В тёмном подъезде было не только темно, но и невыносимо холодно: фанерка в окне, вместо когда-то разбитого стекла, не спасала от ветра. Коля привычно ориентировался в пространстве, двигаясь к лифту. Неожиданный вздох заставил его замереть от ужаса. Коля даже не смог спросить «Кто здесь?» — от ужаса рот будто парализовало. За пределами подъезда кто-то смеялся, шумел, проезжали машины. А здесь было совсем по-другому — темно и страшно. Следующий вздох принес новые нотки. Вздох со стоном. Со странным, нечеловеческим стоном. В эту же секунду Коля понял, что никто не собирается его убивать, а наоборот, этот «кто-то» нуждается в помощи. Коля понял, что стон исходит из-под лестницы, ведущей на площадку к лифту. Страх не исчез — теперь Коля боялся того, ЧТО может увидеть. Нащупал в кармане спички (нет, он не курил, носил с собой на всякий случай), и направился к лестнице. Осторожными шажками… Аккуратными. Понимая и осознавая, что приближается к чему-то нехорошему. Которое, может, и не стоит видеть. Забыть. Перепрыгнуть через две ступеньки и вызвать лифт. Но… Коля не мог так сделать. И знал это. Пламя спички успело обжечь пальцы, а Коля всё подбирался к стонущему и вздыхающему нечто…
Мальчишки ли разворотили местной уличной кошке Лизе живот, или она сама на что-то напоролась, этого Коля не знал. Лишь зажмурил на миг глаза при виде вывалившихся кишок на грязном полу. Лиза была жива. Что можно было прочесть в её глазах при свете спичечного пламени? Коля робко дотронулся до свалявшегося и перепачканного меха некогда трехцветной красавицы. Лиза снова вздохнула. Коля понял, что с помощью опоздал — не может он помочь кошке. Ничем. Лиза умирает на холодном грязном полу, вздыхая по-человечески от боли. Одна. Одна-одинешенька. Коля снял свой теплый шарф и попробовал переложить на него Лизу, но тут же понял — животное нельзя трогать. Тогда он аккуратно сел рядом, укрыл кошку этим шарфом и осторожно дотронулся до мордочки. Лиза дышала тяжело и прерывисто. 10-летнего мальчишку охватило отчаяние — оставить Лизу, стерев эту жуткую картинку из памяти, он не мог. Отнести домой — мама поднимет крик на весь дом. Что делать?! Неожиданно Колька почувствовал легкое прикосновение шершавого язычка к ладони. Кошка благодарила его! Но за что?!! Вытирая одной рукой слезы, а другой привычно поглаживая Лизу за ухом, Коля поудобнее устроился рядом. У умирающей Лизы никого не было в этот момент, кроме Кольки. Он это понимал, шепча ей ласковые слова и наглаживая любимые кошачьи места. Понимал, когда слышал, как мать зовет его сначала из окна, а потом сбегает по лестнице — той самой, под которой притихший сын разделял одиночество местной трёхцветной красавицы. Он еще успеет попросить у мамы прощения, а вот у Лизы уже никогда…
Рассказ "Зайцев, нет!"
— Коля, ну я прошу тебя, спустись с небес и помоги мне почистить картошку! — заворчала жена Маша, для пущего эффекта постучав ножом по раковине.
Николай Петрович улыбнулся:
— Не шуми, Марусь, уже бегу.
— Ага, бежит он, — не останавливалась Маша. — Такое ощущение, что день рождения у меня, а не у тебя!
Николай Петрович спорить не стал — равно, как и не стал напоминать жене о том, что идея с празднованием дня рождения принадлежала исключительно ей. Любила Маша шумные застолья, наполненные смехом, тостами, разговорами, а главное — людьми.
— Слушай, Зайцев, я вот всё не могу определиться: помнишь, мы выбрали кухонный гарнитур? Но меня беспокоит, что он красного цвета. Это всё-таки агрессивный цвет. Может, не стоит?
— Ага… — рассеяно ответил муж.
— Что «ага»? — не поняла Маша.
