·
Андрей Плахов
100 ЛЕТ НАЗАД РОДИЛСЯ ИНГМАР БЕРГМАН.
Почти 11 лет как его нет в живых. А еще почти за 10 лет до этого состоялась наша поездка в Стокгольм для встречи с Бергманом -- буквальной или не совсем.
Из России с Любовью
Два часа полета в самолете скандинавской авиакомпании SAS. Мы летим из Москвы в Стокгольм с моей коллегой. Ее зовут Люба. Мы едем, чтобы узнать как можно больше о Бергмане, потому что любим его и потому что готовим посвященный ему номер журнала «Сеанс». И решили использовать для этого все возможности, которые способна дать трехдневная командировка. Всех, кого встретим за эти дни, мы попытаемся разговорить "на тему Бергмана".
И выясняется: главный шведский режиссер стал фигурой стопроцентно мифологической. Великолепный монстр, священное чудовище, живущее на своем острове, чуть ли не в пещере, и почти не выходящее на свет Божий. Остров называется Форе и находится в военной зоне; ходят легенды о том, что туда не пустили желавших выразить хозяину свое восхищение Анджея Вайду, Вуди Аллена и Андрея Тарковского. Существо это не всегда понятное и приятное, но власть культурного патриарха нации ощущает каждый. Когда заговариваешь о возможности личного контакта с Бергманом, любой швед начинает испуганно озираться, как будто его уличили в преступном намерении. Тем не менее мы поговорили и Бергмане с десятками людей – от официантов и экономистов до ближайших сотрудников режиссера -- включая Эрланда Йозефсона и его музу, спутницу несколких самых плодотворных лет жизни, мать его дочери, потрясающую актрису Лив Удьман. Нам не раз обещали устроить встречу с самим Бергманом, но…не судьба.
Бергман занимает такое же место в современной культуре, которое в начале столетия занимал Август Стриндберг, а ни до, ни после -- ни один швед. Питаемый духом северного протестантизма, он довел до предела начатую еще XIX веком духовную драму в своих религиозных притчах "Седьмая печать", "Источник", "Лицо" и "Как в зеркале". Он безжалостно препарировал человеческую личность в "Персоне", в "Шепотах и криках". И он же показал, как возможно вновь обрести цельность, как гармонично могут сплестись природа и культура, как в каждом большом человеке заключен ребенок, и наоборот, в сыне -- отец, в матери -- дочь. О могуществе памяти, о силе фантазии, способных победить отчаянье и холод жизни, поведали самые личные и самые универсальные фильмы Бергмана -- "Земляничная поляна" и "Фанни и Александр".
Выпустив последний, особенно любимый шведским народом, Бергман ушел из кино. Поздние картины мэтра, включая новейшую -- "В присутствии клоуна" -- сняты на видео и фильмами в полном смысле слова не являются. И тем не менее чувство его вездесущего присутствия в последние годы только усилилось. Больше не снимая сам, он дал импульс появлению целой обоймы кинолент в Швеции и сопредельных странах. Это -- экранизации мемуаров о бергмановских родителях, осуществленные датчанином Билле Аугустом и норвежкой Лив Ульман, его сыном Даниэлем, мать которого, пианистка Каби Лоретеи, родом из Эстонии. Это -- всегда отличимые по манере и стилю, хотя и подписанные разными именами в титрах, "бергманоиды", фирменные продукты бергмановской "семьи и школы".
Суровая нордическая земля Бергмана, эта витающая в экзистенциальном Космосе планета окружена сателлитами из его жен, любовниц, детей -- настоящих и метафорических, из призраков его родителей. Благодаря пост-бергмановской серии, в сознании зрителей оформилось единое природное и культурное пространство, куда входят и Швеция, и Норвегия, и Дания, и Финляндия, и даже отчасти бывшая советская Прибалтика.
