«Москва несколько путает мозги. Я очарован, околдован ею и чувствую, что поглупел здесь. Ты не находишь этого?» — говорит один из героев в великом романе Максима Горького «Жизнь Клима Самгина».
Так будет со всяким, кого тихим светлым вечером потянет прогуляться, и он выберет маршрут по переулкам в центре Москвы, в летние выходные обычно пустынном, где с ним могут случиться маленькие чудеса, объяснения которым искать дело пустое: такова уж эта загадочная вязь старинных московских проулков, Калашного, Кисловского, Вознесенского… несть им числа вокруг консерватории… Когда идешь вроде бы в одном направлении, а оказываешься у себя за спиной, там, где уже проходил, или вдруг возникнет у тебя впереди на фоне закатного неба краснокирпичная башня, будто ты и не в Москве вовсе, а попал куда-нибудь в британский Солсбери, вслед за башней наплывает и само строгое здание англиканской церкви Святого Андрея. Но ведь ты буквально неподалеку, только что, видел маковку празднично белеющего храма Вознесения Господня! Значит, слава Богу, не в Лондоне…
Москва «путает мозги»…
Церковь Св. Андрея производит впечатление застывшего в камне одинокого странника… Вещь в себе среди безалаберной пестрой, говорливой московской застройки. Надменное, мрачноватое, оно спроектировано в викторианском стиле, стилизованном под английскую готику. Это единственная англиканская церковь в столице.
История англиканской общины в Москве начинается в 1553 году, когда Иван Грозный позволил британским купцам проводить богослужения в соответствии с их вероисповеданием. До пожара в 1812 году богослужения общины проходили в здании голландской реформатской церкви на углу Немецкой улицы и Голландского переулка в Немецкой слободе. В 70-е годы 19 века англиканская община в Москве разрослась, и встал вопрос о строительстве новой церкви.
Первая служба в новой церкви, построенной на пожертвования в Вознесенском переулке, прошла 2 сентября 1884 года. А 13 января 1885 года состоялось торжественное богослужение, на котором специально прибывший из Лондона епископ Джонатан Титкомб официально освятил церковь в честь святого апостола Андрея, покровителя Шотландии, так как именно шотландцы составляли подавляющее большинство в английской общине в Москве. В советские годы помещения церкви стали использовать как склад, а потом как общежитие. С 1960 года в нём располагалась студия грамзаписи «Мелодия» — акустика церковного зала была оценена по достоинству, и в нем записывались все ведущие музыканты.
Только в 1991 году было получено разрешение на проведение богослужений. И когда 19 октября 1994 года в Москву совершила визит королева Великобритании Елизавета 11, российский президент пообещал удовлетворить её просьбу и вернуть здание церкви англиканской общине, после чего «Мелодия» все помещения освободила.
В Москве все близко, Китай и Шотландия, подворья Антиохийской и Сербской православной церквей, старейшая хоральная синагога и евангелический-лютеранский собор Петра и Павла, где, кроме церковных служб, проходят замечательные концерты, храмы армянской апостольской церкви и католический храм Св. Людовика Французского…
В гармонии московской эклектики – чуется Космос, где сочетаются миры разных миров, времен, языков, стран и культур….
В Малом Кисловском переулке вряд ли мимо пройдешь особнячка с внушительными флагами Швейцарии и ЕС у входа. Сейчас это резиденция швейцарского посла, а в давние времена этот дом, построенный еще в 18 веке, принадлежал статской советнице Анне Семеновне Олениной-Думновой, матери известного государственного чиновника Алексея Николаевича Оленина, урождённой княгини Волконской. Там, где сейчас дворовая часть, находился парадный вход в особняк, и вокруг был разбит чудесный сад.
Любопытен факт, что сын Олениных — Алеша — стал прототипом Митрофанушки из комедии Д.Фонвизина «Недоросль», т. к. слыл лентяем и невеждой до 19 лет. Однако после прочтения этого произведения и узнав в персонаже себя, принял решение переменить жизнь. Он был зачислен в Пажескую придворную школу, отучился в Дрезденской артиллерийской школе, в Страсбургском университете и впоследствии стал членом Российской академии, Петербургской академии наук, президентом Академии художеств.
Дом с трудом уцелел в знаменитые пожары 1812 года, его хозяйка от пережитого скоропостижно скончалась и наследники продали его, он сменил несколько владельцев.
Как свидетельствуют исторические источники, судьба особняка связана в этот период с именами некоторых знаменитых людей: « В 1832 году особняк снимала семья Ивана Сергеевича Тургенева, а в 1840-х здесь проживал декабрист Захар Григорьевич Чернышев, вернувшийся тогда из ссылки. С 1873 года хозяином дома был Шиловский Константин Степанович, в гостях у которого часто бывал Петр Ильич Чайковский – его учитель и близкий друг».
С семьей тамбовских дворян Шиловских связано шестикратное пребывание П. И. Чайковского на тамбовской земле, создание 2-й и 3-й симфоний, фантазии «Буря», опер: «Опричник», «Кузнец Вакула» («Черевички»), «Евгений Онегин», балета «Лебединое озеро», некоторых фортепианных пьес.
Константин Степанович написал для композитора либретто оперы «Евгений Онегин», но просил композитора, по скромности своей, не называть в печатном либретто его фамилию: «Если не пожелаешь взять его на себя, то поставь, пожалуйста, К. С. Ш., но не более, или же будет оно под псевдонимом «К. Глебовского».
