В седьмом классе я очень захотел стать дальнобойщиком. Я тогда посмотрел какой-то американский фильм об одном классном американском парне. В потертых джинсах Levi’s, переливающимися всеми цветами радуги очках полароид, и длинными развевающимися волосами. Мой герой был молод, честен, задорен, он гонял огромные фуры от Сан Франциско до Атланты, делал что-то честное и достойное, несмотря на все лицемерие и продажность нашего бренного мира. И этот фильм у меня тогда сразу наложился на рассказы Джека Лондона. Там, у Джека Лондона, тоже какой-то мальчик, не помню какой, тоже решает бросить все, пролезть в темноте в товарный вагон и махнуть ночью в Солт Лейк Сити или куда подальше. На Клондайк. Словом, мечта моя выкристаллизовалась мгновенно.
Причем, я отчетливо понимал, что желания стать вообще шофером, шофером в нашем Советском Союзе, у меня совсем не было. Только и исключительно в Америке. Потому что одно дело – курить беломор и гонять траки от Воронежа до Пскова непонятно зачем. И совсем другое – курить Camel от Лос Анджелеса до Балтимора. Тут уже какой-то совершенно иной уровень свободы и абстрагирования от мира. Тут уже можно себе позволить смотреть на жизнь снисходительно через очки поляроид и сохранить свое невозмутимое лицо.
Я учился в 7-м классе кишиневской 37-й школы, берлинская стена еще не была разрушена. Америка тогда была для нас не ближе луны, так что желание стать дальнобойщиком было у меня очень и очень абстрактным. Не практическим.
В школе мы проходили Пушкина и Гоголя, и я знал (кроме меня этого никто в классе не понимал), я чувствовал, что и Александр Сергеевич и Николай Васильевич тоже мечтали о том же, что и я. О том, чтобы стать дальнобойщиками. Причем, в отличие от меня, они себе иногда позволяли. Пушкин, к примеру, увидел возле села Юрчены цыганку Земфиру, все бросил, сел к ней в фуру и погнал ее на Варзарешты. Гоголь тоже обожал вот так вот бросить все – и вперед, за цыганской звездой кочевой. «В дорогу! В дорогу! Прочь набежавшая на чело морщина и строгий сумрак лица! Разом и вдруг окунемся в жизнь со всей ее беззвучной трескотней и бубенчиками!»
Я понял, что не зря Белинский писал еще в 19 веке о столбовой дороге развития литературы, ведь, если вдуматься, практически все российские писатели тоже в глубине душе были дальнобойщиками. И главная проблема русской литературы, в отличие от американской, была в том, что на ее столбовой дороге всегда было слишком много ГАИшников. Которые постоянно останавливали наших писателей, делали им дырки в правах и выписывали штрафы, кому за превышение скорости, кому за нарушение дорожной разметки, а кому за проезд на красный свет. Особенно противно было то, что в Советском Союзе в ГАИшников набирали зачастую самих писателей. Нет, только Соединенные Штаты!
Именно поэтому по окончании школы я решил поступать не на филологический факультет, который окончили в свое время папа и мама, а на мехмат. Потому что на математических столбовых дорогах ограничительных знаков практически не было. Потом последовала аспирантура РАН, а еще потом – постдокторантура в Тель Авивском университете. Когда эта посдокторантура окончилась, выяснилось, что работы для меня в Тель Авивском университете нет и не предвидится. Многие наши ребята, защитившись в Тель Авивском университете, бросали науку и уезжали в Америку, гонять фуры от Сан Диего до Пенсаколы. Я тоже решил подать туда документы, и даже начал с замиранием сердца изучать дорожные карты Соединенных Штатов, купленные тут же, в университетском книжном. Книжный наш их заказывал в больших количествах, они пользовались в университетских кругах определенной популярностью. Но тут подоспело приглашение в еще один постдок, в Стэнфорд, и мои планы стать дальнобойщиком так и остались не реализованными. Я поехал в Америку в другой университет.
Я прилетел в Сан Франциско ночью, меня встречал мой еще кишиневский однокурсник Миша. Миша успел стать тут, в Кремниевой долине, мультимиллионером, но ездил он не в легковой машине мерседес, а в небольшом траке Yukon. Наш человек! Миша гнал свой трак в мой Стэнфорд по 280-й дороге, оживленно рассказывая мне, как мне повезло. Ведь 280 хайвей – это самый красивый хайвей в мире. И здесь у каждого второго человека – Ph.D. А в магазинах, если присмотреться, то видно, что там, под кассой, кассиры подчитывают учебники по Java и C++. И тут совершенно иная интеллектуальная атмосфера, центр мира, и мне тут самое место.
Миша работал системным администратором у Руперта Мердока, Руперт Мишу обожал и гонял его по 24 часа в сутки. Но Миша каждый день убегал от своего Руперта в туалет, набирал мой номер и давал мне массу мгновенных полезных практических советов. Миллионы Миши были очень удачно вложены, крутились, приносили огромные проценты, и поэтому у Миши оставалось много свободного душевного пространства. И в оставшееся от своих миллионов время он с готовностью помогал мне сэкономить то 30 долларов здесь, то 50 долларов там. И он всегда радовался своей полезности, как ребенок.
