Из исторического сказания «Грозный царь»
…И запел дьякон, Евангелие читать заканчивая:
— И будет едино стадо и един пастырь…
Вдруг раздался гром небывалый по силе своей, земля задрожала и показалось, что даже храм, во имя преподобного Сергия Радонежского устроенный, в котором литургию служили, не выдержит земного трясения. И было это в день воскресный, 2 октября 7061 (1552) года.
Поднялся царь Иван Васильевич с колен, прервал службу церковную и из храма выступил. Увидал он, что стена города вражеского взорвана. Да так, что бревна и люди летят по воздуху. Перекрестился государь и в храм возвернулся, службу стоять далее. Хоть и молод был Иван Васильевич, но набожен и богобоязен. И стоял он, закованный с ног до головы в золотую броню, , и готовый на подвиг, ожидая милости Божией; священники же и дьяконы беспрестанно пели молебны.
А вскоре дьякон и молитву о царе читать принялся:
— Покорите под нозе его всякого врага и супостата…
Только слова эти произнес, как второй взрыв раздался, пуще первого. И множество казанцев в воздухе виднелось — кого пополам разорвало, а кто без рук, без ног остался.
И закричало войско русское:
— С нами Бог! С нами Бог!
И пошло на приступ решительный. Сеча началась жестокая. Не разберешь уже где свой, где чужой. Знай только — руби саблей, коли пикой, да щитом от удара вражеского беспощадного прикрывайся.
Государь же, пока бой разгорался, стоял перед иконами. А иконы те неспроста здесь, под Казанью оказались. По приказу царя их из самого Троице-Сергиевого монастыря привезли. Первая икона — «Троица». Другая — «Явление Божией Матери преподобному Сергию Радонежскому». На него, на Сергия-чудотворца уповал Иван Васильевич. Верил он, что заступится за него Сергий перед Матушкой-Богородицей. А та уж и перед самим Господом защитит царя русского и все его войско.
И молился Иван Васильевич, веря искренне — поможет Сергий, не оставит в минуту трудную. Как когда-то, перед битвой Куликовской, благословил он пращура Ивана Васильевича — великого князя Дмитрия Ивановича — на сечу с татарами погаными. Так и нынче не оставит.
Вон ведь, донесли лазутчики из Казани-города — видели вчера на улицах Казани самого Сергия, с небес спустившегося. Ходил он похаживал по городу, да метлой сор и пыль выметал. А потом и слова его будто бы слышали:
— Утром у меня здесь будет много гостей.
Так что ждет святой Сергий царя русского в Казани.
Но пока что злая битва только начинается. И трудно войску русскому, удача то на одну, то на другую сторону склоняется. Казанцы же, смерть свою видя перед глазами, радовались и почитали смерть лучше жизни, ибо честно пострадали за обычаи свои и за город свой. С некоторых же казанцев сошел страх перед смертью, и расхрабрились они, и встали в городских воротах и возле проломов, и схватились с русскими, смешавшись в яростном бою с передними и задними воинами, уже проникшими в город, и крепко бились, рыча, словно дикие звери. И страшно было видеть храбрость и мужество тех и других: одни хотели ворваться в город, другие же не захотели пускать их. И, отчаявшись остаться в живых, крепко бились они, неотступно твердя себе: «Все равно нам умирать!» И трещали копья, и сулицы, и сабли в их руках, и гремели, словно сильный гром, голоса и крики и тех и других воинов.
И кажется кому-то — должен государь скорее в порядки передовые приехать. Не то отступятся русские от города.
Вбежал один из ближних людей государевых в храм, пал в ноги царю и воскликнул:
— Государь! Время тебе ехать: полки ждут тебя!
Поворотился к нему царь Иван Васильевич, звякнув доспехом воинским. Поглядел недовольно на гонца — кто такой, чтобы царя от молитвы отрывать? Неужто думает, что царево дело — саблей размахивать? А разве не царь только и может у Господа победу вымолить? Больше-то некому!
Потому и сказал, голосом терпеливым, но сквозь который недовольство слышалось:
— Если до конца отслушаем службу, то и совершенную милость от Христа получим.