Ветви бергмановского древа дотянулись и до России. Отдельный увлекательный сюжет современной культуры -- Бергман и Тарковский, их отношения между собой и с Богом, перекличка "Иванова детства" с "Земляничной поляной", следы "Седьмой печати" в "Рублеве" и отражение "Персоны" в "Зеркале". Но не менее интересны "бергманизмы" в творчестве Панфилова или Абдрашитова. Или лидеров "ленинградской школы" -- от Козинцева и Хейфица до Германа и Сокурова, и самого "бергмановского" из всех -- Авербаха.
Прошли годы, и Бергман с его экзистенциальными вопросами начал выходить из моды. Глеб Панфилов вспоминает, как на просмотре "Сцен из семейной жизни" он спорил с Александром Миттой -- одним из первых идеологов "зрелищного постмодернизма". "Какая скукота!" - говорил Митта. -- "Что ты! -- возражал Панфилов. - Это так захватывающе!" Но теперь признается: "он словно сглазил моего Бергмана".
Интерес к Бергману в России не исчез, но изменил свою природу. Из него ушло ощущение 1960-х годов, когда было в цене все духовное и серьезное. Считалось неприлично, по крайней мере, в творческой среде, говорить о кассовом успехе, тем более -- о том, кто сколько зарабатывает. Со временем Бергман стал казаться чересчур суров и мрачен, пронизан черными дырами, которые поглощают энергию и не возвращают ее. Даже Кира Муратова, не верящая в прогресс, признается, что разлюбила Бергмана так же, как вообще разлюбила Большое Кино. Теперь в Бергмане ей не хватает варварства.
Мифологичным Бергман был не только для шведов, но и для нас, русских, причем очень давно. Единственным фильмом шведского режиссера, официально выпущенным в советский прокат, долгое время оставалась "Земляничная поляна". "План по Бергману" считался выполненным. Наши кинокритики, возвращаясь с Каннского фестиваля, поливали грязью чистейший бергмановский "Источник".
Журнал "Огонек" с позиций чуждого рефлексиям трудового народа так описывал знаменитую Неделю шведского кино, ставшую главным интеллектуальным событием 1965 года:
"Обняв девушку за хрупкие плечи, из кинотеатра выходит парень.
-- Тоска-то на душе какая! -- говорит она.
-- Да уж, -- соглашается он, -- глаза бы не глядели!.. Выпить что-ли...
Они смотрели "Лицо" Бергмана..."
В 1970-е годы уже не обязательно было ездить в Варшаву, чтобы увидеть ключевые фильмы режиссера -- "Персону", "Шепоты и крики". Они показывались на закрытых просмотрах, слывших едва ли не главными аттракциями тогдашней московской жизни. Однако некоторые фильмы -- к ним относилось "Молчание" -- не попадали и на такие просмотры, хотя ни для кого не было секретом, что они имелись в подразделениях Комитета по кинематографии, в его Госфильмофонде. Имелись, но числились принадлежностью особого "морального спецхрана". Эти ленты укрывались под семью печатями даже от глаз специалистов-киноведов. Зато, как гласили московские легенды, их "крутили" для курировавших учреждения культуры сотрудников КГБ или для рабочих, которые обустраивали начальственные кабинеты; крутили в качестве порнографии.
Знай об этом Бергман, он был бы сильно озадачен. Но еще более неожиданно, что ему уже в весьма почтенном возрасте пришлось выступить на российской сцене в роли "ветра перемен". На обломках советской идеологии вспыхнули иллюзии, будто освобожденная от цензуры публика только и жаждет смотреть Бергмана. А если и не жаждет, то ей предложат его вместо Бондарчука.
Уже в начале перестройки ко мне подошел испугавшийся отстать от паровоза, но не желавший и обогнать его главный цензор кинопроката. Он советовался: как выпускать на экраны страны фильм "Фанни и Александр". "Я понимаю, -- смиренно говорил он, -- Бергман великий художник, и его нельзя редактировать. Но вы помните, какие там постельные сцены? Ну, одну еще можно пропустить, где они...это...нормально, ну, другую с грехом пополам тоже можно. Но вот там, где он ее сзади..." На лице цензора было написано искреннее страдание. Этим крупным планом я бы завершил многосерийный фильм "Бергман и советская цензура".