- Слушай, - сказал мне Миша через неделю. – Зачем тебе тратиться и покупать мебель?
- А как жить без мебели? – удивился я.
- А я, когда переезжал из Нью Йорка в Кремниевую долину, -объяснил Миша. – Я свою нью-йоркскую мебель сюда с собой перевез. Но живу я здесь у папы с мамой. В их субсидированной квартире. А мебель моя хранится в сторадже. И я туда плачу по 75 долларов в месяц. Деньги пропадают, мебель сыреет. Не оптимально.
- Давай бери ее к себе в квартиру, - предложил Миша. – И я уже тебе буду за хранение платить по 75 долларов.
- Ни в коем случае, - не согласился я. – Чего это я буду с тебя брать 75 долларов?
- Если ты будешь ей пользоваться бесплатно, - объяснил Миша. – То ты тогда за ней ухаживать не будешь. Начнешь думать, что она – твоя. Так что я знаю, что предлагаю.
Видели бы вы мою новою мебель! В 60-е годы 20 века такое называлось словом модерн. Красное, желтое, синее, зеленое! Изогнутые стальные трубы! Моя квартира стала напоминать кабину звездолета, летевшего к созвездию Альфа Центавра.
Через полгода Миша укатил назад в Нью Йорк жениться на Ленке, но мебель с собой не взял, так как собирался вскоре вернуться в Калифорнию с молодой женой. Зачем же мебель с одного побережья на другое гонять многократно?
Через три года моя Стэнфордская постдокторантура закончилась, и я получил свой первый в жизни оффер на профессорскую должность. В Атланте.
- Поговори с людьми из Атланты, - предложил Миша. – Они тебе обязаны дать деньги на переезд. Оплатят и грузчиков и дальнобойщиков. Мебель мою возьмешь с собой!
Я так и сделал. Мэинстримовские дальнобойщики, такие как Атлас Вэн Лайнс, оказались запредельно дорогими. Поэтому дальнобойщиков я нанял мелких, вроде бы израильских, их компания называлась «Моше, Давид и сыновья». Я с нетерпением ждал вторника, назначенного дня погрузки, мне предстояло впервые в жизни увидеть своего личного дальнобойщика. До этого я их видел только в кино. Я очень боялся, что мой первый дальнобойщик окажется каким-нибудь шалопаем, скажем, будет вертеть ключи на указательном пальце, или петь песню Рэя Чарльза «Hit the road, Jack». Мне бы этого не хотелось. Мне бы хотелось, чтобы мой дальнобойщик был дальнобойщиком идейным, а не просто кем-то, кого за разгильдяйство выгнала из дому жена. Мне хотелось, чтобы мой дальнобойщик был умом, честью и совестью нашей эпохи.
Во вторник мои высокие ожидания полностью материализовались и оправдались. Ганс, а звали моего дальнобойщика именно так, в свое время окончил факультет славистики Штутгардского университета, работы в Германии не нашел, вот он и подрядился гонять фуры в Америке с одного побережья на другое. Он был весел, высок, красив, подтянут, говорил по-русски (и на десятке других языков) почти без акцента.
Я рассказал Гансу, что изучал в школе Пушкина и Гоголя, и что именно изучение русской литературы сформировало тоже и у меня мечту – стать дальнобойщиком. Которой, в отличие от него, Ганса, так и не суждено сбыться. Ганс мне объяснил, что не следует сужать наш анализ до хотя и широких, но все же узких рамок русской литературы. В качестве примера он привел творчество Сервантеса и Чосера, с их-то культом странствий. По мнению Ганса, феномену дальнобойщичества вообще чужды национальные рамки. А Том Джонс Генри Филдинга? А Робинзон Крузо Даниэля Дефо?
Сам Ганс захотел стать дальнобойщиком, как ни странно, после прочтения «Соседней деревни» Кафки. Хотя там и не совсем об этом.
- О Русская Земля, - сказал мне на прощание Ганс, когда мебель была уже погружена. С этими словами Ганс завел мотор.
- О Русская Земля, уже ты за холмом, - весело сказал Ганс, нажал на газ и исчез за поворотом.
Я летел в Атланту с хорошим чувством. Я – наверху, а там внизу Ганс гонит свою фуру с моей мебелью через все 50 штатов. Дымом дымится под ней дорога, гремят мосты, все отстает и остается ... и, косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства.
Я - в небе, а там, внизу, Ганс несется по пустынной интерстейт дороге со скоростью 75 миль, и слушает какую-нибудь песню Beatles. Скажем, The long and winding road. That leads to your door. Will never disappear. I've seen that road before. It always leads me here. Leads me to your door.
Через неделю Ганс позвонил в дверь моей еще пустой Атлантской квартиры.
