, как это она обычно делала в своем родном городе.
Однако, стоявшая недалеко старушка - божий одуванчик-белые кудельки, подобрала Тонин окурок и бросила его в ближайшую урну. Причем, сделала это спокойно, без видимого упрека. Тоня с трудом дождалась автобуса и побыстрее забралась в его дальний угол: ей казалось, что все на нее смотрят.
Вот так наши мелкие победы и обидные поражения ходят вместе
рука об руку.
Первые две недели Тоне было одиноко. В свободное время она гуляла по этому сказочному городу, в котором обитали, наверное, какие-то небожители, потому что нигде белье на веревках не висело, не бегали одичалые собаки и куры не копошились в пыли, а только цвели цветы и увядала сирень. Привыкала к новому быту, но общалась в основном с соседкой Ренатой, стараясь запоминать новые чешские слова. Она даже нашла в этом маленьком городе библиотеку, но чешско-русского словаря или хотя бы разговорника там не было.
По вечерам этот удивительный город становился совершенно пустым, как будто в нем был установлен комендантский час. Это очень удивляло Тоню до той поры, пока она не зашла как-то вечером в ближайшее кафе. Людей в кафе была тьма-тьмущая, народ заседал семьями, и даже дети ползали под столами. Как это было не по-нашему! Не по-советски, прямо скажем!
Уже через неделю от тоски она, будучи в душе диссидентом и поклонником тяжелого рока, которое иногда можно было услышать по «Голосу Америки», даже слушала Кобзона по радио, которое стояло в их комнате, и знаете, ей хотелось плакать.
Поскольку все чехи в то время изучали в школе русский язык, Тоня могла с ними общаться. Они ее понимали, а она их не очень. И постоянно попадала в неудобные и даже неприличные ситуации, хотя до этой поездки считала себя вполне адекватным человеком.
Однажды вечером она в чешской компании сидела в соседнем кафе, за окном моросил дождь. Тоня спросила, как сказать по-чешски, что идет дождь. «Говори – «чурать»,- научили ее знакомые чехи. И в следующий дождливый вечер Тоня, опять сидя в кафе и томно покуривая, в разговоре с умным видом применила это выражение, вызвав гомерический смех всей компании. Оказалось, что это неприличное слово по-чешски – «ссать».
Отсюда стали понятны многие фамилии, такие, например, как «Чуров».
Постепенно и итальянцы, как представители враждебных буржуазных стран и скрытые шпионы, которые наверняка хотели разузнать о наших тайных талонах на продукты, перестали пугать Тоню. Она стала отвечать на их приглашения зайти выпить кофе.
В каждой итальянской комнате была привезенная с собой электрическая кофеварка, какую Тоня до этого не видела ни разу, и кофе они делали необыкновенно густой и ароматный, возбуждающий, как вино. Но любопытство и детская простодушность, граничащая с глупостью, опять поставили Тоню в неудобное положение.
Однажды, угостив кофе, новые итальянские знакомые, мужчины, естественно, дали ей в руки книгу, обернутую газетой, и предложили почитать. Мол, давай посмотрим, как вас в Союзе учат латинской графике. Наивная Тоня без задней мысли, стараясь ученость свою показать, стала читать примерно следующее: «фига…, фига пелоза. Каццо…, каццо гонфьо …». Итальянцы от хохота попадали со стульев. Поняв, что она куда-то опять вляпалась, Тоня сняла с книги газету и увидела на обложке голую бабу в невероятной гинекологической позе лицом к читателю. И это была первая в жизни Тони печатная порнуха, а что уж она там перед этим зачитала с выражением, трудно представить, да и не надо.
Вообще итальянцы с собой привозили массу нужных и ненужных вещей, и Тоня воочию увидела и была поражена размахом мелкого и практически ненужного приобретательства общества потребления. Какие-то бесконечные мелочи, сумочки, свитера, джинсы пачками, магнитофоны. Однажды она наблюдала, как некий итальянец собирался домой. Он подкатил автомобиль под окно своей комнаты на втором этаже и сбрасывал вещи прямо в открытый багажник, ничего не жалея. А мы у себя на родине часами простаивали в очередях, чтобы купить какую-нибудь импортную ерунду, потому берегли ее годами, а потом срезали с нее бирку с лейблом и пришивали ее на видном месте на какой-нибудь самодельной одежке.