Соавтор П. Чайковского по «Евгению Онегину» К.С. Шиловский родился в ноябре 1848 года в Москве. Потомок старинного дворянского рода, он принадлежал к семье, страстно любившей искусство. С детства участвовал в домашних спектаклях. Его увлекали театральная сцена, музыка, пение, живопись, поэзия, скульптура. Это Константин Степанович вылепил огромную бутафорскую голову для оперы «Руслан и Людмила», долго украшавшую спектакли Большого театра. Он пять лет служил актером Императорского Малого театра, играя в «Ревизоре», «Женитьбе» и даже «Гамлете». Сочинял романсы, вальсы, один из которых исполняла впоследствии знаменитая Надежда Андреевна Обухова.
Современник пишет о Константине Степановиче: «Это был крайне увлекающийся и безалаберный человек. То он погружался в алхимию, занимался черной магией и изучал быт древнего Египта, а то вдруг переносился в допетровскую Русь, начинал ходить летом в своем имении в боярском костюме и налаживать весь свой дневной обиход под древнерусский стиль». Вот какие удивительные люди населяли этот особняк в Малом Кисловском…
В конце 19 века дом купил известный московский книгопродавец и издатель Владимир Васильевич Думнов.
При Думнове особняк значительно преобразился. Именно тогда парадный вход вынесли в торец здания со стороны Малого Кисловского переулка, 5, и декорировали его в неоклассическом стиле.
Доминантой этой части дома становится портик, который поддерживают четыре полуколонны. Над оконными проемами, в арочных нишах, расположены барельефы с изображением женских голов эпохи барокко. На плоскости фронтона устроена композиция в виде подобия фамильного герба Владимира Думнова: размещенный в лапах льва щит с инициалами «ВД».
После 1914 года в особняке размещалось издательство «Искусство». В середине 1960-х годов здесь располагалась резиденция посла Японии. А после реконструкции 2013-14 годов в дом въехал посол Швейцарии.
Московские дома хранят немало историй и тайн. Но часто ли мы замечаем так называемых «обитателей фасадов», самых настоящих мифологических или сказочных персонажей, «живущих» на фасадах или крышах некоторых особняков? Чтобы увидеть парочку таких существ, проходя Кисловским переулком надо обязательно поднять голову вверх, да и то говорят, не всем они показываются, затаившись…Это крылатые грифоны, стражи от превратностей судьбы, отпугивающие зло, охраняющие покой обитателей дома, хотя сами обитают, по легендам, меж двух миров: тьмы и света, добра и зла. Эти крылатые львы с головой орла для одних – чудовища, внушающие страх своим необычным обликом, а других они привлекают как символ силы и бдительности.
Первое упоминание об этом таинственном персонаже – грифоне – пришло к нам из глубокой древности. Они запечатлены на фресках Древнего Египта, Персии, Крита, а в литературе грифоны упоминаются еще в 6 веке до н.э. в произведениях Эсхила, Геродота, Аристея из Проконеса.
В мифологии Древней Греции эти звери являлись символами борьбы и силы духа, Они были псами Зевса, сокрушавшими врагов, есть источники, которые говорят, что их запрягали в свои колесницы Аполлон и богиня возмездия Нимезида. Есть о них упоминания в скифской и славянской мифологии… Грифон изображён в гербе рода Романовых.
Грифоны Кисловского переулка неизвестно когда и как появились на крыше особняка Олениной-Думнова, по некоторым сведениям, они очутились там в начале ХХ века, после революции 17 года их сняли, что с ними происходило дальше, где они пребывали почти сто лет – тоже покрыто тайной, однако они вновь возникли на крыше особняка после реставрации, в 2014году.
Коренной москвич, родившийся на Арбате, Андрей Белый, писатель-мистик, поэт, критик, мемуарист, стиховед, один из ведущих деятелей русского символизма и модернизма в целом, в автобиографическом романе «Крещеный китаец», вышедшем в свет в 1921 году, упоминает этих грифонов. Да и как могло быть иначе, потому что особняк Олениной-Думнова совсем недалеко от дома семьи Белых на Арбате (там сейчас располагается его музей) и писатель не однажды мимо него проходил. Андрей Белый очень тонко чувствовал душу мест, где бывал и жил, не зря такой энергией, музыкой, тайнами буквально дышать его романы о Санкт-Петербурге и Москве. Роман «Крещеный китаец», как и «Котик Летаев», должен был стать частью большого автобиографического цикла «Моя жизнь», воплощением антропософских идей австрийского философа Р. Штейнера, которыми был увлечен А. Белый. Наконец, «Крещеный китаец» стал воплощением учения А. Белого о ритме как главной организующей силе и выражении музыкального начала в словесном произведении. Сам писатель называл роман «Крещеный китаец» в числе наиболее важных своих произведений. Вот как пишет Белый об этих грифонах: «Сворачиваем в Малый в Кисловский переулок; боюся невнятиц; а здесь есть невнятица – “эдакое такое свое”: два грифона, крылатые: и – я боюсь двух крылатых грифонов, поднявших две лапы над бойким подъездом».
«Невнятица» и одновременно — «эдакое такое свое» — в этом ключ к противоречивой, полифонической творческой личности писателя-философа, как и вызывающие у него трепет грифоны, пребывающего меж двух стихий: света и тьмы; то срывающегося в гущу бойкой людской мельтешни, а то взмывающего в бездны небес.
Что привлекает, притягивает в фигурах грифонов? Кажущаяся застылость их угрожающих поз. Ветхая древность и балаганчик человеческой суеты века сего, нездешние крылья и оскал зевсовых псов на весь этот погрязший в иллюзии самодовольства мир… Если исчезнут с крыши вновь, как знать, не запряженными ли в колесницу Нимезиды будет нам суждено увидеть их?
Читайте больше материалов на нашем сайте