1-
На уроках труда в четвертом классе мы проходили выпиливание по дереву. Мне и до этого очень нравились тиски, разводные ключи, напильники, отвертки и наждачная бумага. Но лобзик мне понравился еще больше. Потому что если хорошо натянуть пилочку, то ей можно было очень точно пилить фанеру по любой заранее нарисованной кривой. И выпилить все что угодно. А не только голубя мира, который нам задал выпилить Филлип Степанович. Да, лобзик мне понравился больше всех инструментов, с которыми мы до этого имели дело.
Может быть потому понравился, что мы не оставляли лобзики в кабинете труда, а носили их с собой в портфелях. Может быть поэтому.
На других уроках мне стало труднее слушать учительницу, я все время помнил, что там, внизу, в портфеле, у меня лежит лобзик. И им можно прямо сейчас тайком попилить, скажем, парту, за которой я сижу. Или, уже на перемене, тихонечко надпилить учительский стул. Где-нибудь снизу, где не видно. Или шкаф, где за пыльными стеклянными дверцами на пыльных полках стояли наглядные пособия. Пыльные ромбододекаэдры и дельтоидальные икоситетраэдры. Которые тоже можно было распилить пополам. Если остаться в классе после уроков.
По дороге домой, в парке, я немного попилил дюжину-другую скамеек. Если отпилить сбоку маленький кусочек, то, во-первых, никто ничего не заметит, а во-вторых, и без этого кусочка на скамейках вполне можно было сидеть без всяких проблем.
Дома, после обеда, я чувствовал себя беспокойно. С одной стороны, пока бабушка на кухне, я вполне мог бы и попилить что-нибудь. Платяной шкаф, к примеру. Но ведь за этим последовало бы наказание. Так что я сдержал себя. Волевым решением запретил себе пилить. Просто подносил лобзик к углу своего письменного стола и делал мысленный надрез. Водил лезвием туда-сюда вдоль края бесконтактно. Потом я чуть-чуть попилил свою кровать, тоже бесконтактно.
Потом перешел к швейной машинке «Красная Звезда». Стоявшей тут же, рядом, на табуреточке. Кожух швейной машинки был сделан из такой же фанеры, которую мы пилили на уроках труда. Так что я не удержался, и все же чуть-чуть коснулся края кожуха зубчиками лобзика. И вовремя остановился. Ничего не было заметно.
-2-
Вечером меня наказали. Не помню как. Скажем, поставили в угол. Хотя в угол в четвертом классе, уже, кажется, не ставят? Не помню. Ну ладно, допустим, поставили в угол на полчаса.
Бабушка на меня очень обиделась. У нее был свой дом в Каменке, но она все время жила с нами. В нашей квартире у нее не было вещей, только одежда и швейная машинка. Так что получалось, что я выбрал для своего кощунственного надпила именно ее, бабушкину, единственную собственность.
Я стоял в углу и думал. Думал о том, что мораль, нравственность – это все очень относительные вещи. Почему общество считает, что надпиленные вещи хуже ненадпиленных? Ведь на швейной машинке с надпиленным кожухом можно было строчить не хуже чем раньше. В чем же тогда смысл этих произвольных ограничений? Где логика? Что было бы плохого, если бы все люди в городе ходили по улицам со своими лобзиками? И пилили в свое удовольствие?
Я стоял в углу и страдал. Ужасно хотелось пилить. Улучив момент, я подбежал к столу, схватил оставленный там лобзик, и вернулся в угол. Я закрывал лобзик своим телом, так чтобы из коридора ничего не было видно. Я стал примеряться к тому, чтобы сделать небольшой надпил на плинтусе. Плинтус пилить лобзиком очень неудобно, мешают пол и стенка. Но если попробовать наискосок, то вполне можно сделать почти горизонтальный надпил. Замысел осуществить не удалось, лобзик был у меня в последний момент отобран и спрятан. Было решено выдавать мне лобзик утром, и забирать сразу по возвращении из школы. И прятать.
- 3-
На следующий день, после школы и обеда, я вернулся в свою комнату. Приставил стул к шкафу и залез на него. Лобзик лежал на шкафу. От меня все всегда там прятали.
Я лег на пол и принялся надпиливать ножки шкафа. Если их надпилить с задней стороны, то никто не заметит. Причем, если ножку надпилить ровно до половины, то на устойчивости шкафа это никак не скажется. Когда я уже заканчивал пилить четвертую ножку, лезвие сломалось. Пилить нужно всегда только хорошо натянутым лезвием, а иначе полотно легко рвется.
