Анатолий Сурцуков
Рисунки Владимира Романова
В самом начале этапных для нашей страны 90-х годов прошлого века, когда ещё существовала ЗГВ (Западная группа войск) на территории Германии, в составе этой самой группы войск была 16-я Воздушная Армия.
Это формирование было одним из самых мощных, укомплектованных передовой на тот момент техникой и подготовленным личным составом авиационным объединением Вооружённых сил.
Ежемесячно в штабе армии проходили военные советы, на которые приглашались её командиры, начиная от командира полка, отдельной части, и другие, ещё выше по рангу. Приглашался на них и я, в ту пору – командир боевого вертолётного полка.
На этих военных советах, как правило, подводились итоги за период обучения, доводились указания высокого начальства, давались рекомендации по организации боевой подготовки, обобщался передовой опыт. Происходило там и публичное «устыжение» провинившихся, а также награждение отличившихся в лучшую сторону.
Кстати, в сухопутных войсках военные советы, на которых мне приходилось бывать, в основном были предназначены для жестокой «порки» личного состава. Однажды, впервые попав на такое сборище, я был буквально поражён методикой проведения военного совета командующим общевойсковой армии. Не прекращая дикого рыка в течение всего «мероприятия», он рвал и метал, раздавая наказания налево и направо, поносил бранными словами и «плющил», невзирая на чины и ранги так, что честному офицеру после этого, казалось, не остаётся ничего другого, как тут же немедленно застрелиться.
Так продолжалось довольно долго, пока не объявили короткий перерыв.
В курилке, затягиваясь спасительной сигаретой, я поинтересовался у одного из завсегдатаев «шоу»: – Слушай, я что-то до этого думал, что военный совет – это место, где военные советуются. А тут вона чё. И что, тут всегда так?
Собеседник с удивлением и некоторым сочувствием к проявленной щенячьей наивности посмотрел на меня.
– Да ты что? Сегодня на удивление мягкий военный совет. Всего только двоих с должности сняли и одного уволили!
К счастью, в авиации несколько другие традиции. Там принято пороть подчинённых, как бы это сказать, с научным подходом, интеллигентно.
Может быть, именно с этой целью на подведениях итогов в 16 ВА вывешивалась огромная схема, характеризующая деятельность командиров частей, с хитрыми условными обозначениями. В левой части – фамилии командиров, сверху – критерии, а в содержательной части – оценки каждого по этим «дисциплинам». Большинство критериев не вызывало вопросов.
Ну, понятно, «знание руководящих документов», «личная натренированность в технике пилотирования», «навыки инструктора», «организационно-хозяйственная деятельность» и многие другие. Конечно, куда ж командиру без этих навыков. Но вот наименование одного из критериев вызывало удивление. Это было: «командирская настороженность»! Что ж за зверь такой, думаю? И чем её можно измерить? Каким аршином? В тот момент не нашлось у меня ответа на данный вопрос.
Прошло время. Провожу я как-то на своём аэродроме Стендаль учебно-тренировочные полёты по плану боевой подготовки днём, с переходом на ночь. Это когда полёты начинаются ещё днём, а потом, после перерыва на заправку, продолжаются уже ночью. Дело было уже глубокой осенью. Дневную часть полётов отработали нормально. Вертолёты зарулили на заправку, лётчики – в столовую на ужин. Образовалась короткая пауза. Вдруг смутное чувство беспокойства начало донимать меня. Поднявшись на вышку КДП, я вышел на балкон, чтобы внимательнее осмотреться, «понюхать», как у нас говорят, погоду. Видимость наземных ориентиров, состояние облачности и другие параметры вроде бы не сулили опасности.
– Метеоролог, уточни прогноз! – Простые условия, командир, долетаем смену в ПМУ ( простые метеорологические условия), – бодро отрапортовал метеоплут.
– Влажность, температура, точка росы? – Никаких проблем, всё нормально!
Однако это самое беспокойство всё нарастало. Чем его возникновение можно было объяснить? Да чёрт его знает! Может, воздух пАхнул как-то по-другому, необычно? Может, ещё что-то, только неожиданно даже для самого себя я сказал РП: – Так, Петрович, никому пока запуск не давай. Сам схожу на доразведку, потом приму решение дополнительно.