— Ну… как ты считаешь нужным… так и делай.
— Так, Зайцев, ты где опять витаешь? — женщина перестала резать овощи и посмотрела на мужа.
Николай Петрович уже много лет завязал с откровениями — слишком тяжело они срывались с мужских уст, слишком непредсказуемо падали в человеческие умы. Тысячи или миллионы раз Николай Петрович пытался переделать собственное мировоззрение, но хватало его максимум на сутки.
— Что стряслось? — в голосе Маши послышались нотки переживания и муж решился.
— Всё не могу забыть… Помнишь, неделю назад мы возвращались из магазина, а на лужайке лежал человек?..
— Господи! — Маша так громко вскрикнула, что Николай Петрович вздрогнул. — Ну, алкаш валялся! Ты о нем неделю думаешь?! Боже мой, Зайцев, ты неисправим! За что мне наказание такое?
— Марусь, ты чего завелась? Может, ему было плохо? Почему все в наше время считают, что упавший человек — это только спившийся алкоголик?
— Не начинай… — угрожающе предупредила жена. — Мне твоя философия уже вот где стоит, — Маша демонстративно, но на безопасном расстоянии провела ножом по горлу.
— А что плохого в моей философии? — не удержался Николай Петрович.
— А то, что все люди — как люди! И только ты во всех видишь умирающих и бросаешься спасать! Если ты такой умный — то вправь мозги своему Владлену!
Владлен Сергеевич являлся одним из приглашенных на день рождения и, к тому же, другом детства Николая Петровича.
— А что с Владиком?
— С Владиком твоим, как раз всё в порядке. А вот Ленка скоро свихнется. Он ведет себя так, будто ему принадлежит весь мир. Ленку может спокойно опустить при посторонних. Дома тоже, как король себя ведет…
— Это тебе Лена рассказала?
— Ну не Владик же твой!
Николай Петрович замолчал, а жена наоборот, пустилась в эмоциональный рассказ о злодеяниях Владлена Сергеевича Морошко.
— Марусь, ты правда считаешь, что я способен исправить взрослого человека? — неожиданно перебил жену Николай Петрович.
Маша растерялась буквально на секунду.
— Но он открытым текстом говорит «Я — эгоист!». Типа, не нравится — валите!
— И что?..
— Как «что»?! — жена даже поперхнулась от наглости мужа. — Ты вечно кому-то помогаешь, Робин Гуд хренов! Ну и чем тебе неподходящая ситуация?
— Во-первых, не вечно, — мягко поправил Николай Петрович. — А во-вторых, я могу помочь только тем, кому это нужно. Ты думаешь, Владу это нужно?
— Ну а как же можно так жить?!!
— Живет же. И, по-моему, очень даже неплохо себя чувствует, — усмехнулся Николай Петрович.
— Зайцев, ну что ты несешь? Поговорить хотя бы с дружком своим можешь? — Маша не заметила, как разговор перебрался в конфликтную фазу.
— О чем поговорить? О том, что нельзя быть полным эгоистом? То есть ты считаешь, что мои слова окажутся для 40-летнего человека истиной, и он тут же станет другим? Марусь, ты об этом?
— Да ну тебя! — Маша нервно бросила нож в раковину и ушла в зал протирать бокалы.
Николай Петрович не обиделся. Он в очередной раз почувствовал себя немножко виноватым — за то, что расстроил жену, за то, что не может помочь Лене. Мысль о том, что Лена видела за кого выходила замуж, появилась и тут же улетела. Влад всегда был сильным, дерзким, острым на язык — все 35 лет, что его знал Николай Петрович. Может, женщинам хотелось бы иных качеств, но другом Влад был замечательным. А что касается «королевской» позиции — так Николая Петровича она нисколько не задевала. Каждый человек имеет свой стержень. Вот у него, Зайцева, стержень был какой-то не мужской — сплошь пропитанный состраданием и любовью к людям. Господи, как это порой мешало…
— Петрович, уже чувствуешь приближение кризиса среднего возраста? Ну, расскажешь — как оно! Я, как минимум, через три месяца об этом узнаю! — веселился в прихожей Владлен Сергеевич. Огромная картина — явно не из дешевых, уже перекочевала в руки жены Николая Петровича.