Главной причиной, по которой Бергмана не пускали в Россию, были не эротика, не мистицизм, а то, что шведский режиссер бесстрашно рассказал о присущем каждому страхе перед жизнью. Советская идеология выступала в роли страуса, закрывающего глаза на экзистенциальные вопросы бытия, загоняющего их в подсознание. Поэтому Бергман был ей не просто чужд, но опасен.
Сегодняшняя жизнь вывела потаенные страхи на поверхность, и Бергман-психоаналитик показался больше не нужен. Но в России уже появляется новое поколение свободных людей. Протестантский бергмановский ригоризм и трезвость отношений с Богом -- это именно то, чего всегда не хватало нашей экзальтированной культуре. Так что, похоже, новая ее встреча с Бергманом неизбежна.
Мы с Любой провели с Стокгольме три дня. На обратном пути в Москву больше не задаем вопросов. Встреча, на которую мы оба втайне надеялись, так и не состоялась. Но мы запечатлели столько слепков и отражений своего "объекта", что вряд ли непосредственное прикосновение к нему существенно изменило бы картину. Есть ощущение, что бергмановский сюжет для нас обоих завершен, исчерпан. И в то же время, может быть, когда-нибудь...
ШВЕДЫ, И НЕ ТОЛЬКО -- О БЕРГМАНЕ
Торстен Хергерстрем, 50 лет, химик:
Он — знаменитый режиссер, создатель фильмов и спектаклей и больше признан за границей, чем у нас, в Швеции. Вы же понимаете: он слишком сложен для нашей публики. Для меня лично в его фильмах слишком много вопросов. Но я люблю его фильм «Фанни и Александр». Думаю, что этот фильм принят шведским народом.
Анн Ивринг, 46 лет, няня детсада:
Мое такое мнение, что его фильмы очень скучные. До того скучные, что смотреть их невозможно. Кроме фильма «Фанни и Александр». Они слишком для меня глубокие, надо много думать.
Маргаретте Стейнсвик, 29 лет, экономист:
Я думаю, что он один из важнейших людей в шведской культуре. Он посвятил свою жизнь тому, чтобы перешагнуть, победить, преодолеть свое детство. Конечно, у него есть повторы… Хотя это я сказала так, чтобы выискать хоть что-то негативное, чтобы не получилось однозначной оценки. На самом деле я его очень люблю. Считаю ли я его великим? Да. Великим. Если бы мне предоставилась такая возможность, я бы спросила его: вот вы прожили жизнь, и годы ваши подходят к концу, вы истратили их и себя на то, чтобы поднять завесу над тайной добра и зла, и теперь я спрашиваю вас: для чего же жить?
Анна Окборн, 29 лет, экономист:
Он очень большой режиссер, конечно. То, что он делает, — всегда открытие. Многие идут по его следам, иногда след в след, но никто в итоге не приходит туда, куда приходил он. Он показал большую и широкую дорогу многим — но они идут в том же направлении узкими тропинками. Он — ствол дерева. Он и Астрид Линдгрен — они берут традиции шведской культуры и преломляют их в своем зеркале.
Он чрезвычайно талантливый, но столь же неприятный. Он знает о человеке такое и заглядывает в такие бездны, о которых сам человек не хочет даже задумываться. Я имею в виду такие фильмы, как «Осенняя соната», «Молчание», «Лицом к лицу»…
О чем я спросила бы его? Каждое Рождество я смотрю на видео его «Волшебную флейту»… Но спросила бы про другое. Мне кажется, что он все время возвращается в свое детство, потому что там остались непрошенные им люди, и они по-прежнему мучают его. Удалось ли ему простить их — тех, кто причинил ему зло?
Роберто Спаньоле, 47 лет, официант в итальянском ресторане, 23 года в Швеции.Знаю, что он известен в Швеции, в Европе и во всем мире. К сожалению, он не в моем вкусе. Что-то я видел из его фильмов по ТВ, какие-то фрагменты. Он слишком сложен для того, чтобы воспринимать его фильмы. Надо быть экспертом для этого. Итальянское кино я знаю: Антониони, Моничелли, Тавиани. Не люблю режиссеров типа Феллини. Многие мои друзья любят Феллини, но не я. Они с Бергманом в чем-то схожи: не слишком вежливы по отношению к зрителю. Говорят о своем и не заботятся, трудно или легко их понять. А это значит, что и я имею право любить или не любить их, верно?
