Продолжение. Действие происходит в конце прошлого века, поэтому ни о каких гаджетах речь не идет.
Запись 2
И ведь спросили же! Сижу. Преспокойненько разглядываю затылок Бывалого и вдруг:
- Скворцов!
Я даже не понял, что меня вызывают.
- Ты что, Скворцов, оглох, что ли? – спрашивает Иван Петрович.
- Да нет, - говорю, - не оглох, - а сам рукой в кармане эту штуковину нащупываю. И нащупать –то не могу. Чувствую, Иван Петрович злится.
- К доске выходи!
Ну, вышел. Но где же она, штуковина-то? Батюшки! Неужели потерял? Похоже, вот она. И кнопочка малюсенькая сбоку. Уф!
Руку из кармана вытащил, приподнял, чтобы мысли-то отличников уловить, а ничего не улавливается!
- Скворцов, у тебя с рукой? Что за движения какие-то странные?
- А это, - говорю, это… это… Судороги!
- Судороги?
- Ну да, судороги. Вчера бежал к вам на первый урок, упал, руку повредил и вот… судороги. Теперь.
- Странно, - говорит Иван Петрович. – А твой лучший друг Виктор Куропаткин сказал, что ты очередной зуб пошел вырывать.
- А, ну да! Конечно, как судороги в руке начались, так я сразу же к врачу. Стоматологу. Зуб вырывать.
Иван Петрович подошел ко мне чуть ли не вплотную и говорит:
- Рот открой!
- Зачем?
- А затем, что с прошлого года тебе вырвали 47 зубов. Спросишь, откуда я это знаю? Да потому что каждый вырванный у тебя зуб я фиксировал в журнале.
И тут сквозь хохот класса откуда-то донеслось:
«Климат – это многолетний режим погоды, наблюдающийся в данной местности».
- Так что по идее у тебя давно уже не должно быть ни одного зуба, - сказал Иван Петрович. – В этом я и хочу сейчас убедиться.
В классе от хохота уже вообще ничего не было слышно, кто-то при этом откинулся на спинку парты, кто-то наоборот лег на нее, продолжая смеяться.
Теперь Иван Петрович был совсем близко, совсем совсем, как врач, который просит открыть рот, чтобы посмотреть, что там с больным зубом.
И тут я как закричу:
- Климат – это слово греческое и означает оно наклонение. - Иван Петрович от неожиданности отпрянул в сторону и уставился на меня. В классе вдруг стало тихо. – Греческие ученые подразумевали под этим угол падения солнечных лучей.
Это, разумеется, я чьи-то мысли повторяю. Повторяю и пошевелиться боюсь, ведь стоит мне отвести руку чуть-чуть в сторону, как потеряю поток этих мыслей. А ведь рука-то стала уже уставать. Но я из последних сил старался ее удерживать именно в этом положении.
- В 1892 году мороз в Верхоянске достигал 60-ти градусов, а в 1933 в Оймеконе – 72! А представляете, как с течением времени изменится климат, если миллион лет назад ледники были в Австралии, в Южной Африке и на Новой Гвинее.
Тут я уже не в силах был удерживать руку и она как бы сама собой невольно опустилась.
Лоб стал потным.
Иван Петрович на мгновенье отвел взгляд в сторону, я успел сунуть в карман эту штуковину.
- Все это как-то не укладывается в голове, - сказал он. – Эта твоя рука с судорогами. А ну-ка, что у тебя в руке?
- Ничего, - говорю я, сжимая ее в кулак.
- Что там прячешь?
- Да говорю же – ничего! Честное слово!
- Пальцы разожми! Ну давай, давай!
Я разжал пальцы.
- Хм.. Все это довольно странно… Ладно, давай дневник.
Я протянул дневник и в этот момент дал себе слово, что никогда больше не буду пользоваться этой штуковиной. Лучше уж учить самому, чем еще раз попасть в такую дурацкую ситуацию, как сейчас.
Только вот интересно, чьи мысли я сумел прочитать? Кто, сам того не желая, выручил меня? Но так и не смог понять.
А после уроков ко мне Николаеко подскочила:
- Слушай, Скворцов! У нас одного человека не хватает для конкурса художественной самодеятельности. Выручай, а?
Я собрался уже сказать что ни в каких конкурсах принимать участие не буду, но она так на меня смотрела, так смотрела, что от растерянности я промычал что-то типа, что я подумаю, взял рюкзак и пошел домой. И всю дорогу размышлял: чей же все-таки голос, то есть, чьи мысли я сегодня слышал? Похоже, что Потапова. Да нет, вряд ли…
Подписывайтесь на мой канал, чтобы прочитать продолжение. Конец не скоро.