Не буду интриговать вас, читатель. Великая, волшебная таинственная страна – это страна нашего детства. В ней происходит самое важное для любого из нас: формируется человек. Как оно происходит? Не знаю. Тайна природы. Заглянуть в эту тайну я пыталась не в одной своей книге. Последняя моя книга – «В поисках мира, в котором живём: поговорим? подумаем?» - не исключение. В электронном варианте книгу можно прочесть. И, погрузившись в страну личного детства, кое-что узнать о себе самом. А я – пока вы будете трудно раздумывать: читать? не читать? – открою книгу и расскажу эпизод, определивший мою судьбу…
«Мудрецы говорят, будто дети не слышат взрослых, они слышат друг друга. Отчего воспитать ребёнка лучше мамы и папы может другой ребёнок, старший братик или сестричка, или соседские дети, или друзья по школе. А уж на крайний случай займётся его воспитанием улица.
Ах, как я восхищаюсь мудростью мудрецов! Это они – сколько помню себя – открывали мне смыслы и тайны жизни и давали ответы на любые вопросы. Без их мудрости я так и осталась бы пнём с глазами, слепая, глухая, равнодушная к миру и людям. Однако о детской душе есть у меня своё мнение.
И не какое-то книжное, а совершенно личное, так как я свою детскую душу удивительно ярко помню. Больше того. Я вообще считаю, что детских душ не бывает, что ребёнок рождается взрослым, будто действительно до вот этой конкретной жизни он уже прожил несколько жизней и взрослую жизнь понимает по личному опыту.
У ребёнка – свой внутренний взрослый мир, свои вкусы и правила, он знает, что хорошо, а что плохо, что можно, а что нельзя, кого любить, а кого ни за что не полюбит. А та чуткость и проницательность, с какой дети читают людей и события, вообще поразительна. Словом, не зря в своих книгах «Моя война» и «Страна, из которой мы все пришли» о детстве я попыталась сказать, как о богатой, полной чудес и нами ещё не открытой планете, «Великая, волшебная, таинственная страна, из которой приходят все люди…».
Вот из этой своей страны я – девочка неполных четыре года – и смотрела на всё, что было вокруг. И как промокашка чернила – вбирала всё, что попалось.
Бабушка занимала меня особенно. Она не похожа была ни на бабушку, ни на прочих взрослых людей. Будто все люди были созданы так, чтоб взахлёб и азартно – как на базаре – толкаться в обыденной жизни, всеми чувствами и заботами погружаясь в неё. А бабушка как бы стояла от всех в стороне. Была в ней какая-то затаённость и отстранённость от бытейских хлопот, и, даже если она занималась чем-то обычным – убирала по дому, варила варенье, кормила овчарку Боську – мне казалось будто делает эту работу какая-то внешняя, не настоящая бабушка.
Настоящая бабушка помещалась внутри этой внешней, и, пытаясь её прочесть, я могла смотреть на бабушку – бесконечно. Хотя, казалось бы, а на что там смотреть? что такого редкого делает эта молчунья-бабушка? Ничего! Но в том-то и дело, что так молчать, как молчала она, никто не умеет. Она говорила молчанием. Молчание было её словами и речью. Молчание было её природой. И эта природа – как книга на чужом языке – тянула меня как магнит.
Особенно волновала скрытая тонкость этой природы-книги.
Помню был случай – да и какое там случай! Никакого случая не было, а просто как-то бабушка говорит, что сейчас принесёт воды из колодца и мы перемоем керамические горшки, и повесим сушить на плетень. А я так любила ей помогать, что тут же бросилась к пустому ведру, но она, пригасив улыбкой мой пыл, вошла в свою комнату, открыла заветный сундук, взяла празднично-белый платочек, сняла с головы тот платочек, в каком была, и стала повязывать новый, из заветного сундука.
А я удивилась: «Зачем ты меняешь платочки?». А она, поправляя руками косы, сказала: «Ну, иду на люди… надо честь оказать своей аккуратностью». А я тут же представила каменную пустыню вокруг колодца и жалкий домишко-землянку дурочки Клавушки и совсем удивилась: «Кому честь оказать, шепелявой Клавушке?». «А хоть бы и ей», ответила бабушка и, рукой взяв ведро, плавно-важно поплыла к воротам, как королева из сказки. А меня ужало стыдом от собственной грубости.
И я этот стыд запомнила. Потому что стыд меня унижал. И однажды, встретив Клавушку на дороге, сказала ей «здравствуйте» и даже слегка поклонилась, чтоб честь оказать. А дурочка, глянув оторопело-распахнутым взглядом, неожиданно громко расхохоталась чёрным ужасным беззубым ртом и – бросила в меня яблоком, которое грызла.
И вот пока заслюненный этот огрызок катится по узкой ложбинке вниз от колодца, катится, катится, катится… И уже докатился до письменного стола, за которым я пишу свою книгу о мире, в котором живу, и я мысленно вижу девочку, неполных четыре года, и чувствую то потрясение, какое перетрясло её от вида дико хохочущей дурочки, и в тысячный раз за годы прожитой жизни спрашиваю себя, а как же могло получиться, чтоб простенькое движение бабушки, выходя за ворота двора – сменить каждодневный платочек на праздничный, чтобы честь оказать… И кому? Шепелявой дурочке с её ненормальным смехом и безобразным-беззубым ртом… как могло получиться, что этот маленький жест превратится в зерно, упавшее в самую душу ребёнка, и там разрастётся до формулы под названием «бабушкин двор», и я, читая её, навсегда, на всю жизнь, прочувствую скрытую книгу на чужом языке – душу народа…
И кто же, какая тайная сила Природы руками всех этих дурочек швыряет прямо в наши сердца огрызки слюнявых яблок, формируя и нас самих, и наш жизненный путь, и мир, в котором живём?!..»