Почему в какие-то времена люди предпочитают максимально открытую одежду ярких расцветок, потом на целые десятилетия заворачиваются в пастельные одеяния, а еще позже вдруг обращаются к одеяниям своих предков? Историки и теоретики моды, которых в нашей стране по пальцам одной руки пересчитать можно, тратят годы на то, чтобы доказать: мода — культурный феномен. Она точно так же отражает настроения общества и степень его развитости, как и книги, картины, кино. И русская мода среди прочих стоит особняком. Сейчас уже невозможно поверить, но когда-то именно наши художники решали, что именно наденет парижская модница, проснувшись утром.
— В издательстве “Новое литературное обозрение” интерес к моде как к культурному феномену возник с момента его основания, — рассказала редактор “НЛО”, соучредитель “Фонда Михаила Прохорова” Ирина Прохорова. — Четыре года назад был создан специальный журнал “Теория моды” с подзаголовком “Одежда. Тело. Культура”. Тем самым мы признали целое направление в гуманитарных науках, изучающее моду как серьезный пласт, характеризующий цивилизацию в целом.
Прошедший год стал для модных теоретиков настоящим праздником, как и для всего остального культурного мира: 100-летие со дня первой балетной постановки дягилевских “Русских сезонов” в Париже.
— Можно спорить, датируется первый русский след во французской моде 1909 годом или 1812-м или еще более ранним периодом, — продолжает Ирина Дмитриевна. — Но бесспорно то, что в начале прошлого века произошла самая мощная интервенция русской культуры в западный мир: в парижскую жизнь ворвались дягилевские сезоны. После этого целых двадцать лет могучая кучка русских артистов и художников диктовала не только Франции, но и всему миру: что носить, в каком цвете прилично выйти в свет, как обставлять свою квартиру, какие прически в моде. Причем дягилевцы не ограничились кокошниками, сарафанами и традиционной вышивкой пресловутого стиля “а-ля рус”, они спровоцировали мощную волну увлечения восточным ориентализмом. Если посмотреть изображения того времени, можно точно понять, как быстро костюмы, созданные художниками для балетных артистов, становились модными среди представителей европейского светского общества.
Среди множества дизайнеров, на кого оказали большое влияние русские сезоны, оказался Поль Пуаре. Он, прежде всего, знаменит тем, что “раскорсетил” женщин. Русский след виден и в коллекциях Коко Шанель. Если вспомнить созданные ею удлиненные платья-рубашки, то ясно, что источником вдохновения для королевы маленького черного платья послужили русские рубахи. Да и созданная во второй половине двадцатого века коллекция Ив-Сен Лорана “Русские балеты” с шикарными шароварами, сапогами, юбками, расшитыми жакетами показывает, что русское вдохновение с годами не выветривается. Ив-Сен Лоран известен своей любовью ко всему русскому: в его квартире до конца жизни висел портрет Владимира Маяковского, который хоть и был пролетарским поэтом, но одеваться любил по последней моде и вообще слыл “главным модником революции”.
— После того, как Париж увидел балет “Шахерезада”, чьим художником был Лев Бакст, началось всеобщее безумие, — говорит Юлия Демиденко, искусствовед, единственный российский представитель в Комитете по костюму Международного совета музеев. — Абсолютно все, что было нового и необычного в сценических костюмах, мгновенно оказалось на парижских улицах: дамские брюки в форме шароваров, блестки для тела, брильянты для украшения обуви, цветные и белоснежные парики. Но самая заметная перемена произошла в цветовой гамме. Если до этого парижские модницы одевались в цвета модерна — палевые, с нежными оттенками и деликатными переходами, то русские ввели в моду цвета невероятно яркие, насыщенные, рвущие глаз. И с каждой новой постановкой Бакста все новые детали и нюансы тут же брались на вооружение кутюрье и модницами. Художник был нарасхват у нескольких модных домов. А после его смерти началась настоящая драка: каждый дом отстаивал свое право на первенство идей. Вдруг оказалось, что все сценические костюмные находки Бакста стали присваивать себе самые разные французские модельеры, стилисты и парикмахеры.
Несмотря на то, что впервые Россия так ярко и смело вступила на мировую культурную арену, Льва Бакста нещадно критиковали на родине: мол, занимаются художники черт знает чем, вместо того, чтобы шедевры рисовать. А теперь теоретики и историки моды пытаются раскрыть чудо этого явления и описать его законы, может быть, и сегодня возможно повторение? По словам Юлии Демиденко, и сегодня русские дизайнеры, пусть и случаи единичны, весьма выгодно смотрятся рядом с европейскими кутюрье. Русских приглашают на стажировки, устраивают им выставки, некоторые из них открывают магазины в Париже и даже успешно там продаются. А потом они возвращаются домой, в страну, где нет своего текстильного и фурнитурного производства, нет профессиональной критики, нет меценатов, нет поддержки со стороны власти, и опускаются руки. Как создавать шедевральные костюмы, от которых ахнет весь мир, если на родине это почти никому не нужно? В странах, чье культурное развитие теперь отчасти судят и по блистательным современным дизайнерам (Италия, Франция, Швеция, Япония), таланты всегда получали наимощнейшую государственную поддержку. Поэтому они теперь переговаривают свою культуру через костюм, а у нас пока не выходит. Только-только профессионалы начинают подбираться к тому, как распутать клубок причин, которые при фактически открытой мировой сцене делают ее закрытой для русских. И живут надеждой, что когда-нибудь все поймут: важность моды ничуть не меньше важности национальной идеи.
— Судьба России — признавать себя через европейское признание, — вздыхает Ирина Прохорова. — Что Дягилев сделал в свое время? Показал новый имидж страны через моду. Это же не просто яркие ткани и украшения, это был образ некой притягательной загадочной земли, что почувствовали и увидели парижане. Русская мода, которая тогда всех покорила, никогда не славилась искусным кроем и чистотой линий, она поражала своей самобытной декоративностью. Российские модельеры выходят на мировой подиум, писатели переводятся на другие языки, художники выставляются в галереях европейских столиц — и все это выражение нас, нашего отражения в современной ситуации. И вот когда наша самобытность (не лубок!) снова начнет быть выдающейся и интересной, тогда может повториться ситуация столетней давности. Смотрите, что дали миру японцы? Они могли спекулировать на своих национальных кимоно, но пошли другим путем: придумали совершенно другие законы кроя. Те, кто держал в руках дизайнерскую японскую одежду, поймут, о чем речь. Это путь и для нас. Не стоит забывать, что самобытность России сегодня на две трети находится на севере страны. Северная цивилизация имеет совершенно иные, непривычные современному человеку уклад жизни, представления о времени и пространстве, смене сезонов. Наша же культура вопреки всему притворяется южной цивилизацией, и даже в Сибири строят дома с открытыми балкончиками. Может быть, мы не видим самого простого: сейчас есть свободные культурные зоны, которые ждут новых идей. А мы можем избежать политизированности новой концепции, всех этих матрешек и красных серпов, если, например, начнем раскручивать северную цивилизацию как самобытный способ существования, в том числе и в костюме. Миру это точно интересно.
Текст Нина Фатеева
Опубликовано в красноярской газете "Городские новости" №11 от 28 января 2010 года.