Маша не высказывала Владу явного пренебрежения, но легкий холодок, больше как демонстрация для его жены Леночки, всё-таки присутствовал.
— Как я рад тебя видеть! Все реже и реже встречаемся. Слава богу, дни рождения — это повод! — Николай Петрович обнял друга, и они на мгновение замерли.
— Феллини еще не подъехал? — разжал объятия Влад.
Феллини, а именно — Андрей Александрович Пласенко находился пока еще за пределами квартиры Зайцевых.
— Еще нет, но, думаю, вот-вот. Они с Рустамом приедут.
— Кто бы сомневался! Рустамчик один дорогу не найдет или вляпается во что-нибудь, — не удержался Влад.
— Раздевайся, проходи, — улыбнулся Николай Петрович.
Очередной приток гостей произошел ровно через три минуты после того, как Владлен Сергеевич прошел в комнату и не задержался с парочкой скабрезных шуток.
Николай Петрович не успел поздороваться с друзьями, как Морошко уже кричал из-за его спины:
— Ну как поживает отечественный кинематограф, Феллини?
Андрей Александрович, в прошлом выпускник ВГИКа, периодически снимал фильмы, которыми жил и пропитывался. Он был фанатичным режиссером, способным даже в мельчайший эпизод вложить вселенский смысл и очень обижался, если не все этот смысл разгадывали. Зарабатывать на своих фильмах еще не получалось, но Пласенко знал — этот величайший момент обязательно наполнит эйфорией пространство. А пока же Андрей Александрович, часами обсуждая кинематограф и себя, ставя в пример известных режиссеров и потягивая дорогой коньяк, почивал на лаврах особенной славы. Той самой, частицы которой приносят с собой друзья и знакомые, складывая воедино ощущение триумфа и той самой Удачи. Талантливый человек и прекрасный друг — Андрей всегда был желанным гостем.
Несмотря на подколки и довольно резкие ответы, друзья были очень рады видеть друг друга. Рустам немного замешкался в прихожей, но Маша уже ловким движением отсекла мужа от товарища «Опять деньги просить будет!» — возмущенно шепнула Николаю Петровичу по дороге в зал.
Зайцев нахмурился. Не жалко ему денег, жалко Рустама. Все четверо — ровесники. И если его, Владлена и Андрея давно называют по имени отчеству, то Рустам как был просто Рустамом, так им и остался. Чудом женился — так же быстро развелся по инициативе жены. Большой 40-летний мальчик, наполненный идеями, проектами и верой в светлое будущее — его будущее. Разве только карманы ничем не наполнены… Да самому то не много надо — только алименты сыну. Ответственный Рустам. И загнанный… Николай Петрович тут же вспомнил, сколько у него денег отложено «на всякий случай». Надо будет помочь — если Рустам, конечно, попросит…
— Я что-то не вижу Оскара в твоих руках! Аааа, небось в карман брюк положил — вижу-вижу что-то оттопыривается… — хохотал Владлен Сергеевич.
— Да пошел ты, — беззлобно огрызнулся Андрей Александрович, соблюдая ритуал.
— Разбирался бы ты еще в искусстве! А то оно для тебя только в единой форме — в компьютерной!
— Ну-ну, а как бы ты ваял свои высокохудожественные идеи без компьютеров то? А, Феллини?
— Так, мальчики, сели и замолчали! — строго сказала Маша.
— Только если занять рот, — подмигнул Владлен Сергеевич.
— Я буду красное вино, — попросила Лена — жена Влада.
— От красного голова болит — я тебе белое налью, — поставил Морошко жену перед фактом.
Маша легонько толкнула Николая Петровича.
— Красное полезнее, Влад. А спорить с именинником нельзя, — сказал Зайцев и все тут же вспомнили о поводе, по которому собрались.