В основном в санатории проживали чехи и итальянцы, но иногда встречались арабы и сирийцы.
Оказывается, как позже узнала Тоня, в Италии, в силу определенных исторических причин (сильная обособленность в горной местности городских общин и часто практикующиеся браки между двоюродными братьями и сестрами), широко распространена тяжелая генетическая болезнь опорно-двигательного аппарата – миопатия, по-нашему - «мышечная сухотка», поэтому итальянское правительство построило в Янске Лазне детский санаторий для итальянских детей и выкупало много путевок во взрослый санаторий, чтобы потом на льготных условиях раздавать эти путевки своим инвалидам.
Тоне «повезло»: за одной стеной ее комнаты жил совсем молодой, слегка прихрамывающий, богатый араб из какой-то нефтяной страны. К нему постоянно прошмыгивали удивительной красоты чешские девицы явно не из санатория, которые потом за стеной охали, ахали и даже визжали, стучали кроватью об стенку, причем так долго и бурно, так раздражающе, что Тоня, встречая этого довольно тщедушного брюнетистого парня, испытывала странный коктейль чувств - ненависти и восхищения.
С другой стороны комнаты жил молодой итальянец Кармело Мамоне, щуплый, кудрявый, смешной, в смысле – смешливый, что-то у него там было с суставами, приставучий, как репей. Как -то раз, еще в самом начале проживания Антонины в санатории, Кармело постучался к ней в комнату, представился и показал банную губку. Жестами объяснил, что ему надо помыть спину, а руки не сгибаются. Тоня, простая душа, закивала головой:
- «Конечно, обязательно помогу, вот прямо сейчас все брошу и приду».
А постучавши и вошедши, увидела, что Кармело стоит посередине комнаты абсолютно голый с этой дурацкой губкой, которой моют только годовалых детей, и ржет, заливается, видя, как Тоня опешила. Чтобы поругаться, словарного запаса совершенно не было. Тоня покрутила пальцем у виска и вернулась к себе.
Практически все итальянцы были завсегдатаями этого санатория, хорошо знали чешский язык, чувствовали себя в Чехословакии богачами, имея на руках твердую валюту и продавая ее местным один к четырем, поэтому вели себя как «золотая молодежь». И наверняка, перед отъездом в Чехию никто не вызывал их в «определенные органы» и не советовал беречь честь своей страны. У Тони сложилось впечатление, что основная цель приезда сюда иностранцев был секстуризм, говоря сегодняшним языком, а уж потом лечение.
Однажды два итальянца, взрослые такие дядьки сильно за сорок, толстые, с тяжелой одышкой, но с виду дружелюбные, на общей кухне готовили виноградных улиток. Тоня подошла поглазеть, такое чудо она не видела никогда и не представляла, как эту штуку с рожками можно засунуть себе в рот, поэтому с радостью согласилась, когда они пригласили Тоню к себе в номер, попробовать улиток. Улитки на вкус оказались похожими на вываренное в томатном соусе говяжье сухожилие. Тоня, зажмурившись, смогла прожевать только одну, а итальянцы сразу, пока она жевала, стали показывать ей фотографии своих домов и предлагать переехать к кому-нибудь из них в Италию. Ну, простые, как дети!
В другой раз Кармело пригласил ее покататься в автомобиле, но как только выехали за пределы городка, Кармело остановил машину, не стесняясь, побрызгал себе чем-то мятным в рот и нагло полез целоваться. Тоне было смешно и немного обидно, ей казалось, что все обходятся с ней как- то не совсем вежливо, а поставить себя в нужное положение пока не получалось, поэтому решила для себя впредь с итальянцами не общаться.