Однажды писательница-юмористка Тэффи (настоящее имя – Надежда Александровна Лохвицкая, 1872-1952) невольно услышала следующий диалог двух интеллигентного вида дам:
– Писатель должен многое испытать. Максим Горький в молодости нарочно пошел в булочники.
– Так ведь он в молодости-то еще не был писателем, – заметила собеседница.
– Ну, значит, чувствовал, что будет. Иначе, зачем бы ему было идти в булочники?
ТЭФФИ И ПОКЛОННИКИ
Хорошо знавшая Тэффи в годы эмиграции поэтесса и прозаик Ирина Одоевцева (настоящее имя – Ираида Густавовна Иванова, урожденная Гейнике, 1895-1990) вспоминала об этой красивой и остроумнейшей женщине:
– Женские успехи доставляли Тэффи не меньше, а возможно, и больше удовольствия, чем литературные. Она была чрезвычайно внимательна и снисходительна к своим поклонникам.
– Надежда Александровна, ну как вы можете часами выслушивать глупые комплименты Н.Н.? Ведь он идиот! – возмущались ее друзья.
– Во-первых, он не идиот, раз влюблен в меня, – вполне резонно возражала она. – А во-вторых, мне гораздо приятнее влюбленный в меня идиот, чем самый разумный умник, безразличный ко мне или влюбленный в другую дуру…
ВСТРЕЧА ДВУХ ГОРЬКИХ
Однажды Алексей Максимович Горький присутствовал на исполнении своей пьесы в театре небольшого итальянского городка. После окончания спектакля под восторженные крики зрителей «Браво!» на сцену вышел человек, поразительно похожий на него и стал раскланиваться перед публикой.
Горький подошел к импресарио театра и попросил представить его самозванцу. Лже-Горький, пораженный тем, что в стенах провинциального театра напротив него стоит сам всемирно-знаменитый писатель и драматург, взмолился и выложил все как на духу:
– Я умоляю вас, синьор, не выдавать меня. Некогда я играл в театре самые видные роли, а теперь за неимением работы, как видите, играю авторов. Я очень хорошо гримируюсь и за последний месяц сыграл пять раз Зудермана (немецкий драматург, 1857-1828), четыре раза вас и Стриндберга (шведский драматург, 1849-1912), два раза Ростана (французский поэт и драматург, 1868-1918)…
Алексей Максимович, услыхав эту исповедь, сочувственно рассмеялся и пожелал своему «двойнику» успехов в жизни, после чего вышел из театра.
ДИЕТА НЕВЫПОЛНИМА!
Как вспоминал один из современников, у выдающегося русского писателя Ивана Алексеевича Бунина (1870-1953) были «сложные отношения и счеты» c ветчиной. Однажды доктор предписал ему съедать свежую ветчину за утренним завтраком. Прислугу Бунины никогда не держали и жена писателя – Вера Николаевна (урожденная Муромцева, 1881-1961), чтобы не ходить с раннего утра в магазин за ветчиной, решила покупать ее с вечера. Но не тут-то было!..
Каждую ночь Бунин просыпался, шел на кухню и съедал ветчину. Так продолжалось с неделю. После чего Вера Николаевна стала прятать ветчину в самые неожиданные места: то в кастрюлю, то в книжном шкафу… Но муж постоянно находил желанную ветчину в новой «хоронушке» и с удовольствием ее поедал.
Как-то Вере Николаевне все же удалось спрятать ветчину так, что он не смог ее найти. Но толку из этого не получилось. Вконец расстроенный искатель любимого продукта разбудил жену надрывным воплем:
– Вера, где ветчина? Черт знает что такое! Полтора часа ищу!!!
И Вера Николаевна, вскочив с постели, достала ветчину из укромного местечка, находившейся за рамой с картиной и безропотно отдала ее мужу…
ТАЛАНТ И ПОКЛОННИЦА
Драматург и прозаик Леонид Николаевич Андреев (1871-1919) в молодости, уже став популярным писателем, любил ходить в поддевке, высоких лаковых сапогах и, при этом еще носил импозантную цыганскую бородку.
