Дернулся. Душно, во рту пересохло. Как же хочется пить! «Трубы горят» после вчерашнего «веселья».
Со стоном опустил голову на подушку. Перед глазами замелькали картинки: вода, чистая, холодная, прозрачная. … Вот он наклоняется к источнику, черпает воду в ладони, пьет, пьет …
Другой на его месте уже прошлепал бы на кухню, прямо в трусах. Пил бы из под крана. Неважно, какая вода – ржавая, с хлоркой, теплая с металлическим привкусом труб. Пил бы, захлебываясь, булькая, умывая опухшее, испитое лицо. Глядишь, и полегчало бы. Подумаешь – похмелье – с кем не бывает?
Другой, но не он, не Алексей Никитин. Для него все гораздо сложнее – ибо он прикован к инвалидной коляске.
Так, теперь надо сесть на постели. Подтянуть непослушное тело на краешек. Правой рукой подкатить к себе коляску. Сугубо на руках – перетащить тело на сиденье. Подождать, пока руки перестанут трястись. Вытереть пот на лбу тыльной стороной ладони, унять тошноту …и двигаться.
Он попил. Умылся. Спасибо другу, Сереге – приспособил ванную для нужд инвалида. Обозрел себя в зеркале. Да уж … старец-отшельник, только что седины не хватает. Но ему всего-то 25 лет, какая седина? Хотя … могла бы, и появиться после всего пережитого.
Худое лицо. Длинные пряди, сальные и черные. Безобразная, стихийно выросшая борода. Потухшие глаза неопределенного цвета. А ведь совсем недавно – всего-то два года назад – слыл писаным красавцем. Лучше его и не было!
Алексей безразлично пожал плечами: ну и что, все равно жизнь закончилась. Кому он нужен! Разве что дружкам-собутыльникам – Пашке, Федьке, Васюте - сколько их перебывало в его квартире? А, вот и ключевое слово – в квартире. Им тоже нужен не он, а хата. Посидеть, бухнуть. А что? Тепло, светло и мухи не кусают! Заодно и его поят, конечно. А закуска – вот странный предмет. Если она есть, то ее уже нет …
Покатил на кухню. Привычная картина – грязные тарелки с остатками убогой снеди. Пустые бутылки, окурки, грязь и запах соответствующий. Схватил с одной из тарелок огрызок соленого огурца. Поморщился – пахло кислятиной. Но все-таки жадно сжевал. Допил выдохшееся пиво.
Вот и все. Куда теперь? Снова в койку, вспоминать былую жизнь …
Раздался звук поворачиваемого в замке ключа. Алексей поморщился – Танька. Снова начнет причитать, жизни учить, как школьника. «Не пей, Алешенька, козленочком будешь». Тьфу!
Татьяна, когда-то Серова, теперь Афанасьева, была одноклассницей Алексея. Они с детского садика дружили – он, то есть Алексей Никитин, Сергей Афанасьев и Таня Серова. Выросли вместе. Вместе поступили в колледж, учились в одной группе. Сергей и Татьяна перед выпуском поженились.
Алексей гулял на свадьбе в качестве свидетеля жениха, искренне радуясь за молодую пару. Ни о какой ревности или любовном треугольнике не могло быть и речи – Танька, по мнению Алексея, была некрасива. Маленького росточка, худышка с нулевым размером. Ножки кривенькие, волосики белые, жидкие. Глаза небольшие, серо – зеленые. Про такие еще говорят – среднерусского цвета.
Алексей к Таньке относился, как к «своему парню». Когда понял, что у Сереги с ней «серьезно», мягко намекнул другу о том, что прелести давней подружки жидковаты. Сергей тогда ответил непонятной фразой: «Красота в глазах смотрящего». Алешка так и этак обкатывал эти слова – как речную гальку – но не понял их смысла. Да и не его это дело – друзья счастливы, он просто был рад за них!
Сам он предпочитал красоток с модельной внешностью. Чтобы ноги от ушей, грудь третьего размера, зубы ровные, белоснежные. Ухоженность на уровне. Такой была его последняя пассия – Вероника. Смуглая кожа – природа плюс солярий, наращенные угольно-черные ресницы, темно-каштановые блестящие локоны. Глаза цвета черного кофе, а улыбка … Вероника … Боже, как давно это было … не в этой жизни …
Татьяна прошла на кухню, увидела Алексея.
- Алешка! Опять пил? Разве можно так! Что ты делаешь со своей жизнью? Молодая женщина говорила это не в первый раз. Говорила с надрывом, а сама в это время споро доставала из сумки свежий хлеб, контейнер с супом, молоко, яблоки. Ловко собрала в раковину грязную посуду, повязала передник.
- Я минут на двадцать – пока Сережа еще дома. Сидит с Никиткой. Помогу тебе, и помчусь мужа на работу отпускать! А ты давай кушай супчик! А то мне еще мужу докладывать, в каком ты состоянии!
Молодая женщина улыбнулась, вспомнив своих любимых – мужа и сына, двухлетнего Никитку, с которым она еще находилась в декретном отпуске.
А на Алексея вдруг накатило – черное, злое, непонятное раздражение. Злость. Ненависть к себе и ко всему миру, который обошелся с ним так несправедливо!
Он оттолкнул от себя тарелку с супом и закричал:
- Докладывать? Да чего ты ко мне таскаешься! От дома, от семьи драгоценное время отрываешь! Не нужна мне ваша жалость, и суп этот не нужен! Пусть подохну с голоду – это быстрее будет, и лучше для всех!
Небольшие глаза Тани от изумления стали круглыми, она лопотала:
- Алешка … мы же друзья, ну что ты как маленький! Друзья должны помогать в беде …
- Никто. Никому. Ничего. Не должен! Убирайся! Ключи от квартиры сюда! Он протянул через столешницу дрожащую ладонь. Ладонь выглядела жалко – потная, ногти неровные и грязные, исхудавшее запястье в обрамлении засаленного рукава. Рукав принадлежал старому свитеру и выглядел не лучше своего хозяина – порванный у шва, он курчавился разномастными нитками.
Таня всхлипнула, положила ключи в эту ладонь и поспешила к выходу. Выскочила на площадку. Однако, через минуту вернулась и решительно подошла к Алексею:
- Почту возьми хотя бы!
Положила перед мужчиной тоненькую местную газету «Асеевский голос». И ушла окончательно.
Алексей машинально подтянул к себе газету. В нее было вложено что-то еще … что-то твердое …
Он достал глянцевый прямоугольник, и ахнул. Сердце забилось сильнее, больно ударяя в ребра …