Но не верит до конца сердце людское в Слово Божие. Едет второй вестник:
— Непременно нужно ехать царю, надобно подкрепить войско.
Вздохнул Иван Васильевич тяжело — слаб человек! Мнится людям, что сами они дела все делают, забывают о Господнем промысле.
И вновь пришла мысль, еще с детских лет царя беспокоившая: «А может и в самом деле, никто не понимает Господа, кроме меня? И вправду — только я с Господом разговариваю и лишь меня Он благодатью Своею осенил?»
Даже сердце зашлось у Ивана Васильевича от мысли такой дерзновенной — он один, кто понял замысел Божий!
Полились из глаз его слезы горючие — и от радости, и от страха. Радость-то ясная — от доверия Господа. Но и страх от того же — как-то он Господние заветы исполнить сможет.
Припал-приложился Иван Васильевич к образу Сергия-чудотворца и сказал слова заветные:
— Не остави мене, Господи Боже мой! Не отступи от мене, вонми в помощь мою!
Встал Иван Васильевич с колен, вышел из храма. Молитва-то искренняя плечи ему расправила. А Иван Васильевич и так уж высок ростом, ладно сложен, с широкою грудью. Сейчас же вообще — царь-богатырь. Слуги доспех его поправили, шелом протянули. Сел он на коня и поскакал к городу.
А на стенах-то города уже знамена русские развеваются! Только и осталось полком царским добить неприятеля. И подумалось Ивану Васильевичу: «Вот она, сила молитвы моей, государевой!»
Пала Казань, стольный город царства татарского. Четыреста долгих лет ждала Русь победы этой. Великий князь Дмитрий Иванович почти двести лет назад в первый раз разбил рать татарскую. Семьдесят лет назад дед его, великий князь Иван Васильевич сумел из-под дани бусурманской выйти. Но лишь он, царь Иван Васильевич татар покорил! Свершилось! И разве не знак это высшей благодати Господней?!
«Вот оно дело-то главное царское! — уверился в мыслях Иван Васильевич. — Перед Господом быть заступником! Богом избранный я великий царь православный, могучий! А эти…»
Оглядел царь Иван Васильевич слуг своих, бояр и воевод, рядом с ним на холме перед Казанью стоявших. Да кто они рядом с государем? Так, людишки мелкие, Божиего промысла не ведающие. Не то что он — спаситель от ворога, покоритель царства Татарского! И на третий день после Казанской победы царь на одного мужа разгневался и такое слово изрек: «Ныне защитил меня Бог от вас!»
Чем дальше, тем больше утверждался царь в том, что только он один и есть владетель царства своего. И в том еще, что не признают новые советники царские в Иване Васильевиче Божиего избранника! После взятия Казани, к примеру, государю устроили в Москве прием неподобаемый. Как будто это они, бояре и воеводы, татар покорили, а не он, Иван Васильевич, у Господа победу вымолил.
В марте того же 7061 (1553) года, и вообще чуть не предали Ивана Васильевича. Заболел государь, тяжко заболел, уже и к смерти готовился. И повелел он боярам присягнуть малолетнему сыну своему Димитрию на верность. И что же, разве присягнули те с радостью? Как бы не так! Ссылаться стали с двоюродным братом царя Василием Андреевичем Старицким. Его на престол царский, видите ли, посадить хотели. И ладно бы бояре старые, на Ивана Васильевича обиженные, такое сделали. Так ведь и Сильвестр, и Адашев Алексей, царем обласканные, и те не сразу присягнули. Сомневались, умники!
И заподозрил царь — Сильвестр-то, небось, выше царя почитать себя стал. Дело свое духовное признавал важнее царской власти. И Адашев туда же — на власть самодержавную покушается. Иван Васильевич счел это за предательство и с опаской стал смотреть на ближних своих советников.
А тут и еще одно событие! Во время болезни дал Иван Васильевич обет Господу — коли выздоровеет, то поедет вместе с семьей на север, в Кирилло-Белозеров монастырь, помолиться мощам Кирилла-чудотворца. Кирилл ведь учеником самого Сергия Радонежского был и очень на Руси почитался. А ближние советники поездке этой воспротивились, царя отговаривали. Не гоже, мол, государю, ради личных дел, от забот государственных отрываться.
