30 Апреля 1995 года. 22 часа 05 минут.
Петр Иванович Ивлев, молча, положил трубку на аппарат, и устало откинулся на спинку добротного, кожаного кресла, смотря в глаза сына. Максим еще днем, рассказал отцу все детали произошедшего, не утаивая даже мелкие моменты, о которых можно было и промолчать. И теперь, сжавшись, напряженно глядя на вымотанного отца, замерев в ожидании, ждал вердикт. Весь день, отец, провел в унижениях, закрыв глаза на свои принципы, звонил, встречался с людьми, обещая всевозможные блага, в поисках решения проблемы. Ходики больших, вырезанных из красного дерева часов, в полной тишине квартиры, своим равнодушным, размеренным стуком, казалось, били прямо в мозг. Напряжение росло, с каждой отбитой секундой, и Макс начал ёрзать, на ставшем вдруг неудобном, отделанным мягким, упругим материалом, стуле. Отец, ладонью, медленно вытер выступившие капельки пота со лба, и не проронив не слова, повернулся на отражающее отблеск, идущий со светильника в форме свечей, окно.
- Завтра поедем к военкому на поклон, - глухие слова отца, убили последнюю теплившуюся надежду в душе сына, - поедешь, отдашь долг Родине, - горестно усмехнулся отец, опустив голову и рассматривая идеально подогнанные паркетные доски на полу. – Накуролесили, что тут скажешь, - и хлопнув по столу рукой, словно ставя жирную точку, Петр Иванович поднялся и открыв холодильник, достал початую бутылку армянского коньяка. – Что сопли развесил? – он утешительно потрепал, начавшего осознавать невеселые перспективы сына по голове, и взяв из шкафчика два бокала, начал наполнять их янтарной, переливающейся в слабом свете кухни, жидкостью. Пододвинув один бокал Максиму, медленно, выпил содержимое своего, и закинул в рот ломтик лимона. – А что ты хотел? - Вариантов больше нет. – Пойми, меня и так сегодня, с макушкой в дерьмо окунули, не отмоешься. - Радуйся, что следак Андреев в отпуск умотал, он бы точно с вас живым не слез бы, - словно оправдываясь, зашептал Петр Иванович, и начал ходить из стороны, в сторону заложив руки за спину. Резко остановившись, он подошел к Максиму и опёршись на спинку стула, нагнувшись к самому уху прошептал, - Нож, точно не найдут? – Максим подняв глаза на отца, четко ответил, - Не найдут, - и потянулся к налитому бокалу.
Уже в 9 часов утра, отец и сын, стояли у оббитой металлическим листом, двери военкомата. Седой, высокий полковник, выражая наивысшую степень радости, сам вышел навстречу посетителям. - Пётр Иванович, какие люди, проходите, - его слова эхом пронеслись, по пустым, холодным коридорам одноэтажного, старой постройки здания. Увидев шатающегося без дела сержанта, с красной повязкой на рукаве, махнув ему рукой на выход, четко по-военному скомандовал – Иди, погуляй! – и дежурный, с готовностью, быстрым шагом скрылся за входной дверью. Повернувшись к старшему Ивлеву, и снова растянув на своем лице улыбку, обнажив полный рот вставных зубов из желтого металла, распахнул двери своего кабинета. – Прошу, гости дорогие.
Кабинет полковника Стеценко Леонида Васильевича, был по-военному скромен. Посередине кабинета стоял длинный стол со столешницей, с потрескавшимся от времени лаком, вдоль которого ровным строем стояли стулья, упираясь в стол начальника, стоявшего перпендикулярно ему. И такого же плана шкаф, установленный вдоль стены, забитый аккуратно сложенными, всевозможными папками. По правую сторону от стула Леонида Васильевича, возвышался металлический сейф, с торчащей в замке связкой ключей. Прямо за головой военкома, находилось давно не мытое, покрытое огромным слоем пыли окно с лопнувшим стеклом, между рам которого находилась сваренная из арматуры решетка, в форме солнца, заваленная снизу слоем сухих мух и божьих коровок.
Стеценко, важно усевшись за свой стол, покрытый сверху толстым листом оргстекла, отодвинул на край стопку бумаг, и сложив впереди руки в замок, с интересом начал разглядывать севшего на требующий ремонта стул, Максима. Его серые глаза весело поблескивали из под густых, таких же седых, как и шевелюра на голове, бровей. – Ну что я могу сказать, Петр Иванович – годен! - и залившись не к месту громким смехом, начал раскачиваться, на скрипящем стуле, и Макс уже представил, как старый стул развалится, и радостный полковник свалиться на пол, покрытый разорванным линолеумом, увлекая за собой бумаги со стола. Лицо полковника от внезапно пришедшей радости покрылось красными пятнами, а на носу отчетливо проявились синие прожилки капилляров. Утерев выступившие слезы с уголков глаз, он нетерпеливо постучал карандашом по столу, и протянув – Да-а, вот дела то, - открыл протяжно скрипнувшую дверцу сейфа, и достав от туда серую картонную папку, небрежно бросил перед собой на стол. Развязав шнурок, раскрыл её, и углубился в чтение, находящихся в ней бумаг. Пётр Иванович, молча сел напротив Максима, и начал рассматривать потрескавшуюся краску на стенах, из под которой уже начинала высыпаться штукатурка. Закончив перекладывать бумаги в папке, Леонид Васильевич, вопросительно глянул на отца Максима, и задал один лишь вопрос – Недели погулять хватит? – и увидев утвердительный жест, - радостно потирая руки, глядя на календарь висевший слева от стола, что-то посчитав в уме, изрёк – 10 числа после праздников, ровно в 8.30, жду призывника здесь,- и подумав секунду добавил, - с вещами.