— Петрович! — загрохотал Владлен Сергеевич, и даже люстра как будто покачнулась от этого веселого рыка. — Что тебе пожелать, старому пердуну?! Красавица жена в наличие, квартира тоже. Сына ты вырастил, а вот дерево…
— Посадил, — сказал Николай Петрович.
— Да? — удивился Морошко. — Ну ладно, потом расскажешь… Так вот, желаю тебе посадить райский сад, построить яхту и …, — Влад взглянул на жену Николай Петровича.
— Никаких детей! Есть уже! — подхватила Маша.
И Николай Петрович тут же «улетел». Все так же улыбаясь и кивая головой, он пролистнул 15 лет назад и попал в те дни, когда 5-летний сын Мишка научился читать и с маниакальным упорством озвучивал всё, что попадалось ему на глаза, а бледная Маша в это же время упорно твердила «Зайцев, нет! Никаких детей! Я иду на аборт!». Николай Петрович — тогда еще просто Николай, так и не смог убедить жену в обратном. Маша была категорична. А Николай Петрович с тех пор встречался с дочкой во снах — маленькой девочкой с тугими косичками по бокам и в белом платье в крупный горошек. Уже сейчас смешной когда-то Мишка, студент ВУЗа живет и учится в другом городе. А девочка так и не поменялась — равно как и ее платье в горошек. Об этих снах Николай Петрович жене не рассказывал — только проснувшись, вспоминал еще один довод, который мог бы убедить Машу. Убедить тогда. И сердце болезненно сжималось от того, что прошлое, словно подвал — темное, со спёртым воздухом, не пускало обратно. Махнет тугими косичками и снова захлопнет массивную дверь…
— И будет тебе еще бОльшее счастье! — выкрикнул Владлен Сергеевич напоследок, и навстречу друг другу понеслись бокалы.
— Феллини, а что ты там учудил с подарком? Опять выпендриваешься? — хохотнул Владлен Сергеевич.
— Тебе этого не понять, товарищ. Ты мыслишь узко — продвигаясь заведомо протоптанными дорожками. А я приготовил Кольке убойную весчь, — с этими словами, Андрей Александрович протянул Зайцеву диск.
— Очередной шедевр? — усмехнулся Владлен.
— Фантастический — целый месяц не разгибался!
Николай Петрович бережно взял диск, зная, что к подаркам Андрей всегда подходит с неожиданной стороны.
— Здесь фильм. О тебе, — торжественно сказал Пласенко, наслаждаясь удивленными лицами — Андрей обожал такие эффектные моменты.
— Обо мне? — растерялся Николай Петрович.
— О тебе, дорогой. Со скольки лет у меня камера? С 12-и вроде. Всё, что сохранилось — практически до сегодняшнего дня — всё здесь. Смонтирован, как настоящий фильм — я ж те не сопливый выпускник ВГИКа и не задрюченный видеолюбитель!
— Ты Феллини — ага! — не удержался Владлен Сергеевич. — Я до Оскара доживу когда-нибудь?
— Ты, может, и нет. А я обязательно, — парировал Пласенко.
На самом деле в Удачу Андрея верили все присутствующие. И даже едкий Владлен Сергеевич не сомневался в успехе друга, хотя и пытался убедить всех в обратном.
— Рустам, тебе положить этот салат? — Маша вспомнила о роли гостеприимной хозяйки.
— Да нет… спасибо, Маш… худеть надо, — ответил Рустам.
Маша фыркнула:
— Ну что за глупости? Ешь давай!
Рустам робко протянул тарелку. Таким он был всегда — спокойнее себя чувствовал, если его немного поуговаривают. И не было в этом желании никакого зазнайства — лишь вечная растерянность «а нужно ли», «а стоит ли». Вес на самом деле можно было и подправить, тем более и личная жизнь после развода с женой никак не хотела налаживаться. Может потому, что в женских мечтах мужики обязательно являются с убитым мамонтом на плече? Но где же его взять — этого мамонта?..