Но отношение к Бергману в Швеции и в Италии — к Феллини, конечно, разное. Когда умер Феллини, вы знаете, что творилось в Италии. Я видел это по ТВ. В Швеции никогда бы не было таких похорон. Но это только разница темпераментов.
Как зритель, могу сказать про Бергмана: слишком много секса, слишком много психологии. Простые люди ходят в кино и хотят видеть на экране то, что им доступно. А это кино, получается, режиссеры делают для себя или для таких же художников, как они сами. Тогда они и должны решать, хороши ли эти произведения и для чего они созданы.
Рафаэль Бадильо, официант, испанец, 43 года, 18 лет в Швеции
Я видел по телевизору «Фанни и Александр». Я думаю, что Бергман хороший режиссер, раз уж его так ценят. Хотя я думаю, что далеко не все, а очень определенные люди его любят. Те, кто ближе к искусству. Вообще, наверно, это такая у них работа — смотреть эти фильмы и понимать их. Что же касается других людей — они делятся на тех, кто хочет задумываться, и тех, кто не хочет. Каждый имеет право выбирать. Иные, например, и хотели бы, но у них не хватает на это сил или времени. У них другая работа. А после работы надо же и отдохнуть… Так что все еще очень зависит от настроения. Иногда я тоже люблю смотреть хорошие фильмы: например, мне нравятся «Высокие каблуки» Альмсдовара. Они с Бергманом в чем-то схожи. Альмодовара в Испании не любят, потому что он нарушает табу, показывает слишком много секса и потому что он гомосексуалист. Потому что испанцы как будто очень демократичны, но думают все равно по-старому.
Эрланд Йозефсон, актер:
Какие могут быть сомнения! Он — лучший режиссер Швеции, великий режиссер. Он много работает, неслыханно, немыслимо для его возраста. Он жив, он не умер, слава Богу, и, конечно же, он не может быть абсолютно неприкосновенным. Он ведь не идол. Но его власть, его авторитет — огромны. Никто не имеет такой власти, как Бергман. И это справедливо и логично. Те, кто недоволен этим, находятся в смешном положении. Интриги — и ничего больше. Не очень-то умно со стороны интриганов относиться к власти Ингмара как к социальному завоеванию. Он ведь не политикан. Он великий Мастер.
Лив Ульман, актриса, режиссер:
Он — великий художник, и он ребенок по сей день — вы, конечно, понимаете, что это взаимосвязано. Как ему удалось сохранить в себе одновременно все человеческие возрасты, сохранить память души о детстве и юности, не отворачиваясь при этом от мудрого и зоркого понимания жизни, которое присуще его нынешнему восьмому десятку — это его тайна. Он не позволил себе вылечить ни одну свою душевную травму, не разрешил себе забыть ни одной из дарованных ему радостей — потому что он берег этот драгоценный материал душевной жизни для творчества. Его память чувств — это колоссальный, самый главный его труд.
Сейчас я делаю фильм по его сценарию. Для работы над этим фильмом я получила его старые дневники. Очевидно, что они срежиссированны — так же, как его фильмы, спектакли, проза, интервью. Так же, как и вся его жизнь. Но мне кажется, что я могу сказать о нем нечто такое, что он сам о себе сказать бы не мог. Он великий знаток и художник женщин, великий интерпретатор их мыслей, чувств, мотивов их поведения. В моем фильме впервые женщина будет интерпретировать его отношение к женщинам. Надеюсь, что это будет интересно. Разумеется, он, великий Бергман, может гораздо больше, чем я. Но сейчас я делаю то, чего не может он: потому что он смотрит на женщин, а я смотрю на него.
Вы делаете специальный номер, посвященный только Бергману? Посмотрите заново его фильмы. Откройте его заново для себя. Не будьте самонадеянны. Запаситесь терпением и любовью. Доверьтесь Бергману.