Летом 1901 года он сидел на палубе парохода, плывшего по Волге. К нему подошла, очаровательно улыбаясь, какая-то миловидная дама и с нотками восторга в голосе заговорила:
– Ах, как я рада этой встрече! Как я безмерно рада! Наконец-то мне удалось с вами встретиться и познакомиться! Как я счастлива, что попала на этот пароход! Оказывается, и вы на нем плывете! Такая честь для меня! Вы такой талантливый! Боже, какая сила!
Молодой писатель, весьма польщенный столь экзальтированными признаниями незнакомки, в изрядном смущении слушал ее. И было отчего смутиться и возгордиться! Только совсем недавно вышла его первая книга «Рассказы» (Кстати, изданная издательством «Знание» на средства Максима Горького и с авторским ему посвящением) – и уже такая известность среди читателей!
Но вдруг дама-почитательница спросила покрасневшего от смущения писателя:
– Так когда же ваш концерт?
На недоумевающий взгляд Андреева поклонница отреагировала уточняющим вопросом:
– Вы ведь дирижер цыганского хора, который плывет на этом пароходе?..
КУПРИН И НИЩИЕ
Все нищие города Гатчины знали, когда писатель Александр Иванович Куприн (1870-1938) ездил в Петербург и в это время ожидали его на вокзале. Поэтому писатель всегда держал в карманах множество медных монет. Но однажды Куприн дал нищенке с ребенком на руках горсть серебряной мелочи. Тут же к нему подошел красноносый небритый нищий с опухшей физиономией и заплетающимся языком принялся клянчить деньги, всячески восхваляя при этом его как «всемирно-исторического писателя». Куприн сунул ему кредитку в целых пять рублей.
– Не понимаю, дорогой друг, – удивился один из сопровождавших писателя, – женщине с ребенком вы дали что-то около рубля, а пьяному, который побежал в кабак пропивать вашу пятерку, вы так щедро оплатили его вздор и бред?
– Да, как вы не понимаете! – воскликнул Куприн. – Ведь женщине с ребенком даст каждый, а пьяному кто даст? Только я, Александр Иванович…
СВЕТЛЫЙ ОБРАЗ ПЕРЕД ЗАТМЕНИЕМ…
В начале 1820-х годов у выдающегося русского поэта Константина Николаевича Батюшкова (1787-1855), гений которого в то время ставили в один ряд с гением Пушкина, уже начала серьезно развиваться душевная болезнь. В это время его посетил один старый приятель, возвратившийся из длительной заграничной командировки. Батюшков очень обрадовался ему, оказав ему ласковый, нежный прием; но вскоре болезненное и мрачное настроение вновь пересилило минутное светлое впечатление. Желая отвлечь его от мрачных мыслей, приятель обратил разговор на поэзию и спросил, не написал ли он чего-нибудь нового? В ответ он услышал пронзительные по своему трагизму слова человека, который отчетливо осознает, что на него надвигается ужас всепоглощающего мрака вечного безумия:
– Что писать и что говорить о стихах моих? Я похож на человека, который не дошел до цели своей, а нес он на голове красивый сосуд, чем-то наполненный. Сосуд сорвался с головы, упал и разбился вдребезги. Поди, узнай теперь, что в нем было.
СОМНЕНИЕ КОЛЛЕГИ
В последние годы своей жизни поэт-сатирик Михаил Васильевич Милонов (1792-1821) сильно пил. Однажды он пришел к поэту, общественному и театральному деятелю Николаю Ивановичу Гнедичу (1784-1833) по своему обыкновению крепко выпившим, в разорванной и грязной одежде. Гнедич принялся увещевать его. Растроганный этим Милонов заплакал, и, сваливая все на житейские неудачи, между всхлипами и стонами, сказал, указывая на небо:
– Там найду я награду за все мои страдания!
– Братец, – укоризненно возразил ему Гнедич, – посмотри на себя в зеркало: пустят ли тебя туда?