— Колька, фильм обязательно сегодня посмотрим! А пока предлагаю тост! — немного захмелевший Андрей Александрович не удержался от напоминания о фильме, вышедшем из-под его талантливых рук. И насчет просмотра он не шутил — когда все окончательно наедятся, Пласенко рассадит всех перед телевизором. Это не теория — это факт.
— Так вот, тост! А выпить я хочу за то, чтобы душа твоя всегда пела!
— А вы разве не слышите? — вдруг с какой-то торжественностью спросил Николай Петрович.
— Что? — растерялись присутствующие.
— Она поёт!
На мгновенье все замолчали — как будто и вправду попытались услышать неведомую мелодию. Первым рассмеялся Владлен Сергеевич:
— Поёт-поёт! А вот выпить бы ей еще — для более громкого, так сказать, звучания!
Через час разговоры стали ещё громче, шутки острее, а Маша с Леной удалились на кухню — поболтать о своём, о девичьем.
— Феллини, вот ты самореализовался? — завел свою любимую тему Владлен Сергеевич. И как бы жёстко ни выглядело это со стороны — Влад на самом деле очень переживал за друга, желая ему только успеха. Но в таких спорах, как любил повторять Морошко, можно было откопать «ножки истины».
— Реализовываться можно всю жизнь! Правда, Рустам? — Андрей толкнул Рустама и тот выронил из рук кусок сервелата.
— Ага, — так же спокойно отреагировал Рустам и потянулся за новой порцией колбасы.
— Ну когда я буду всем говорить, что я друг Того Самого Пласенко? — не мог успокоиться Владлен.
— Говорить желательно сейчас. Потому что потом уже не поверят, — засмеялся Андрей.
— Вот я — руководитель отдела. Знаешь, сколько подо мной людей? — не унимался Морошко, предполагая, что чем чаще он будет задевать друга, тем быстрее тот преодолеет тернистый путь к славе.
— А ты знаешь, сколькими людьми управляю на съемочной площадке я? — парировал Андрей Александрович.
— Петрович, ну скажи этому негодяю, что он просто обязан всем утереть нос!
— Насчет «обязан» — не знаю. Каждому своё, — расплывчато ответил Николай Петрович.
— В смысле «своё»? Должен человек самореализовываться или нет? — перешел к конкретике Морошко.
— А что значит «самореализация»? — поинтересовался в ответ Зайцев.
— Ну как «что»? Человек должен добиться всего, что только можно!
— Ну, ты же сам понимаешь — всего добиться невозможно. Потому что существует тысяча направлений…
— Хорошо — объясню, — Владлен Сергеевич сделал паузу, вовремя которой стремительно наполнил рюмки водкой, так же лаконично выдал тост:
— За самореализацию!
Выпили. Закусили. Но тема не утекла вместе с водкой.
— Самореализация — это когда человек лучший в том, что он делает! И его от этого … — Морошко задумался. Вспомнил:
— И его от этого прёт! Вот тебя же прёт от всего, что ты имеешь? Хоть маленький, но отдел. Хоть три человека, но в подчинении. Работа посменно. Сегодня отработался — завтра отдохнул. Зарплата не для Канар, но не голодаешь и даже это… ремонты хорошие в квартире делаешь. Прёт?
— Нет, — спокойно ответил Николай Петрович.
Владлен Сергеевич аж поперхнулся:
— Как?
— А вот так. Всё, что я имею — это не плод моего труда, а скорее случайности. Они и привели к такому результату. Но гордиться мне нечем.
— А как же самореализация? — вспомнил Морошко.
— Да что это за самореализация такая? Для каждого она своя. Для кого-то пик удачи — это яхта, инструктированная золотом. Для кого-то Оскар. Для кого-то количество подчиненных…
— Ну а для тебя тогда что? — Владлен Сергеевич совсем растерялся. Уважение коллег и достойная зарплата — это был его успех. Заслуженный и выстраданный. Еще был успех у Пласенко — тогда, когда он станет знаменитым. И появится благодарность не только в виде статуэток, но и серьезных финансовых потоков.