149Вы, Исенов Марат и ещё 147
Комментарии: 7
Поделились: 1
Почти 11 лет как его нет в живых. А еще почти за 10 лет до этого состоялась наша поездка в Стокгольм для встречи с Бергманом -- буквальной или не совсем.
Из России с Любовью
Два часа полета в самолете скандинавской авиакомпании SAS. Мы летим из Москвы в Стокгольм с моей коллегой. Ее зовут Люба. Мы едем, чтобы узнать как можно больше о Бергмане, потому что любим его и потому что готовим посвященный ему номер журнала «Сеанс». И решили использовать для этого все возможности, которые способна дать трехдневная командировка. Всех, кого встретим за эти дни, мы попытаемся разговорить "на тему Бергмана".
И выясняется: главный шведский режиссер стал фигурой стопроцентно мифологической. Великолепный монстр, священное чудовище, живущее на своем острове, чуть ли не в пещере, и почти не выходящее на свет Божий. Остров называется Форе и находится в военной зоне; ходят легенды о том, что туда не пустили желавших выразить хозяину свое восхищение Анджея Вайду, Вуди Аллена и Андрея Тарковского. Существо это не всегда понятное и приятное, но власть культурного патриарха нации ощущает каждый. Когда заговариваешь о возможности личного контакта с Бергманом, любой швед начинает испуганно озираться, как будто его уличили в преступном намерении. Тем не менее мы поговорили и Бергмане с десятками людей – от официантов и экономистов до ближайших сотрудников режиссера -- включая Эрланда Йозефсона и его музу, спутницу несколких самых плодотворных лет жизни, мать его дочери, потрясающую актрису Лив Удьман. Нам не раз обещали устроить встречу с самим Бергманом, но…не судьба.
Бергман занимает такое же место в современной культуре, которое в начале столетия занимал Август Стриндберг, а ни до, ни после -- ни один швед. Питаемый духом северного протестантизма, он довел до предела начатую еще XIX веком духовную драму в своих религиозных притчах "Седьмая печать", "Источник", "Лицо" и "Как в зеркале". Он безжалостно препарировал человеческую личность в "Персоне", в "Шепотах и криках". И он же показал, как возможно вновь обрести цельность, как гармонично могут сплестись природа и культура, как в каждом большом человеке заключен ребенок, и наоборот, в сыне -- отец, в матери -- дочь. О могуществе памяти, о силе фантазии, способных победить отчаянье и холод жизни, поведали самые личные и самые универсальные фильмы Бергмана -- "Земляничная поляна" и "Фанни и Александр".
Выпустив последний, особенно любимый шведским народом, Бергман ушел из кино. Поздние картины мэтра, включая новейшую -- "В присутствии клоуна" -- сняты на видео и фильмами в полном смысле слова не являются. И тем не менее чувство его вездесущего присутствия в последние годы только усилилось. Больше не снимая сам, он дал импульс появлению целой обоймы кинолент в Швеции и сопредельных странах. Это -- экранизации мемуаров о бергмановских родителях, осуществленные датчанином Билле Аугустом и норвежкой Лив Ульман, его сыном Даниэлем, мать которого, пианистка Каби Лоретеи, родом из Эстонии. Это -- всегда отличимые по манере и стилю, хотя и подписанные разными именами в титрах, "бергманоиды", фирменные продукты бергмановской "семьи и школы".
Суровая нордическая земля Бергмана, эта витающая в экзистенциальном Космосе планета окружена сателлитами из его жен, любовниц, детей -- настоящих и метафорических, из призраков его родителей. Благодаря пост-бергмановской серии, в сознании зрителей оформилось единое природное и культурное пространство, куда входят и Швеция, и Норвегия, и Дания, и Финляндия, и даже отчасти бывшая советская Прибалтика.
Ветви бергмановского древа дотянулись и до России. Отдельный увлекательный сюжет современной культуры -- Бергман и Тарковский, их отношения между собой и с Богом, перекличка "Иванова детства" с "Земляничной поляной", следы "Седьмой печати" в "Рублеве" и отражение "Персоны" в "Зеркале". Но не менее интересны "бергманизмы" в творчестве Панфилова или Абдрашитова. Или лидеров "ленинградской школы" -- от Козинцева и Хейфица до Германа и Сокурова, и самого "бергмановского" из всех -- Авербаха.