Запрыгнул на «восьмёрку» (Ми-8), и, поднявшись в воздух, пошёл вокруг «точки» по зонам. Выйдя на город и рассмотрев в уже сгустившихся сумерках его уличные фонари, я обомлел! Они были окружены белой ватой начинающегося тумана! Быстренько, по укороченной схеме выйдя на аэродром, на четвёртом развороте вошёл в стену надвигающейся уже на «точку» пелены.
Не успел я приземлиться и зарулить на стоянку, как вокруг все световые ориентиры вдруг исчезли! Словно огромной шапкой аэродром в считанные минуты захлопнул туман! На своём уазике на стоянку ворвался командир батальона обеспечения.
– Вы что там разлетались, у нас в военном городке из-за тумана уже ничего не видно! – «Спокойно! Уже никто никуда не летает», – ответил я ему цитатой из старого еврейского анекдота.
Конечно, метеорологу тогда здорово попало. Ну, конечно, не так, как досталось бы в пехоте, но всё же…
В начале девяностых годов нашу армию начали «схлопывать». Не буду вдаваться в политические тонкости причин явления, а только начала она, родная армия, сжиматься, как шагреневая кожа, и в пространстве, и по количеству частей, её составляющих.
Многочисленные «группы войск» прекращали своё существование, и вопреки красиво прозвучавшей из уст тогдашнего Министра обороны фразе: «Войска не картошка, в чистом поле сажать не будем», – именно так фактически и получалось. Эшелоны с техникой и имуществом боеготовых ещё вчера частей разгружались зачастую в поле чистом, и после этого начиналась жестокая борьба за выживание. Не миновала горькая чаша сия и мой полк.
Вывели нас из внезапно ставшей капиталистической Германии на аэроклубовский аэродром под Курск, где предстояло всё начинать с нуля.
А годы были лихие, вороватые, да и народ местный – не промах. Поначалу трудно было организовать надёжную охрану техники, имущества на открытом для доступа всех желающих пространстве. Вот и не покидало меня чувство постоянной обеспокоенности. Как-то, при обходе вертушек на стоянках, меня посетила смутная мысль, которая к обеду приобрела вид подготовленных указаний. Вызвав начальника парашютной службы, я приказал ему собрать с бортов все парашюты, пока не летаем, и складировать их в парашютном домике. Заодно и ревизию сделать.
Сказано – сделано. Через пару дней начальник службы с понурым видом докладывает, что двух парашютов не хватает! Да чтоб тебе!
Наступила зима. Полк начал летать. Жить стало веселее. Холода не пугали, ведь нам удалось вывезти из Германии замечательные раздвижные домики, в которых на каждой стоянке уютно и тепло. Да и вид они имеют очень цивилизованный. Мы ими очень дорожили. Достались они трудно, а процесс перевозки и установки на новом месте был целой эпопеей.
Во время одного из парковых дней, когда нет полётов, а на технике производятся различные работы, подъехал я на стоянку третьей эскадрильи.
Зайдя в раздвижной домик, обжитый техсоставом, обнаружил, что отапливается он старинным авиационным способом. Из бака, установленного снаружи, по тонкой металлической трубке керосин подаётся в печь-буржуйку, а на конце этой самой трубки – поджигается и горит…
Очень опасная конструкция. Она уже была причиной множества пожаров.
Строго-настрого приказываю инженеру эскадрильи убрать это техническое позорище, и к утру – доложить!
Ночью меня будит звонок дежурного по полку. Докладывает о том, что домик сгорел! Оказалось, что дежурный по стоянке, которому предстояло ночевать в этом домике, уговорил инженера потерпеть с выполнением приказа до утра. А утром, мол, как командир и приказывал, мы печь модифицируем. А то холодно уж очень в ночном дежурстве будет, бдительность не та… Ну и разморило от жары прапорщика. Заснул.
А проснулся уже тогда, когда вокруг пламя бушевало. Выскочил в окошко в одних трусах. Хорошо, что жив остался.
После этого случая, припомнив предыдущие, мои замы решились на разговор со мной.
– Командир, вы это… Как бы сказать… Ну, не надо опасаться, что ли, или хотя бы озвучивать. А то, что не скажете, то и случается.
И тут вспомнилась мне та самая таблица с «критериями», и «командирская настороженность» вспомнилась, и дошло до меня, наконец, что имели в виду её авторы. Наверное, умение командира предвидеть возможные опасности и предпринимать соответствующие меры своевременно! Н-да-а… Оставалось только параметр своевременности доработать.
Из Книги "Лётчицкие рассказы". Книга 4. Анатолий Сурцуков. Рисунки Владимира Романова.