ВОСТОРЖЕННЫЙ ПОКЛОННИК
Николай Иванович Гнедич был одним из первых и самых восторженных поклонников гения юного Пушкина. После прочтения стихов «Бахчисарайского фонтана»:
Твои пленительные очи
Яснее дня, чернее ночи –
будущий переводчик «Илиады», один глаз которого был поражен тяжелою болезнью, говорил шутя, что готов за них отдать и последнее око.
МАСТЕР ЭКСПРОМТА
В молодости Милонов был в приятельских отношениях с одним бездарным юношей-поэтом, которого современники называли «маралой» и «рифмоплетом». Когда Милонов начал сильно пить, то прежний приятель стал избегать его.
Однажды, при встрече на улице, уже крепко выпивший поэт видит своего товарища, который, во избежание встречи с ним, переходит на другую сторону. Раздосадованный Милонов все же догоняет того и пытается с ним заговорить. Но бывший приятель намеренно громко, чтобы слышали все окружающие, бросил резкие слова:
– Говорить с тобой не хочу: ты все по кабакам шляешься, считаясь поэтом!
Слова эти, да еще сказанные во всеуслышание, чрезвычайно оскорбили Милонова. В обществе он славился как мастер экспромта, и на этот раз мгновенно прозвучало следующее четверостишие, также намеренно громко продекламированное:
По скорбному челу и по башке дурацкой
Отныне различать с тобой нас будет свет:
Я даже в кабаке остануся поэт,
А ты в знати своей один рифмач кабацкий!
ЖЕСТОКИЙ РОЗЫГРЫШ
В зиму 1820 года в Петербурге проживал вологодский помещик и поэт, автор нескольких сборников стихотворений, Павел Александрович Межаков (1786-1865). Он был тесно связан с литературными кругами, где славился как меценат и любитель искусств. Межаков часто давал обеды, вечера и ужины всем тогдашним литературным корифеям столицы, которые у него ели, пили и читали свои произведения. На эти «межаковские литературные вечера», в числе прочих, являлся и знаменитый в то время поэт-графоман граф Дмитрий Иванович Хвостов (1757-1835) с неизменной толстой пачкой стихов и двумя-тремя чтецами из своей дворни.
Однажды, в тот момент, когда все общество уже шло к ужину, явился Милонов. К ужасу чопорного хозяина салона поэт-сатирик был уже в крепком подпитии и, как вспоминали очевидцы события, «сильно экзальтированном состоянии». Милонов за столом уселся напротив графа-графомана и сразу принялся неумеренно восхвалять добродетели сиятельного стихотворца, сравнивая его, по сердечным свойствам, с добродетельнейшими людьми древнего мира. При этом Милонов переводил свой пьяный и полный ярости взгляд с одного присутствующего на другого и заявлял, что готов стреляться с каждым, кто дерзнет не разделить это мнение. Тогда граф Хвостов с весьма сконфуженным видом сказал через стол Милонову, что он заставляет его краснеть и что он вообще не любит похвал себе.
– Ну, так я удовлетворю скромности вашего сиятельства, – зло и торжествующе воскликнул пьяный поэт-сатирик, – и заставлю вас побледнеть!
Действительно, вскоре пожилой граф страшно побледнел, сделался ни жив ни мертв, даже чуть не лишился чувств, впав в полуобморочное состояние. Милонов принялся на чем свет стоит поносить все его стихотворения, из которых, обладая феноменальной памятью, наизусть приводил выдержки, едко и зло их осмеивая с прибавлением отборной матерной брани.
Бедный хозяин салона не знал, куда деться, был в полном отчаянии и остался очень доволен тем, что уничтоженный Милоновым граф Хвостов, ссылаясь на позднюю пору и головную боль, уехал до окончания ужина, даже не дождавшись своего любимого пирожного. Оно содержало в себе ванильное мороженое и называлось «Везувий на Монблане».
Милонов же дождался «Везувия», то есть, не прикоснувшись к «Монблану», хмельной, но торжествующий поэт-сатирик, ложкою выхлебал подожженную араку, после чего окончательно свалился под стол.
«Секретные материалы 20 века» №13(321), 2011. Александр Качанов, журналист (Санкт-Петербург)