Прошли годы, и Бергман с его экзистенциальными вопросами начал выходить из моды. Глеб Панфилов вспоминает, как на просмотре "Сцен из семейной жизни" он спорил с Александром Миттой -- одним из первых идеологов "зрелищного постмодернизма". "Какая скукота!" - говорил Митта. -- "Что ты! -- возражал Панфилов. - Это так захватывающе!" Но теперь признается: "он словно сглазил моего Бергмана".
Интерес к Бергману в России не исчез, но изменил свою природу. Из него ушло ощущение 1960-х годов, когда было в цене все духовное и серьезное. Считалось неприлично, по крайней мере, в творческой среде, говорить о кассовом успехе, тем более -- о том, кто сколько зарабатывает. Со временем Бергман стал казаться чересчур суров и мрачен, пронизан черными дырами, которые поглощают энергию и не возвращают ее. Даже Кира Муратова, не верящая в прогресс, признается, что разлюбила Бергмана так же, как вообще разлюбила Большое Кино. Теперь в Бергмане ей не хватает варварства.
Мифологичным Бергман был не только для шведов, но и для нас, русских, причем очень давно. Единственным фильмом шведского режиссера, официально выпущенным в советский прокат, долгое время оставалась "Земляничная поляна". "План по Бергману" считался выполненным. Наши кинокритики, возвращаясь с Каннского фестиваля, поливали грязью чистейший бергмановский "Источник".
Журнал "Огонек" с позиций чуждого рефлексиям трудового народа так описывал знаменитую Неделю шведского кино, ставшую главным интеллектуальным событием 1965 года:
"Обняв девушку за хрупкие плечи, из кинотеатра выходит парень.
-- Тоска-то на душе какая! -- говорит она.
-- Да уж, -- соглашается он, -- глаза бы не глядели!.. Выпить что-ли...
Они смотрели "Лицо" Бергмана..."
В 1970-е годы уже не обязательно было ездить в Варшаву, чтобы увидеть ключевые фильмы режиссера -- "Персону", "Шепоты и крики". Они показывались на закрытых просмотрах, слывших едва ли не главными аттракциями тогдашней московской жизни. Однако некоторые фильмы -- к ним относилось "Молчание" -- не попадали и на такие просмотры, хотя ни для кого не было секретом, что они имелись в подразделениях Комитета по кинематографии, в его Госфильмофонде. Имелись, но числились принадлежностью особого "морального спецхрана". Эти ленты укрывались под семью печатями даже от глаз специалистов-киноведов. Зато, как гласили московские легенды, их "крутили" для курировавших учреждения культуры сотрудников КГБ или для рабочих, которые обустраивали начальственные кабинеты; крутили в качестве порнографии.
Знай об этом Бергман, он был бы сильно озадачен. Но еще более неожиданно, что ему уже в весьма почтенном возрасте пришлось выступить на российской сцене в роли "ветра перемен". На обломках советской идеологии вспыхнули иллюзии, будто освобожденная от цензуры публика только и жаждет смотреть Бергмана. А если и не жаждет, то ей предложат его вместо Бондарчука.
Уже в начале перестройки ко мне подошел испугавшийся отстать от паровоза, но не желавший и обогнать его главный цензор кинопроката. Он советовался: как выпускать на экраны страны фильм "Фанни и Александр". "Я понимаю, -- смиренно говорил он, -- Бергман великий художник, и его нельзя редактировать. Но вы помните, какие там постельные сцены? Ну, одну еще можно пропустить, где они...это...нормально, ну, другую с грехом пополам тоже можно. Но вот там, где он ее сзади..." На лице цензора было написано искреннее страдание. Этим крупным планом я бы завершил многосерийный фильм "Бергман и советская цензура".