- Ганс! – радостно приветствовал я брата-дальнобойщика. - Как дорога? Как ты?
Ганс нахмурился.
- Машина не проходит в ворота, - обрисовал он проблему.
- Что же делать? – испугался я.
- Я должен нанять мексов и снять маленький трак, - объяснил Ганс. – Мы перегрузим твою мебель в маленький трак, - продолжал он. – Подъедем к твоему апартменту и занесем мебель сюда.
- Ну, хорошо, - неуверенно согласился я. – ОК. Давайте.
- Это будет стоить еще две тысячи, - сухо объяснил Ганс истинную суть проблемы.
- Я не могу, - испугался я. – Мне все работа уже оплатила, они больше не дадут.
- Сам плати, - равнодушно изрек Ганс.
- Да много как-то, - засомневался я.
- Это еще не все, - равнодушно добавил Ганс. – Ступеньки в квартиру. 32 ступеньки. Если больше 30 – мы чарджаем еще тысячу.
- Три тысячи я не могу, - сказал я вроде бы уверенным и жестким голосом.
- Тогда я сейчас развернусь и уеду, - пригрозил Ганс. – А завтра утром я буду же в Техасе. С твоей мебелью. Ты этого хочешь?
- Это нечестно, у нас договор, - пробормотал я.
- Подожди, я позвоню Моше, владельцу, - выплюнул жвачку Ганс.
- Шалом, Моше, - на иврите заговорил он в трубку. Иврит я, конечно, понимал, но виду не подал. Пусть этот гад не знает!
- Все идет по плану, клиент нервничает, - продолжал информировать Моше Ганс. – Созревает. Он даже свои ступеньки не посчитал, у него 30 ступенек вверх и две ступеньки вниз, они же не считаются. И ворота он не пошел измерять, поверил на слово.
- Моше категорически против, - передал мне свой разговор с начальником Ганс. – Сказал дать тебе 10 минут на размышления и уезжать в Техас.
- Пока ты разговаривал, я ступеньки посчитал, - сообщил я ему. – Там 30 ступенек.
- И еще две вниз, - парировал Ганс. – Смотри договор, мелкий шрифт. Тут где-то написано, что ступеньки должны быть вверх? Нигде не написано. Сказано – ступеньки? Сказано. Сколько их? 32. Так что…
- Пошли ворота померим, - предложил я. – Все траки сюда въезжают, чего это вдруг ваш израильский не въезжает? У вас в Израиле что, дюймы шире?
Мой телефон зазвонил.
- Вадим? – услышал я в трубке Мишин голос. – Мебель пришла?
- Да вот как раз они сейчас здесь, - воскликнул я. – Слушай! Тут как всегда проблемы.
- Вечером, - оборвал меня Миша. – Я не могу говорить. Руперт ждет, уже орет во весь голос. Истерика у человека. Привык, что все по мановению палочки.
- Слушай, - продолжал Миша. – Тут вот что. Ленка моя поступила в мединститут в Северной Каролине. Мы туда завтра переезжаем на 5 лет. Я чего звоню! Я уже трак заказал, они к тебе за моей мебелью приедут через час. Так что постарайся за этот час уложиться. Ладно?
Миша повесил трубку.
- Выгружайте, - сказал я Гансу. – За час справитесь?
- А деньги? – обеспокоился Ганс.
- Вот чек, - выписал я ему его поганый чек.
Когда Ганс отъезжал от подъезда на его место тут пришвартовался огромный длинный трак с надписью Атлас Вэн Лайнс. Мэйнстрим. Водитель остался в машине, а с пассажирского места вниз по лесенке спустилась подтянутая девушка в деловом костюме, на каблуках и с кожаным портфелем в руках. Из трака деловой походкой вылезло человек 10 грузчиков.
- О, дело дальнобойщичества вышло на промышленный индустриальный уровень, - попытался пошутить я.
- Меня зовут Барбара, - представилась девушка, не реагируя на мою шутку. – Распишитесь вот здесь.
10 грузчиков мгновенно упаковали мишину мебель в какие-то специальные картонные коробки, легко и слаженно подняли ее и мигом погрузили все в свой трак. И с лязгом, с лязгом закрыли заднюю дверь.
Через 10 минут я остался один в пустой квартире. От отсутствия мебели как-то вдруг сама собой устала спина. Я уселся возле стенки на ковровое покрытие, напротив окна. Дороги не было видно, забор, деревья, листва, но по шуму в открытой форточке было слышно, как мимо проносятся один за другим длинные огромные траки. Траки есть, траков полно, но вот самому институту дальнобойщичества, как только что выяснилось, давно уже пришел конец. Я оказался оторванным от жизни несчастным идеалистом, жалким странствующим Дон Кихотом, а все из-за какого-то дешевенького кино, увиденного в провинциальном кишиневском детстве.
От всех этих треволнений у меня разболелась голова и пересохло в горле. Я поднялся и пошел на кухню, открутил ручку и стал пить прямо из-под крана.