На этом вся эта эпопея с лобзиком закончилась, но я не очень переживал. На уроках труда мы стали проходить коловорот, и я переключился на сверление дыр. А Филлип Степанович выбросил тридцать выпиленных нами голубей мира в мусор.
-4-
Через неделю я услышал разговор родителей.
- В комнате Вадима надо обновить мебель, - сказала мама. – Купить новый шкаф.
- Давай! – с энтузиазмом согласился папа.
- А старый шкаф продать, - сказала мама.
- Как продать? – удивился папа. – Кому?
- Дать объявление в газету, - объяснила мама. – Продается почти новый шкаф за 100 рублей. И телефон.
- Так наш телефон все знают! – сказал папа. – Все будут говорить, что мы шкафами торгуем. Стыдно!
- Ну хорошо, - сказала мама. – Тогда давай шкаф выбросим. Позвони Ольченко, пусть придет, и вы вынесете его на мусорку.
Папа подошел к шкафу, взялся за угол и слегка приподнял его.
- Сейчас они заметят, - думал я. – Сейчас ножка обломится.
- Какой тяжелый, - сказал папа. – Мы его вдвоем не вынесем. Ладно, продавай. Но учти! Я к этому отношения не имею! Учти!
-5-
Через неделю у нас в квартире, в коридоре, зазвонил телефон. Мама сняла трубку. Папа, бабушка и я стояли рядом и следили за развитием событий.
- Я по объявлению, - сказали в трубке. – А за 80 вы свой шкаф не уступите?
Папа беззвучно замахал руками. Бабушка непреклонно покачала головой.
- Он же новый стоит 200, - сказала мама. – Мы и так за полцены отдаем.
- Да, заходите посмотреть, - сказала мама. – Через 20 минут? Хорошо.
- Ни в коем случае! – сказал папа, когда мама повесила трубку. – Ни шагу назад! Вообще, почему ты написала в объявлении, что шкаф стоит 100? Надо было написать 120, тогда бы они 100 предложили.
-6-
Через 20 минут раздался звонок в дверь, мама открыла. В квартиру вошли вошли женщина в джинсах и джинсовой куртке Levis, и двое крупногабаритных мужчин, тоже в джинсах и джинсовых куртках. В джинсах я хорошо разбирался. Первый мужчина носил Wrangler, а второй был в Lee.
Мы с папой стояли в отдалении.
- Здесь продается славянский шкаф? – пошутил один из мужчин.
- Продается, - сказал мне папа тихо, так чтобы никто не слышал. – Конечно, продается. Но продается за 100 рублей, а не за 80.
Вошедшие прошли в мою комнату, взглянуть на шкаф.
- Сейчас, - с ужасом думал я. – Сейчас они его начнут двигать, ножки надломятся, и мне влетит.
- Ну вы тут поговорите, - сказал папа. – А я пойду в другую комнату, мне нужно работать.
С этими словами он взял в руки блокнот, ручку и пошел в большую комнату. Я остался в коридоре, так что я видел и маму с гостями в моей комнате, и папу в большой. Папа положил ручку и блокнот на журнальный столик, взял со столика стакан и приложил его к стенке. Потом прильнул к стакану ухом, и стал слушать как идут переговоры.
-7-
- Ты быстро сдалась, - сказал папа маме, когда два здоровяка уже вынесли шкаф из квартиры. – Они бы и 90 дали бы легко. Ведь такой хороший шкаф еще! Он еще 100 лет прослужит!
-8-
Я все это рассказал вовсе не для того, чтобы кто-то подумал, что мы можем делать что угодно втихаря. И что нам это всегда сойдет с рук, как сошло мне с полунадпиленными ножками. Не для этого.
Я все это рассказал потому, что многие утверждают, что все их жизненные и психологические проблемы проистекают из детства. Кого-то там в шестом классе не любили родители, и после этого они уже всю жизнь мучаются. Короче, Фрейд, Юнг и все такое. И всякие нынешние психоаналитики рекомендуют людям вернуться в прошлое, и урегулировать там их старые проблемы. И тогда их жизнь потечет как по маслу без психологических переживаний. По-новому. Я всегда эти рекомендации считал глупостями. Может потому что у меня самого не было в детстве психологических проблем? Может поэтому?
А сегодня я вдруг со всей очевидностью осознал, что и я – не исключение. Что я, хуже других? И у меня тоже есть куча проблем, родом из детства. Ведь я в этом самом своем детстве толком не навыпиливался. И именно поэтому у меня все наперекосяк.
Так что я тут с вами прощаюсь, а сам поеду в магазин. За лобзиком.