Узнав о приближении французских войск к Могилеву, все чиновники этого города, в воскресенье, 7-го июля 1812 года, собрались к гражданскому губернатору графу Дмитрию Александровичу Толстому с просьбой разрешить им уехать из города. Многие просили лошадей и экипажи для отправления казенных дел и сумм; но губернатор отказал и обнадежил собравшихся в безопасности их положения, говоря, что в скором времени должен прибыть корпус генерала Раевского.
Для получения достоверных сведений, граф Толстой выслал полицеймейстера с командой из 30 человек внутренней стражи для открытия неприятеля. Они дошли до первых французских пикетов, взяли одного пленного, от которого и получили достоверные сведения о приближении войск маршала Даву.
В 7-м часу вечера жители узнали, что неприятель находится в 13 верстах от города. На вопрос населения, что делать? губернатор отвечал, что, не имея никаких приказаний, он считает необходимым, чтобы все оставались на своих местах.
На другой день, в 4 часа утра, за Виленской заставой Могилева показались неприятельские разъезды, которые были храбро встречены внутренней стражей. Бой был неравный, стража принуждена была отступить, и Даву вошел в город через Шкловские ворота. Губернатор гр. Толстой оставался в городе до последней минуты и уехал, не успев выслать своего малолетнего сына, который во время занятия Могилева неприятелем оставался у одного священника под чужим именем.
С отъездом губернатора начались беспорядки в городе. Могилевский маршал Маковецкий и быховский Кригер приняли на себя устройство торжественной встречи. Они силой выгоняли жителей из домов и приказывали им кричать: "Виват Наполеон"! Городской голова, после нескольких пощечин, полученных им от Кригера, купил наскоро крошечный хлеб в еврейской пекарне, и поднес его Даву от имени города.
Даву, прежде всего, потребовал доставки продовольствия и, обратившись к губернскому прокурору Вакару, спросил его, сколько он может поставить хлеба и мяса. - Моя должность, - отвечал спрошенный, - по части правосудия, а не по поставке провианта и фуража. Даву остался недоволен таким ответом. - Здесь нет никакого порядка, - сказал он и приказал, чтобы все жители пекли хлеб из своих запасов.
Принимая оставшихся в городе чиновников и дворян, маршал Франции выразил им свое удивление, что не находит в губернии того энтузиазма и польского духа, который он видел в других губерниях. Поэтому он предостерегает сторонников России от вредной деятельности.
Учрежденная для управления губернией временная комиссия, составленная из поляков, под председательством графа Пакоши, 13-го июля отправила следующее отношение к могилевскому архиепископу Варлааму (Шишацкий), оставшемуся в городе: Сия комиссия, составленная по повелению маршала великой армии войск французских и соединенных, принца Экмюльского и многих орденов кавалера, оповещает сим вашему высокопреосвященству, что завтрашнего дня, в 9 часов, т. е. 26-го июля по новому календарю, в здешней, Грековосточной Соборной церкви в обязанности будет всего могилевского духовенства, дворянства и прочих состояний греческого исповедания учинить присягу на верность французскому императору и итальянскому королю, великому Наполеону, и совершить вам самим лично, яко первенствующему архипастырю губернии Могилевской, божественную литургию, поминая отныне в оной, как равно и благодарственном ко Всевышнему молебствии, вместо императора Александра, - французского императора и итальянского короля, великого Наполеона, - каковой долг безотлагательно исполнен был с приличным торжеством; равно и во всех приходах епархии вашей послать от себя повеления и о последующем сию комиссию уведомить.
Человек твердого характера и стойких убеждений, архиепископ Варлаам, на 63 году жизни, изменил долгу присяги. Архиепископ Варлаам, - говорил Носович (Иван Иванович), - сколько сам был деятелен и неутомим, столько же строг и взыскателен ко всем подчиненным, уклонявшимся от путей правды. Он любил правоту, не любил лукавства и лести, особенно в духовных лицах. Он был строгий монах, никогда не употреблявший мясной пищи и никаких напитков. Я знал это потому, что с сентября 1808 по 1812 год имел квартиру у архиерейского повара. В великий пост он даже и рыбы не употреблял, а ежедневной его пищей была гречневая каша с постным конопляным маслом и какой-либо суп с боровиками.
