Сэлинджер умер в 2010, и было объявлено, что неопубликованные книги начнут выходить в 2015 году. С тех пор прошло уже 6 лет, но ничего не опубликовано и ни о каких ближайших планах публиковать не объявлено. Тишина….
Слухи о том, что Сэлинджер, еще при его жизни, хотя и не публикуется, но пишет, как заведенный, ходили давно. Он сам об этом говорил очень многим, а некоторые близкие подтверждали это. Джойс Мэйнард, не очень долгая жена, утверждает, что в рабочем бункере Сэлинджера (куда он никого, даже жен, почти не пускал) есть шкаф, набитый рукописями. Зеленая наклейка означает «готово к публикации», красная – «нуждается в доработке». Но ни один из них не говорил, что он читал эти тетради.
Когда Сэлинджер умер, появилась конфиденциальная информация, видимо, от семьи, со списком рукописей в этом шкафу. Один рассказ о Холдене Колфилде, роман «Любовь во время войны», видимо, основанная на истории Сэлинджера и его немецкой жены Сильвии. Несколько рассказов о семействе Глассов. И множество рассказов, которые комментаторы называют «Введением в Веданту». Что-то вроде «Френни и Зуи», где действия, сюжета почти нет, но персонажи обсуждают философские вопросы.
Есть какие-то непонятные вещи. Обработкой рукописей к печати (а зачем обрабатывать рукописи с зеленой наклейкой?) занимается сын Сэлинджера Мэтью. Киноактер. В одном из интервью Мэтью сказал о том, как важен для него этот процесс. Сэлинджер был очень скрытен, ни с кем своими мыслями толком не делился. Дочь Маргарет (Пегги) написала книгу, с какими-то фактами из жизни, и своими догадками о том, кем был ее отец. Человеком он был, видимо, ярким, пролезал под кожу (калька с английского) всем кто с ним имел дело. Но общение с ним было мучительным для очень многих из его окружения. Не только Маргарет пыталась понять, бывшая жена Джойс Мейнард, через несколько лет после разрыва, поехала в Корниш и постучала в дверь. Дверь открыла новая жена. Потом появился Сэлинджер.
- Зачем ты приехала? – спросил он.
- Я хочу понять, - спросила Джойс. – Какую роль я играла в твоей жизни?
- Ты не заслуживаешь того, чтобы знать это, - ответил Сэлинджер.
- Когда папа рвал с кем-то, - писала потом Маргарет, - он рвал навсегда.
Мэтью говорит, что разбор архива очень важен для него лично.
- Это как будто я продолжаю с ним общаться, - сказал Мэтью. – Только теперь я начинаю понимать кем он был.
Словом, можно надеяться, что рано или поздно публикации пойдут.
Но есть и очень много скептиков, которые считают, что мы никогда ничего не увидим. Первое, если на многих рукописях есть зеленая наклейка – готово к публикации – тогда зачем эти рукописи разбирать? Злые языки считают, что Сэлинджер деградировал, и уровень его письма упал настолько, что ни один издатель не захочет иметь дела с этими рукописями без обработки.
Ведь Сэлинджер провел много десятилетий в изоляции, а писателю ведь, по идее, нужен материал. Даже по фейсбуку видно насколько обмельчало то, что пишут сейчас, во время ковида, многие писатели-блоггеры.
(В скобках отмечу, что вполне возможно, общение с реальными людьми Сэлинджеру было вообще не нужно.
- Сэлинджер любит Глассов больше, чем их любит бог, - сказал Гор Видал.
Эта фраза Гора звучит очень ехидно, так как Гор позаимствовал ее у самого Сэлинджера. Вот цитата из «Выше стропила, плотники»:
------
мы сентиментальны, когда уделяем какому-то существу больше нежности, чем ему уделил господь бог. И добавил (поучительно? ), что бог, несомненно, любит котят, но, по всей вероятности, без калошек на лапках, как в цветных фильмах.
---------
Но если оставить в стороне ехидство Видала, и признать, что он был абсолютно прав, то тогда это частично объясняет затворничество Сэлинджера. Вот цитата из «Симор. Введение»:
---------
Те, о ком я пишу, постоянно живут во мне, и этим своим присутствием непрестанно доказывают, что все, написанное о них до сих пор, звучит фальшиво. А звучит оно фальшиво оттого, что я думаю о них с неугасимой любовью (вот и эта фраза уже кажется мне фальшивой), но не всегда пишу достаточно умело, и это мое неумение часто мешает точно и выразительно дать характеристику действующих лиц, и оттого их образы тускнеют и тонут в моей любви к ним, а любовь эта настолько сильней моего таланта, что она как бы становится на защиту моих героев от моих неумелых стараний.
---------
Так что можно предположить, что Глассы были для Сэлинджера некими воображаемыми друзьями, такими, какие бывают у маленьких детей. Да и вспомним, что в рассказе «Дядюшка Вигги из Коннектикута» Сэлинджер со знанием дела описал девочку Рамону, которая ни с кем в жизни не общается, лишь с придуманными дружками Джимми и Мики. Думаю, что Сэлинджер сбегал от своих жен Клэр и Джойс, запирался в своем рабочем бункере ради общения с Глассами. Чтобы, как творец, продлить жизнь своему выдуманному миру, записав их истории на бумаге.
На этом лирическое отступление в скобках мы закончим и перейдем к основной теме – публикации неопубликованного.)
В приведенной выше цитате из «Симор. Введение» мы видим, что Сэлинджер отдавал себе отчет, что пишет он все хуже и хуже. Посмотрим на последние опубликованные вещи. «Фрэнни и Зуи» - вещь замечательная, но этот подход, переделка философских размышлений в диалоги персонажей может быть интересна лишь короткое время, в качестве исключения в творчестве писателя. Но долгое время подобным стилем писать, мне кажется, нельзя.
Последние две публикации – «Симор. Введение» и «Хэпфорт 16, 1924» написаны очень плохо. Прервитесь, и попробуйте начать читать косноязычное «Симор. Введение». Неужели это написал автор «Выше стропила, плотники»? Так что не исключено, что пресловутые Сэлинджеровские рукописи очень плохи. Ходят слухи о том, что уже после самоизоляции Сэлинджер направил какую-то рукопись издателю, даже амазон начал принимать предзаказы, но книгу так и не издали.
Так что нельзя исключить того, что Сэлинджер просто вовремя остановился. И оставил после себя неопубликованные вещи не художественные, а просто какие-то размышления, неизвестно какого уровня. Публиковать которые после «Над пропастью» никто не решается.
-----------
Смотри также мое эссе НЕМЕЦКО-ФАШИСТСКАЯ ЖЕНА СЭЛИНДЖЕРА. История его женитьбы в 1945 г. на немке, которая, вполне возможно, была агентом гестапо.