Чего у нас в детстве только не было! Не было почти ничего. У меня даже настоящего велосипеда никогда не было. Иногда катался на чужих, поэтому так и не научился ногу через седло перекидывать.
Не было вкусностей. Мое любимое пирожное детства называлось булкасмасломиспеском. Непередаваемый, любимый с детства вкус. Масла тоже часто не было. Тогда пирожное попроще: намочить кусок булки водой, посыпать песком, потом, что не приклеилось, стряхнуть обратно в сахарницу. Песок рассыпать нельзя.
Корочки древнего круглого хлеба за 14 копеек. Но это попозже, уже в Питере. Когда начинались каникулы, шел в библиотеку. В пяти библиотеках был записан, поэтому домой приносил огромную авоську книг. Садился на пол спиной к батарее (холодно), и разбирал принесенные сокровища. Выбирал что-то, откладывал это, и шел на кухню. ОбрезАл с целой буханки круглого все корки с боков, и возвращался к батарее. Жевал эти тающие во рту корочки, и читал, читал, читал. Вечером слегка получал от родителей за хлеб. Но хлеб не пропадал, там ведь еще было много корок. Родителям – остальное.
Цыпленок табака из настоящей синей курицы. Жена готовила мне на зимнюю рыбалку. Чудо, завернутое в серебряную фольгу. Когда я разворачивал ее, окрестные рыбаки переставали ловить. Крутились на своих ящиках, нервно поводили носами. Косточка от цыпленка тоже съедалась почти полностью, оставался только кусочек трубочки…
Какой, к черту, цыпленок, какая жена! Куда ты ушел? У тебя еще вельветовые штаны до колен, сколько тебе лет? Возвращайся!
Замечтался, простите! Мне мало лет, и у меня ничего нет. Есть только жестяной ножик за 30 коп. Есть жизнь впереди, и есть уже мозги. Куда же нам без них.
Возможно, это мое тоже не будут читать, а может, и наоборот. Я считаю, что есть у нас еще много мужиков или старых дедов, которые в душе так и остались пацанами. И я с ними.
Вчера попал на автора. Рогатки, самострелы, поджиги, стреляющие с помощью украденного у отца пороха или просто серы от спичек. Раскритиковал их рогатки и поджиги, и они согласились со мной. Я ведь, наверное, и тогда уже был инженером, и мог создать что-то этакое. Дал им свою гранату именно той системы. Два здоровых болта и одна гайка. Гайку чуть-чуть накрутить на болт, и в образовавшуюся чашечку настругать серы с полкоробки спичек. Потом сверху туго завернуть другой болт, и – об стену!
Как оно ахнуло! И как нас всех не поубивало тогда этими болтами. Странно. Видимо, Бог нас спасал. Народ закидал меня лайками и побежал делать эти гранаты.
Еле ушел с этого канала. Автору сказал: будешь еще писать про детство, зови, я приду.
Снова еда. Видимо, тогда это было главным. Ели все. Желтые цветы акации, какие-то блинчики, которые росли на неизвестной мне траве. Корни болотного растения под названием рогоз. Разоряли гнезда диких пчел, и жевали их бесформенные соты. Потом когда-то стыдно стало за это. А сколько мы украли арбузов! Хотя в доме были свои, но ворованные слаще. Ползком на дело. Выбирали понравившийся, и к его хвостику привязывали веревочку. Потом тащили к себе на край бахчи.
Когда-то, уже взрослым, я приехал в отпуск к куму. И мы, два здоровых мужика, пошли в ночь воровать арбузы. Детство заиграло. Но я немного отвлекусь. Он никакой мне не кум, просто мы выросли вместе. Я даже пострадал из-за него, но зла на него не держу.
Мы – на рыбалке. Он на лодке спереди, я за ним. Клюет нормально. Чтобы забросить подальше, он кидает из-за спины. Свист лески, и сильная боль в моем носу. Поймал. Какое счастье! Какое счастье, что тогда у нас еще не было бамбуковых удочек! Его камышовая сломалась на раз, и мой нос остался со мной. А единственное, что мы смогли, это откусить зубами леску. Остальное больно очень. Крючок застрял в самом кончике носа. На нем шевелится здоровенный червяк. Не снять – больно! В таком виде мы добрались до села, и нашли мою бабушку, она гуляла у кого-то на свадьбе. Всю дорогу по селу я прикрывал нос рукой, перед бабушкой открыл. Была немая сцена, после чего бабушка побежала к председателю колхоза за грузовиком. И поехали мы в район. 30 км.
Я долго сидел в приемном покое, и за это время сумел вылечить всех больных, которые туда приходили. Потому что картина маслом. Сидит мальчик. В носу у него крючок приличного номера, на котором извивается жирный червяк. Еще живой, сволочь! Хочет в свою норку. Больные при виде меня умирали. Думаю, от смеха в кабинетах врачей дрожали инструменты в никелированных коробках, и падали со столов медицинские карты.
Врач недолго со мной разбирался. Сходил куда-то за главным хирургическим инструментом под названием плоскогубцы, схватил и дернул.
А-а-а-а-а!!!
Вот так тоже было у меня с кумом. А за арбузами мы пошли. Видать, уже оба хороши были. Набрали по мешку, и услышали из темноты:
- Кто там? Стой! Стрелять буду!
Ну, заряда крупной соли мы уже не боялись. Откисали когда-то целый вечер в озере после этого. Но чтобы сторож поймал на краже двух здоровых, уже семейных мужиков, это было стыдно. Рванули в камыши, в болото. Сколько-то арбузов разбилось, и сладкое потекло по спине и ниже.
Детство, которое всегда с нами. Не знаю, что это такое я вам сейчас написал. Думаю, если бы Марсель Пруст захотел написать детский поток сознания, у него получилось бы что-то похожее.
Но ведь невозможно же все время писать только о политике. Если на этом зациклиться, может случиться что-то страшное. Может даже хотелка отсохнуть и отвалиться.