Но царь их не послушался, а только еще более разобиделся.
По дороге же в Кириллов монастырь заехал он в монастырь Троицкий. Жил там старец-мудрец, известный на весь мир православный — Максим, по прозванию Грек. Просил Иван Васильевич совета у Максима — как ему далее жить? Максим же Грек одних мыслей был с Сильвестром. И сказал царю, что не должен он в Кириллов монастырь ехать, а лучше пусть за всех, кто под Казанью погиб, помолится. Максим Грек и ранее советы такие царю давал. Мол, государь обо всем народе думать обязан, умных советников слушаться, а не своевольничать. И еще велел передать царю пророчество угрожающее — коли ослушается Иван Васильевич его совета, то погибнет вскорости царевич Димитрий.
Не послушал государь и Максима Грека. Дальше отправился — под Дмитров, в Песношский монастырь к другому старцу — Вассиану Топоркову. И услышал от Вассиана такие слова:
— Если хочешь самодержцем быть, не держи возле себя ни единого советника более мудрого, чем ты, поскольку сам ты — всех лучше. Тогда будешь прочно сидеть на престоле своем и всех будешь держать в руках своих.
Ах, как ждал Иван Васильевич слов этих, ему радостных! Вот оно — истинное Слово Божие, старцем православным произнесенное! И поцеловал государь руку старца Вассиана и сказал:
— Если бы и отец мой был жив, то и он такого полезного совета не подал бы мне!
Отправился царь в Кирилло-Белозеров монастырь и настигло в дороге его горе горькое — умер царевич Димитрий. Сбылось угроза-пророчество Максима Грека!
И разгорелась обида в душе Ивана Васильевича пуще прежнего!
Так вот и треснула «крепость духовная», столь тщательно Сильвестром в сердце царя возводимая. Треснула, и по камешку, по кирпичику разваливаться начала.
Стал государь отдалять от себя и Адашева, и Сильвестра. Все чаще советы их ему не нравились. Видел в них он покушение на власть свою самодержавную.
Вот, покорили русские войска в 7064 (1556) году царство Астраханское. Расправила Русь крылья, разнеслась до пределов ранее небывалых. На восток — до Уральских гор, на юг — аж до моря Каспийского! И ведь дальше расти хочет! Столько сил в себе накопила!
Сильвестр и Адашев настаивали, чтобы успехи русские на юге развивать — завоевать Крымское царство. Уж больно крымчаки набегами своими рубежи русские беспокоили. До Тулы, а то и до самой Москвы доходили их полчища!
Но царь Иван Васильевич мнения советников не послушался. Почему только Крым? Ему, царю великому, и Европа надобна! И, как не противились Сильвестр и Адашев, начал в 7066 (1558) году войну за земли ордена Ливонского, которые в Прибалтике были. Земли эти издревле ведь Руси принадлежали. И с Крымом войну в те же годы затеял.
Так вот и становился царь Иван Васильевич все больше самодержцем единовластным. Советов же слушался тех, которые ему нравились.
А Сильвестр и Адашев Алексей попали в опалу. В конце июля 7068 (1560) года умерла царица Анастасия Романовна. И знал царь — отравили царицу, отравили страдалицу! Так же, как и мать его, Елену Васильевну, отравили, проклятые! На кого гнев свой положить?! И заподозрил государь в ее отравлении ближних прежде ему людей, Сильвестра да Адашева! Вот ведь зловреды какие! Мало им того, что власть его царёву отнять хотят, так еще и супругу его любимую отняли! Ан не докажешь их вины! Но гнев государев уже не остановить. Вот и сослали бывших советников царских подальше из Москвы. Адашев умер на следующий год. Сильвестр, в монахи постриженный и на край земли, в Соловецкий монастырь, отправленный, пережил друга всего-то на пять лет. А еще ранее, в 7071 (1563) году, митрополит Макарий преставился.
Вот и рухнула «крепость духовная» в сердце государевом, на любви христианской устроенная. И некому было ее заново возводить.
Но не осталось сердце Ивана Васильевича пустым — Страх Божий возродился в нем. Страхом и начал править он.
Автор: Сергей Перевезенцев