— Я думаю, — сказал Николай Петрович и еще раз подчеркнул: — Я думаю, что цели у всех разные, а вот страх один — это страх одиночества… И на дорогой яхте, и жутко известным… страшно быть одному. Потому что на самом деле мы добиваемся успеха не сколько для себя — сколько для того, чтобы было с кем его разделить… В любой цели должна присутствовать любовь. Это моё мнение.
Николай Петрович был уверен, что поднимется шум и гам, но друзья молчали.
— И в могилу с собой не заберешь крутой автомобиль — вместе с домом на Канарах и подчиненными, — неожиданно сказал Рустам, и все повернулись в его сторону.
— А знаете — о чём я всегда мечтал? — тихо спросил Владлен Сергеевич и покосился на закрытую дверь кухни. — Чтобы со мной был человек… ну такой человек… женщина, — добавил Морошко, как будто его не поняли. — Чтобы я мог доверить ей… слезы… Ну те, которых, вроде как, в природе не существует… Чтобы я мог это сделать — и она меня поняла. Не осудила бы… И мне потом не было стыдно…
— А у меня было такое… — сказал Рустам, но никто не отреагировал. Что там было у него с женой — знал только он сам, а чем закончилось — были в курсе все.
— Ты добрый, Колька, — продолжил Морошко. — И какого хера ты ветеринаром не стал или адвокатом там — спасал бы либо животных либо людей…
— Отец был против — он видел меня только на экономическом. Такая вот у него была самореализация… для меня.
— Не, а ты же можешь наверстать? А что? Вон, в 45 — баба ягодка опять, а тебе только 40! Поступай, Колян! — включился в разговор Пласенко.
Разогретые спиртным, открытые всем мечтам и наполненные фантастической силой, друзья радостно загалдели. Но открылась дверь кухни и порозовевшие после откровений дамы заняли свои места.
— Скучали, мальчики? — с иронией спросила Маша.
— Да какой скучали! — начал было Владлен Сергеевич, но тут же исправился:
— Конечно, тосковали. Но у нас тут родилась гениальная идея — отправить Кольку учиться на ветеринара! Класс?
Маша взглянула на счастливое лицо Николая Петровича и тут же отреагировала:
— Зайцев, нет! Ты свихнулся что ли? А на что мы жить будем — когда ты станешь, ё-моё, учиться? Ага, еще будешь сюда раненых собак да овец потом таскать!
— Почему «овец»? — не понял Николай Петрович.
— Потому! — отрезала жена. — Слушай, чуть не забыла, завтра у тебя выходной — сгоняй к маме за картошкой! Уже ничего не осталось!
— Не — ну нормально! — закипел Пласенко. — Вы чего её, купить не можете что ли?
— Вот сам и покупай! Фиг знает, что там в этой магазинной напичкано. А то своя — родная!
— Вот она — Машкина самореализация! Собственная картошка! — подытожил Владлен Сергеевич.
— Чего?.. — не поняла Маша.
Сотовый телефон Николая Петровича отозвался печальной мелодией.
— Кто поздравляет? — поинтересовалась жена.
— Михалыч, — ответил Зайцев и направился на кухню подальше от шума.
— За именинника! — крикнул вслед Пласенко.
Нет, Михалыч — коллега по работе, звонил не ради поздравлений. Утром у его жены был приступ, и необходимо было постоянное присутствие рядом с больным человеком. Михалыч попросил Николая Петровича выйти на работу вместо него. Завтра. Зайцев даже не раздумывал — тут же согласился. Черт с этой картошкой! И Маша поймет. Но Маша не поняла. Увела вернувшегося мужа снова на кухню и понеслось:
— Зайцев, нет! У него родственники имеются? Друзья? Почему именно он должен сидеть с женой? А у тебя сегодня день рождения — завтра полдня будет болеть голова!
— Маша! — Николай Петрович даже голос повысил, что делал крайне редко. — Я очень ценю твою заботу, но в этом случае решать буду я. Речь идет о человеке, которому плохо. Какие друзья с ней будут сидеть? Ей муж нужен — любимый человек!