Однажды во время Петрова или Спасова поста, он поставлен был в необходимость быть на обед у губернатора, где особенно для него приготовлены были постные блюда. Блюдо со свежей рыбой ему показалось отлично сготовленным, почему на завтрашний день он послал своего повара к поварам губернатора учиться приготовлять свежую рыбу. Повар, подучив урок и возвратившись к преосвященному, сказал: - Я это средство знаю, но вы владыка не согласитесь есть; она готовится на бульоне. Преосвященный Варлаам захаркал и заплевал, говоря: - Ах! Они, окаянные, оскоромили меня в пост.
Варлаам был предан святительскому своему долгу, не общителен с гражданскими властями губернии и потому многим из них был не по сердцу и прежде всего губернатору гр. Д. А. Толстому. С первого своего вступления на Могилевскую паству, Варлаам приблизил к себе молодого священника Иоанна Стратановича, прикинувшегося скромником. Он сделал его ключарем Иосифскаго кафедрального собора, членом консистории и протоиереем. В дальнейшем доходившие жалобы на несправедливые поступки Стратановича с клиром, взятки и нетрезвое поведение заставили Варлаама лишить его своего доверия (Стратанович впоследствии во многом оговаривал Варлаама).
Архиепископ назначил строгое следствие как раз перед вступлением неприятеля в Могилев. - Я, - писал Носович, - окончил курс богословских наук в Могилевской семинарии в конце июня 1812 года и, ожидая случая ехать домой, пробыл в городе до 8 го июля и тогда же слышал, что преосвященный Варлаам собирался выехать в маленькое имение или фольварок, в Мстиславском уезде, но губернатор Толстой воспретил этот выезд и даже приставил стражу. Все жители знали это и принимали участие в Варлааме, как в своем пастыре, очень сожалели о таком препятствии удалиться и даже губернатора считали изменником. Из Могилева я вышел пешком 8-го июля в 10 часов утра, в виде прогуливавшегося, ибо на лошадях по приказанию губернатора никого не пропускали к выезду, особенно через мост на Днепре. По справедливости судя, граф Толстой, как православный начальник губернии, должен был, во время приближения неприятеля, дать владыке-старику средство удалиться из Могилева, но здесь были какие-то виды у губернатора задержать Варлаама.
Оставшись сам в городе, архиепископ не смотря на просьбы духовенства позволить удалиться из Могилева, приказал им оставаться в городе.
- Я остаюсь, и вам всем оставаться, - сказал он ключарю Стратановичу. Последний, потребованный в 12 часов пополудни 13-го июля, получил приказание от Варлаама нарядить на следующий день священников для служения с ними в соборе и принесения присяги. Ни сам Наполеон, ни маршал Даву, не имели ни малейшей надобности требовать от архиепископа Варлаама со всем его духовенством, ни от католического даже духовенства присяги. Но это была проделка поляков. Они сделали это для того, чтобы православные священники, поколебленные присягой, не внушали, подобно католическим ксендзам во время войны и безначалия, своим прихожанам восстать против помещиков латинского исповедания и истребить их до конца.
Как бы то ни было, но Варлаам, посоветовавшись с консисторскими членами и генерал-майором Хоментовским (Михаил Яковлевич?), решился присягнуть, чтобы, как показывал впоследствии, спасти паству от преследования, а храмы Господни от посрамления и разорения. Секретарь могилевской консистории Демьянович уговаривал Варлаама не делать этого, указывая, что Франция еще не завладела окончательно Белоруссией; что если Белоруссия опять будет под державой российской, нас тогда будут судить. - Ты думаешь, - отвечал Варлаам, - что Россия будет благополучна? Пусть будет благополучна; я один тогда буду несчастен.