Главной причиной, по которой Бергмана не пускали в Россию, были не эротика, не мистицизм, а то, что шведский режиссер бесстрашно рассказал о присущем каждому страхе перед жизнью. Советская идеология выступала в роли страуса, закрывающего глаза на экзистенциальные вопросы бытия, загоняющего их в подсознание. Поэтому Бергман был ей не просто чужд, но опасен.
Сегодняшняя жизнь вывела потаенные страхи на поверхность, и Бергман-психоаналитик показался больше не нужен. Но в России уже появляется новое поколение свободных людей. Протестантский бергмановский ригоризм и трезвость отношений с Богом -- это именно то, чего всегда не хватало нашей экзальтированной культуре. Так что, похоже, новая ее встреча с Бергманом неизбежна.
Мы с Любой провели с Стокгольме три дня. На обратном пути в Москву больше не задаем вопросов. Встреча, на которую мы оба втайне надеялись, так и не состоялась. Но мы запечатлели столько слепков и отражений своего "объекта", что вряд ли непосредственное прикосновение к нему существенно изменило бы картину. Есть ощущение, что бергмановский сюжет для нас обоих завершен, исчерпан. И в то же время, может быть, когда-нибудь...
ШВЕДЫ, И НЕ ТОЛЬКО -- О БЕРГМАНЕ
Торстен Хергерстрем, 50 лет, химик:
Он — знаменитый режиссер, создатель фильмов и спектаклей и больше признан за границей, чем у нас, в Швеции. Вы же понимаете: он слишком сложен для нашей публики. Для меня лично в его фильмах слишком много вопросов. Но я люблю его фильм «Фанни и Александр». Думаю, что этот фильм принят шведским народом.
Анн Ивринг, 46 лет, няня детсада:
Мое такое мнение, что его фильмы очень скучные. До того скучные, что смотреть их невозможно. Кроме фильма «Фанни и Александр». Они слишком для меня глубокие, надо много думать.
Маргаретте Стейнсвик, 29 лет, экономист:
Я думаю, что он один из важнейших людей в шведской культуре. Он посвятил свою жизнь тому, чтобы перешагнуть, победить, преодолеть свое детство. Конечно, у него есть повторы… Хотя это я сказала так, чтобы выискать хоть что-то негативное, чтобы не получилось однозначной оценки. На самом деле я его очень люблю. Считаю ли я его великим? Да. Великим. Если бы мне предоставилась такая возможность, я бы спросила его: вот вы прожили жизнь, и годы ваши подходят к концу, вы истратили их и себя на то, чтобы поднять завесу над тайной добра и зла, и теперь я спрашиваю вас: для чего же жить?
Анна Окборн, 29 лет, экономист:
Он очень большой режиссер, конечно. То, что он делает, — всегда открытие. Многие идут по его следам, иногда след в след, но никто в итоге не приходит туда, куда приходил он. Он показал большую и широкую дорогу многим — но они идут в том же направлении узкими тропинками. Он — ствол дерева. Он и Астрид Линдгрен — они берут традиции шведской культуры и преломляют их в своем зеркале.
Он чрезвычайно талантливый, но столь же неприятный. Он знает о человеке такое и заглядывает в такие бездны, о которых сам человек не хочет даже задумываться. Я имею в виду такие фильмы, как «Осенняя соната», «Молчание», «Лицом к лицу»…
О чем я спросила бы его? Каждое Рождество я смотрю на видео его «Волшебную флейту»… Но спросила бы про другое. Мне кажется, что он все время возвращается в свое детство, потому что там остались непрошенные им люди, и они по-прежнему мучают его. Удалось ли ему простить их — тех, кто причинил ему зло?
Роберто Спаньоле, 47 лет, официант в итальянском ресторане, 23 года в Швеции.Знаю, что он известен в Швеции, в Европе и во всем мире. К сожалению, он не в моем вкусе. Что-то я видел из его фильмов по ТВ, какие-то фрагменты. Он слишком сложен для того, чтобы воспринимать его фильмы. Надо быть экспертом для этого. Итальянское кино я знаю: Антониони, Моничелли, Тавиани. Не люблю режиссеров типа Феллини. Многие мои друзья любят Феллини, но не я. Они с Бергманом в чем-то схожи: не слишком вежливы по отношению к зрителю. Говорят о своем и не заботятся, трудно или легко их понять. А это значит, что и я имею право любить или не любить их, верно?