Маша обиженно поджала губы и бросилась к раковине мыть посуду. Николай Петрович замялся у выхода — снова царапнуло чувство вины. Жену тоже можно понять — для него же старается.
— Марусь, не обижайся…
Маша промолчала.
Жена вернулась через 15 минут — сунула мужу забытый на кухне мобильник со словами:
— Не надо завтра на работу.
— Почему? — растерялся Николай Петрович.
— Поговорила я с твоим Михалычем — всё решили, — спокойно ответила жена.
Николай Петрович почувствовал, как кровь приливает к голове:
— Маша, — начал и тут же осекся.
Просто взял телефон и ушел на кухню. Это уже превратилось в какой-то транзит между залом и кухней.
— Всё в порядке, Петрович! — заверил коллега. — Ты извини, что дёрнул.
— Нет, Михалыч, я готов. Жена — это одно, а я сам принимаю решения и мне совершенно не сложно.
— Решили всё. Спасибо! — успокоил Михалыч.
Николай Петрович задумчиво курил возле окна. Вроде, как и проблема решилась, а не спокойно на душе. Что там наговорила Маша? Его ласковая Маруся — не злая, нет. Хорошая. Но со своим пунктиком самореализации. И собак бездомных они вместе пристраивали, и даже как-то воробья лечили. Да и к людям она совсем не равнодушна. Может, неуютно ей, что у них не как у всех. И муж, вечно переживающий за кого-то. Маруся… хорошая… просто видит многое под другим углом. И кто ж виноват, что у него, Зайцева, свой особенный угол? Что за любовь такая гипертрофированная ко всему живому? Эх…
Шумели и гуляли до часу ночи. Фильм Пласенко произвел фурор — Николай Петрович даже боялся местами расплакаться, настолько Андрюха все точно собрал и преподнес под удивительным ракурсом! Вот Колька — сопливый еще и стесняющийся камеры так же сильно, как и красавицу Верочку из 6 «Б». Следующий кадр преподнес Кольку немного с другой стороны — расстроенного и даже обиженного на Андрея за то, что тот снимает друга в такой момент. Только что Колин одноклассник обманул учительницу, нарисовав её в довольно непристойном виде и подписавшись Колькиной фамилией. Влад предлагает набить однокласснику морду, а Колька отмахивается, пытаясь ответить на вопрос «Почему человек поступил именно так? Ведь должны же быть причины». Следующий момент заставил всех рассмеяться — настолько нелепо выглядела группа подростков, с видом мужичков, имеющих огромный жизненный опыт. Мелькнула и исчезла первая и стремительная Колина любовь — девушка Марина. А вот и новый этап — студенческая свадьба, где вино пьет из стаканов, а не бокалов. Маруся постоянно стесняется, а Коля буквально не выпускает её из рук — в каждом кадре они вместе. И никаких стандартных шуточек от новоиспечённого мужа, типа прощания со свободой. Николай счастлив и это нежное отношение к счастью видно невооруженным глазом. Очередной праздник, и удовольствие от увиденного: все такие молодые, подтянутые, с блеском в глазах. А вот и торжественный выход из роддома! Маруся успела шепнуть мужу про какие-то разрывы, и Николай мечется, не зная, к кому бережнее относится — к новорожденному сыну или к жене. Первая машина Зайцева — потрепанные «Жигули», а радости от них — как от нового «Мерседеса»! Пикник на природе — вот уже и Мишка весело бегает по поляне, а Николай Петрович постоянно выпрыгивает из кадра в поисках неугомонного сына. Очередной день рождения в только что полученной квартире — стульев на всех не хватает, и соседи делятся своими. И снова непонятно — чему больше рад Николай: тому, что у него отдельная жилплощадь или тому, что теперь есть где разместить друзей. Кадры меняли друг друга, листая целую жизнь, запечатленную для потомков или даже для целой вечности. От увиденного все присутствующие как будто помолодели, увидев себя со стороны.
А после просмотра Владлен Сергеевич всё меньше и меньше шутил, уступив место Андрею Александровичу, который занялся активным прививанием любви к искусству. Переговорить Пласенко было невозможно. И только Рустам в небольших паузах успел поделиться своими очередными идеями. Всё было так, как и должно было быть. Тепло. Весело. По-настоящему. И с хорошими людьми.