Во время присяги церковь была похожа на "военную ставку": в два ряда стояли вооруженные войска от самого алтаря до выходных дверей, а барабанный бой, кстати и некстати, заглушал всех. По окончании службы, духовенство и все собравшиеся подписали следующую присягу, которая предварительно была громко прочтена:
"Я ниже поименованный клянусь Всемогущим Богом в том, что установленному правительству его величества французского императора и итальянского короля Наполеона имею быть верным и все повеления его исполнять и, дабы исполняемы были, стараться буду".
Присяжные листы подписывались кто и как желал. Губернский прокурор Вакар (Алексей Григорьевич) написал: "В том, что не буду вредным, подписуюсь (Рассмотрев обстоятельства дела, Вакар впоследствии был полностью реабилитирован. Могилёвским губернским прокурором оставался до 1815 года, после чего ушёл в отставку). После присяги служили обедню и молебен, причем поминали: "Великодержавного государя императора французов и короля Италии, великого Наполеона, и супругу его императрицу и королеву Марию- Луизу".
В тот же день, 14-го июля 1812 года, по приказанию преосвященного, от консистории посланы были во все места, занятые неприятелем, предписания произвести присягу французскому императору и об исполнении донести. На отношении временной комиссии Варлаам написал: "Для достодолжного по сему исполнения, учинить со всей поспешностью всем подчиненным местам и лицам подробные предписания, а в комиссию ответное изготовить". В те места, откуда долго не получалось уведомлений о присяге, консистория предписывала по два и по три раза о скорейшем исполнении. Вслед за тем по требованию временного правительства было предписано, чтобы в городе от захождения до совершенного восхождения солнца в церквах в колокола не звонили, да и днем к обедне и вечерне звонили бы тихо и непродолжительно; чтобы крестьяне повиновались помещикам, не исполняли повелений русского правительства, но во всем вспомоществовали французской армии.
При посвящении в священники и дьяконы, поставляемые присягали не императору Александру, а Наполеону. За этим Варлаам особенно следил. Когда до него дошел слух, будто бы могилевской городской Воскресенской церкви священник Андрей Добровольский, 22-го июля, по совершении литургии и молебствия, поминал государя и весь царствующий дом, то архиепископ приказал произвести о том строжайшее дознание. Добровольский дал подписку и даже привел свидетелей, двух мещан, что этого не делал, но, согласно повелению начальства, поминал Наполеона.
В день именин Наполеона и рождения его супруги были совершаемы в Могилевском соборе и других церквах города торжественные богослужения, причем для наблюдения за тем, чтобы приказание архиепископа было исполнено, во все церкви были посланы его "надзиратели". В соборе в оба эти дня священник Пьючевский говорил проповеди, сочиненные самим Варлаамом. В проповеди между прочим говорилось о вседействующем промысле Божием с обращением к императору французов таких слов: На ком более действует Всевышний Промысел, как не на великом Наполеоне? Предприятия его чрезвычайны, подвиги велики, дела пресловуты; события дальновидных его намерений приводят в удивлению всю вселенную.
Принужденные предписаниями две трети могилевского духовенства присягнули на верность врагу отечества, а городское духовенство все без исключения. Но следует заметить, что, дав присягу, сельское духовенство не исполняло ее.
- Тяжко грешит Орест (?), - писал Носович, - говоря, якобы в сельских церквах наблюдаемо было при богослужениях поминание Наполеона. Я доподлинно знаю, что все православное духовенство, от уездных городов до приходских сельских церквей, Варламову присягу считали за вынужденную насилием и везде при богослужении поминаемо было имя Святейшего Синода и государя Александра и, в течение четырех месяцев быв много раз при богослужениях, нигде не слышал я поминания Наполеона. Скажу при этом, что во всей Могилевской губернии господствовало мнение, что Наполеон есть Антихрист.
отсель: Николай Дубровин. Русская жизнь в начале XIX века