Но отношение к Бергману в Швеции и в Италии — к Феллини, конечно, разное. Когда умер Феллини, вы знаете, что творилось в Италии. Я видел это по ТВ. В Швеции никогда бы не было таких похорон. Но это только разница темпераментов.
Как зритель, могу сказать про Бергмана: слишком много секса, слишком много психологии. Простые люди ходят в кино и хотят видеть на экране то, что им доступно. А это кино, получается, режиссеры делают для себя или для таких же художников, как они сами. Тогда они и должны решать, хороши ли эти произведения и для чего они созданы.
Рафаэль Бадильо, официант, испанец, 43 года, 18 лет в Швеции
Я видел по телевизору «Фанни и Александр». Я думаю, что Бергман хороший режиссер, раз уж его так ценят. Хотя я думаю, что далеко не все, а очень определенные люди его любят. Те, кто ближе к искусству. Вообще, наверно, это такая у них работа — смотреть эти фильмы и понимать их. Что же касается других людей — они делятся на тех, кто хочет задумываться, и тех, кто не хочет. Каждый имеет право выбирать. Иные, например, и хотели бы, но у них не хватает на это сил или времени. У них другая работа. А после работы надо же и отдохнуть… Так что все еще очень зависит от настроения. Иногда я тоже люблю смотреть хорошие фильмы: например, мне нравятся «Высокие каблуки» Альмсдовара. Они с Бергманом в чем-то схожи. Альмодовара в Испании не любят, потому что он нарушает табу, показывает слишком много секса и потому что он гомосексуалист. Потому что испанцы как будто очень демократичны, но думают все равно по-старому.
Эрланд Йозефсон, актер:
Какие могут быть сомнения! Он — лучший режиссер Швеции, великий режиссер. Он много работает, неслыханно, немыслимо для его возраста. Он жив, он не умер, слава Богу, и, конечно же, он не может быть абсолютно неприкосновенным. Он ведь не идол. Но его власть, его авторитет — огромны. Никто не имеет такой власти, как Бергман. И это справедливо и логично. Те, кто недоволен этим, находятся в смешном положении. Интриги — и ничего больше. Не очень-то умно со стороны интриганов относиться к власти Ингмара как к социальному завоеванию. Он ведь не политикан. Он великий Мастер.
Лив Ульман, актриса, режиссер:
Он — великий художник, и он ребенок по сей день — вы, конечно, понимаете, что это взаимосвязано. Как ему удалось сохранить в себе одновременно все человеческие возрасты, сохранить память души о детстве и юности, не отворачиваясь при этом от мудрого и зоркого понимания жизни, которое присуще его нынешнему восьмому десятку — это его тайна. Он не позволил себе вылечить ни одну свою душевную травму, не разрешил себе забыть ни одной из дарованных ему радостей — потому что он берег этот драгоценный материал душевной жизни для творчества. Его память чувств — это колоссальный, самый главный его труд.
Сейчас я делаю фильм по его сценарию. Для работы над этим фильмом я получила его старые дневники. Очевидно, что они срежиссированны — так же, как его фильмы, спектакли, проза, интервью. Так же, как и вся его жизнь. Но мне кажется, что я могу сказать о нем нечто такое, что он сам о себе сказать бы не мог. Он великий знаток и художник женщин, великий интерпретатор их мыслей, чувств, мотивов их поведения. В моем фильме впервые женщина будет интерпретировать его отношение к женщинам. Надеюсь, что это будет интересно. Разумеется, он, великий Бергман, может гораздо больше, чем я. Но сейчас я делаю то, чего не может он: потому что он смотрит на женщин, а я смотрю на него.
Вы делаете специальный номер, посвященный только Бергману? Посмотрите заново его фильмы. Откройте его заново для себя. Не будьте самонадеянны. Запаситесь терпением и любовью. Доверьтесь Бергману.
149Вы, Исенов Марат и ещё 147
Комментарии: 7
Поделились: 1