Утро, как и следовало ожидать, оказалось болезненным. Но стакан кефира, а потом горящий борщ быстро поставили Николая Петровича на ноги.
— Коль, не обижайся на меня за звонок Михалычу… — неожиданно сказала Маша.
Да кто же на неё обижается? Главное, чтобы Михалыч искренне нашел хороший выход, а не отказался от помощи ради нежелания беспокоить.
— Ты только больше так не делай. Хорошо, Марусь? — ласково отозвался муж.
— Не буду, — улыбнулась Маша.
За картошкой к теще он уже отправился в добром здравии и с хорошим, впрочем, как и всегда, настроением. Зная нравы Василисы Григорьевны, а именно — стойкое желание накормить до икоты и заговорить до состояния транса, Николай Петрович оставил машину, не доезжая до дома тещи. Наполненный всевозможными ароматами, воздух очаровывал сильнее любого парфюма. О чем-то переговаривались пернатые, шумел лес и манил своим величием. Николай Петрович совсем забыл о времени — не было в лесу такого понятия, как часы. Иногда наклонялся и любовался очередным грибом — к чему срезать? Пускай другие порадуются — им нужнее. Вот она — Любовь. В каждом миллиметре, в каждой клеточке. Всё — для тебя. Дотронься, вдохни, ощути…
Мысли о том, с кем оставил Михалыч жену, тревожили душу. Тогда Николай Петрович начинал корить себя за то, что при втором разговоре не настоял на помощи. Но что толку в самоедстве? Тревога отступала, но пряталась где-то недалеко, в кустах. И снова наступала на пятки, оказываясь тенью, нагнетающей прохладу.
Николай Петрович вышел к шоссе. На другой стороне текла речка. Вода, как известно, очищает душу, забирает черноту и уносит с собой в невидимые подземелья. Оглядев дорогу на наличие машин, Николай Петрович двинулся к речке.
И откуда она взялась — эта машина? Черт её знает… Николай Петрович заметил её в самую последнюю секунду — да и не сколько машину, сколько молодую девушку за рулем. Совсем девчонка. Белые пальцы, вцепившиеся в руль, расширенные от ужаса глаза и рот в безмолвном крике. Хотя, почему «безмолвном»? Просто самого крика Николай Петрович не слышал…
Его подбросило один раз, второй и выкинуло в сторону кювета. Прокатился по щебенке и замер. Звук удаляющегося двигателя. Испугалась…
Ну, надо же — Маша то расстроится… Да и картошку свою, родную он теперь ох как не скоро привезет. Василиса Григорьевна не дождется, и поговорить ей не с кем. Рустаму вчера денег так и не дал! Вот дурак! Нормально перейти дорогу не может — 40 лет, а ума нет!
Не остановилась девочка за рулем… А если бы остановилась? Ведь совсем молоденькая — неужели посадили бы? Николай Петрович не знал, можно ли писать в таких случаях заявления, что он не имеет никаких претензий? Наверняка только права получила, а тут такое… Вот сейчас он полежит немножко и выберется на шоссе — его обязательно подберут, а про эту испуганную девочку он не скажет. Зачем? Не специально же она его сбила — ей и так этого ужаса хватит на годы вперед.
Речка шумит — зовёт и манит, предлагая забрать с собой печали-тревоги…
Что-то шершавое и жесткое царапнуло руку. Ветка? Ой, Лиза… Да как же так? Сколько лет прошло… Да не может же она… Или… может?… Кошка снова лизнула руку Николая Петровича — трёхцветная красавица Лиза. Николай Петрович улыбнулся. Чудеса? Меж деревьев мелькнуло белое платье в горошек. Николай Петрович снова улыбнулся. Лиза довольно заурчала. А может, и правда на ветеринарный? Чем черт не шутит?
Затрепетали листочки — задрожали в едином порыве, словно вздохнул лес. Со всей Любовью…
